Всадник без бороды (Юмористическая повесть) - Привалов Борис Авксентьевич. Страница 19

Сзади Желмаи тоже ехали двое — попробуй удери!

Алдар-Косе долго присматривался к всадникам, что-то прикидывая и рассчитывая, потом на его безбородом, исчерченном полустертыми морщинами лице заиграла лукавая улыбка; он вдруг начал сползать с седла и, натянув аркан, мягко упал с верблюда в сухую теплую траву.

Остановился Желмая, спешились всадники.

Густобородый жигит, верховодивший налетом на караван, встревоженно склонился над Алдар-Косе, который лежал бездыханный, с закрытыми глазами.

И тут Алдар-Косе вцепился зубами в густую бороду жигита. Жигит отпрянул, и… борода осталась в зубах у Алдар-Косе.

Засмеялись и лежащий на земле Алдар-Косе, и пострадавший жигит, и все остальные.

— Как ваше здоровье, уважаемый Жирекше? — вежливо спросил Алдар-Косе, вскочил на ноги, и двое жигитов, толкаясь и мешая друг другу, бросились развязывать ему руки.

Бывший бородач все еще смеялся. Вместо накладной до глаз бородищи у него оказалась своя небольшая, почти прозрачная, светлая бородка. Не дожидаясь, пока Алдар-Косе стянет с себя петлю аркана, и все еще продолжая смеяться, жигит с распростертыми руками шагнул к Алдар-Косе и обнял его.

^{…жигит с распростертыми руками шагнул к Алдар-Косе и обнял его.}

— Алдакен! Прости, что напугал тебя!

— Жиренше! Друг! Я должен был все понять сразу. Но последние дни я жил в юрте Шик-Бермеса, думал только о еде. Поглупел, видно…

— И удалось тебе, Алдакен, получить хоть каплю воды у этого скряги? — спросил круглоглазый молоденький казах, юное лицо которого казалось чужим на громадных богатырских плечах.

— Наш Илхас однажды прожил у Шик-Бермеса два дня и не пригубил даже чашки кумыса, — сказал Жиренше.

— Если бы у Илхаса была такая же длинная и почтенная борода, как у меня, — рассмеялся Алдар-Косе, — и он бы умел играть на кобызе, то и ему что-нибудь перепало!

Алдар-Косе сел на Желмаю, всадники вскочили на коней и тронулись в путь.

— Мой Желмая оказался догадливее меня, — сокрушенно вздыхал Алдар-Косе. — Он сразу почуял друзей… А я только в степи стал думать: знакомо мне лицо этого бородатого, вроде видел где-то! Э-э, как я не узнал тебя, Жиренше!

— Очень трудно было размахивать камчой так, чтобы со стороны казалось, будто я стегаю Алдакена! — рассмеялся широколицый и белозубый всадник, придерживая своего коня возле Желмаи.

— А я-то думал: какой я ловкий! Так умею увернуться, что все удары идут мимо. Тебя-то, Жанша, я и узнал первым! — Алдар-Косе весело подмигнул всаднику. — «Очень знакомая улыбка, — подумал я, когда ты тянул меня на аркане. — Враг не может так улыбаться…»

— Мы гонялись за тобой три дня, — сказал Жиренше, приноравливая шаг своего коня к мягкому бегу Желмаи. — Аблай всю степь поставил на дыбы — десять отрядов жигитов вышли на охоту.

— Не очень-то хочется баю встречаться с Шойтасом! — усмехнулся Жанша.

— Когда в наш аул завернули аблаевские псы, — продолжал Жиренше, — я созвал друзей и сказал: «Надо помочь Алдакену… Он должен добраться до гор!»

— Мы решили провожать тебя! — сказал Жанша и радостно улыбнулся.

— Э-э, провожать меня не нужно, — покачал головой Алдар-Косе. — Врагам легче поймать нас всех, чем меня одного…

— Я говорил вам то же самое! — воскликнул Жиренше. — Слышите, что сказал Алдакен?

— Алдар-Косе и Жиренше всегда думают одинаково, — произнес Илхас, прислушиваясь к разговору друзей. — Они ссорятся только тогда, когда остаются вдвоем!

…Жиренше был на десять зим старше Алдар-Косе. Когда по степи начали гулять рассказы о необычайной смекалке и необыкновенных выдумках мальчугана, впоследствии прозванного Алдар-Косе, то Жиренше был уже юношей: у него пробивались усы и один раз он даже пришел первым на байге — скачке. К этому времени не только родной аул, но аулы всех сородичей звали Жиренше Острословом. Его ответы и шутки, как птицы, перелетали от юрты к юрте.

