Вопреки всему (СИ) - "Alex-Mary". Страница 16

Вдруг неожиданно Наташа сказала:

— Послушай, Мариш, ты только сразу не отказывайся, может быть тебе переехать ко мне? А что, квартира у меня большая, да и веселее нам с тобой вместе будет.

Марина удивленно посмотрела на тетку. Ей даже в голову не приходила такая мысль. Она растерялась.

— А как же квартира, работа? Я ведь так и не уволилась, взяла пока отпуск за свой счет.

Ну, а что за проблема? Квартиру сдадим, а работу, да еще такую, как у тебя, уж как-нибудь найдем!

Марина с одной стороны сомневалась, бросать работу и привычный уклад жизни было страшновато, но, с другой стороны, терять ей было нечего, а с любимой тетушкой вдвоем жить будет гораздо веселее. Наташа видела на лице племянницы все мысли, но не мешала ей думать, не подталкивала к решению.

И когда девушка нерешительно кивнула, она обрадовалась.

За две недели она разобралась со своими делами. Побывала на работе, написала заявление об уходе. Директор школы переживала, звала обратно, если Марина передумает. Еще она зашла к нотариусу, узнала все подробности приобретенного наследства, но, так как еще не прошло полугода, она не могла его получить. Тогда Марина, пролистав местную газету, нашла жильцов в свою квартиру, хорошую молодую семью с трехлетним малышом, который сразу же занял место в ее детской. Мать мальчика неожиданно оказалась цветочницей и обрадовалась, что в квартире как в оранжерее. Она пообещала ухаживать за цветами так же достойно, как и их предыдущая хозяйка.

Вместе с теткой они побывали на кладбище. Марине было еще ужасно тяжело осознавать, что мамы и папы нет, они посидели у могилки, поплакали, вспоминая любимых, и так рано ушедших родных, Марина украсила еще пока не поросшее травой надгробие яркими осенними цветами и пообещала родителям, что скоро приедет их навестить. Уходя она оглянулась, и увидела, что рябина, росшая неподалеку от могилы родителей, машет ей ветками, усыпанными гроздьями ягод. Выглядело это так, будто кто-то близкий машет рукой на прощание. Она посчитала это добрым знаком.

Скоро Марина собрала вещи, сняла остатки денег с карточки, усадила Бронислава в клетку, и села в поезд. Когда состав тронулся, Марина выглянула в окно и увидела стоящего на перроне Вадима. Он, прищурившись, всматривался в каждое окно, которое проезжало мимо него. Увидев Марину, он сначала пошел за окном, а потом и побежал. Наконец он остановился, поднял руку и помахал ей. И улыбнулся. Он отпустил ее. Марина проглотила комок в горле и тоже помахала ему. Когда Вадима уже не было видно, она опустилась на сидение и вздохнула. Все будет хорошо, она верила в это. Она боялась начинать жизнь с нуля, но ей казалось, что это единственно правильное решение.

Поезд оказался на станции через полтора дня. Сердце колотилось где-то в горле, когда Марина выходила из вагона на перрон. Здесь было уже холодно, листья давно облетели и пронзительный ветер завывал, раскачивая серые ветви деревьев. Чтобы Бронька не простудился, она посадила его за пазуху. Свин пригрелся там и наверно уснул, потому что сидел тихо.

Вещей у девушки было мало, только чемодан на колесиках и дамская сумочка, да еще пустая клетка. Она взяла свои вещи, тётя Наташа подхватила клетку, и они вместе направились к выходу в город. Пока они шли, Марина все время оглядывалась, всматривалась в знакомые очертания города, где она когда-то гостила, будучи еще маленькой, в лица людей, казавшихся ей особенно красивыми, и какими-то родными. Они медленно вышли с территории вокзала и их тут же обступили вездесущие таксисты, выкрикивая во все горло приглашение поехать с ними.

Женщины сели в такси с пожилым водителем, который не вопил, как все остальные, а спокойно сидел за рулем, ожидая, когда к нему подойдут. То ли он работал по времени, и поэтому не зазывал пассажиров, то ли ему было все равно, поедут ли с ним. Мужчина погрузил вещи в багажник, и, спросив адрес, медленно тронулся с места, вливаясь в поток других автомобилей.