…Однажды отец Жиренше, бедный скотовод, в ненастный вечер начал жаловаться на жизнь и сказал, как обычно обращаясь к самому себе:

— Э-э, когда от нас уйдет бедность?

Жиренше с улыбкой ответил:

— Зачем же ей от нас уходить? Вы с матерью добрые, честные люди, все время работаете, никого не обижаете, разве бедность по доброй воле уйдет из такой хорошей семьи?

…В другой раз, говорят, встретился он с таким же бедняком, как сам.

— Что сегодня варите? — спрашивает.

— Ничего, — отвечает тот грустно.

— У вас еще неплохо, — сказал Жиренше, — у нас хуже.

— Как же может быть хуже? — удивился собеседник.

— У нас тоже ничего нет, но к тому же и гости приехали.

…Как-то раз соседи услышали, что Жиренше бранит свою младшую сестренку.

— Что она сделала? — спросили они. — За что ты ее ругаешь?

Жиренше не хотел соседям объяснить суть спора с сестрой и отделался шуткой:

— Я ругаю ее, чтобы завтра, когда пойдет за водой, она не упала в колодец. — И, заметив удивление на лицах соседей, пояснил: — Завтра я уезжаю с отцом на базар, в город, и не смогу ее отругать, если она свалится!

…Одной из лучших шуток Жиренше-Острослова была проделка с верблюжьими барышниками.

Поехал отец Жиренше в город и взял сына с собой. Пока отец ходил по своим делам, Жиренше завернул на базар. Он бродил меж покупателями и перекупщиками, сапожниками и шапочниками, медниками и шорниками, продающими сбруи для коней, камчи и арканы; он глазел на ювелиров, торгующих кольцами и украшениями, на приезжих купцов, расстилавших по земле мягкие, как пух, ковры и сверкающие, как река в часы заката, алые шелка.

Потом он остановился возле торговца верблюдами. Толстый купец продавал какому-то баю верблюдов. Жиренше так внимательно присматривался к животным, что купец забеспокоился: как бы юноша, видимо хорошо разбирающийся в верблюдах, не сорвал сделку. Купец, незаметно проходя мимо Жиренше, сунул ему в руку золотую монету и шепнул: «Молчи». Жиренше очень удивился, но, выполняя просьбу, добросовестно молчал.

«Выясню эту загадку, когда он кончит торговаться с покупателем», — решил Жиренше. Но так как купец торговался очень долго, то Жиренше, постояв еще немного, пошел к другому купцу-верблюжатнику.

Там повторилась та же история. Дальше — больше. Все торговцы, обеспокоенные пристальным вниманием юноши-степняка, торопливо совали ему в руку монеты и просили его или молчать или уходить.

Когда Жиренше, обойдя весь верблюжий ряд и не сказав ни слова, вернулся к первому купцу, тот уже подсчитывал барыши.

— A-а, это ты, — узнав Жиренше, сказал он. — Ты же получил с меня золотой, что тебе еще нужно? Да, скажи все-таки, как ты узнал, что мои верблюды имеют изъяны? Ты, верно, большой знаток, если увидел то, чего никто не заметил…

Подошли другие торговцы, стали упрашивать Жиренше, чтобы он объяснил им, откуда у него такие познания в верблюдах.

— Я из бедного аула, — сказал юноша, — в городе я первый раз и никогда не видел столько верблюдов сразу. Вот и все.

Поднялся большой шум, возмущенные торговцы хотели отобрать у Жиренше деньги.

— Есть ли у тебя хоть немного совести? — закричал первый купец.

— Совесть? Я обошел весь базар, но такого товара не видел, — сказал Жиренше. — А разве ее здесь тоже продают?

Один из торговцев, самый жадный, все же потащил Жиренше к бию-судье.

— Ты выманил у меня деньги, ты меня обманул! — кричал он.

Другие купцы, боясь, что их обманы вскроются, уговаривали жадного торговца оставить Жиренше в покое, но он стоял на своем.

К бию-судье им не удалось попасть сразу. Ведь базар — это котел, в котором варится сразу великое множество людей. А сколько там споров, ссор, обманов! Поэтому пришлось ждать, пока бий рассудит дела тех, кто явился раньше.

Первым был вор. Он сам пришел к бию и сказал:

— Я украл барана.

— О, ты совершил тяжкий грех, — закачал головой бий.