Подъехав к дому и расплатившись с водителем, Марина и Наташа подхватили свои баулы и понесли в подъезд. Кое-как затащив все в лифт, они посмотрели друг на друга и улыбнулись. Дорога прошла успешно и они обе на пороге дома, который гостеприимно распахнет перед ними двери.

Войдя в квартиру тёти, Марина потянула носом и почувствовала запахи, знакомые с детства. Пахло лавандой, которой тетя щедро перекладывала белье, ванилью и еще чем-то, непонятным, но родным.

Они разделись, бросили вещи у порога и поскорей направились в кухню. Тётя ополоснула чайник и налила воду, щелкнула кнопкой, и вскоре чайник приятно загудел нагреваясь. Марина села на мягкий стул, и погладила Броньку, которого все еще держала на руках, по спинке.

— Ну что, друг мой, вот мы и приехали. Что будем дальше делать?

Бронька хрюкнул, подсказывая, что не мешало бы уже и пообедать. Марина согласилась с ним.

Этим же вечером она, как лазутчик, вышла во двор. Двор жил своей жизнью, никто не окликнул ее, хотя она многих знала. Вон на лавочке сидят баба Нина и баба Тая, вечные жительницы этого дома, все свое время проводящие на скамейке. Даже зимой они выходят во двор как на работу. Обе бабки были вредные и въедливые, они пристально оглядывали каждого как потенциального нарушителя двора и обсуждали вся и всех. Малышня, да и ребята постарше, боялись их как огня, подростки шумной компанией старались уходить подальше от их глаз, а то и вообще скрывались за домом, чтобы спокойно покурить и посмеяться вволю. Мужчины никогда не бросали окурки на землю, а собачники выходили со своими питомцами и быстрой трусцой удалялись в сторону пустыря, потому что старушки могли громогласно рассказать всем, где «нагадил собачонок Петровых из сто пятнадцатой квартиры». Проще было не связываться, чем выслушивать ворчание возмущенных старушек. Ко всем их неприятным чертам характера добавлялось то, что бабки были на редкость глазастыми, и когда ограбили квартиру в соседнем подъезде, они очень точно описали людей, которые входили в подъезд в тот промежуток времени. Они могли иногда перебазироваться со скамейки у подъезда на скамейку на детской площадке, и тогда там был полный порядок, никто не дрался, не бил друг дружку совком по голове и не обсыпал песком.

Кроме старушек во дворе было несколько детей, влюбленная парочка, которые решили не обращать внимания на косые взгляды бабок и целовались на глазах всего двора, неподалеку копошился в своей старенькой «Волге» Иван Николаевич, который ездил на автомобиле редко, а ремонтировал часто. Зимой его «ластулька», как он ее нежно называл, стояла на приколе, и в особо снежные дни ее заваливало снегом по самую крышу. Тогда ребятишки использовали ее как импровизированную горку. Когда Иван Николаевич замечал это, он выбегал со снеговой лопатой и начинал откапывать свое сокровище. Ребятня тут же подключалась к спасению, нисколько не огорчаясь тому, что придется кататься в другом месте. Весной Иван Николаевич подшаманивал облезлую «ластульку» и кто-то даже видел его, выезжающего на машине из двора, но общественность считала, что эти слухи распускал сам сосед.

Марина поздоровалась с «хозяйками» двора и села на скамейку. Вечер сгущался, но фонари еще не загорелись, осенний ветер был пронизывающим, но Бронька под пальто закопошился, и она расстегнула верхнюю пуговицу пальто, чтобы он глотнул свежего воздуха.

— Приезжая штоль? — Марина не ожидала, что с ней заговорят и в первый момент растерялась. Она повернулась и увидела, что обе бабки смотрят на нее и ждут ответа.

— Ну можно и так сказать, я Натальи Николаевны племянница. Я приезжала к ней несколько раз, не помните меня? — она улыбнулась собеседницам.

— А-а-а, ну как же, помню я тебя, — баба Тая закивала головой, — тебя вроде Мария звать?

— Марина, — исправила Марина.

— Ну да, Марина… И мать твою помню, Натальину сестру, девчонкой еще помню, вот как тебя. Мать-то тоже приехала?

— Мама умерла. — Марина еле-еле выговорила ужасные слова, и старушки на миг замолчали, понимающе кивая седыми головами.