Жуткое - Крауч Блейк. Страница 4

Когда-то Грант больше всего боялся, что отец к нему так никогда и не вернется, но через несколько лет после катастрофы он перестал надеяться. Теперь он боялся этого скрюченного тела. Боялся, что оно может быть тюрьмой для ясного сознания.

Анжела вернулась со столиком на колесиках, и Грант подождал, пока она выйдет из комнаты, прежде чем исследовать суп. Оказалось, что это был вовсе не рыбный суп, а похлебка из кукурузы. Совсем не по-бостонски.

– Ну что ж, давай посмотрим, каково оно на вкус, – предложил Мортон-младший.

Он сделал глоток.

– Неплохо. Теперь твоя очередь.

Отец взглядом проводил ложку до самой миски. Грант окунул ее в суп и осторожно поднял:

– Осторожно, горячо.

Джим слегка наклонился вперед, навстречу ложке.

– И как тебе?

Из уголка отцовского рта вытекла слюна. Грант вытер его подбородок салфеткой.

– На этот раз они тебя здорово закололи, а?

Взгляд пациента оставался пустым и тяжелым.

Так все и продолжалось. Сын кормил отца, медленно поднося ложку к его губам. Когда миска опустела, он отодвинул столик в сторону. Сквозь забранные решеткой окна комнаты для свиданий было видно, как за окном быстро темнеет. Грант с трудом мог рассмотреть аллею вечнозеленых деревьев на южной стороне участка.

Он говорил о погоде. О том, что снега еще не было. И о пробке в центре города накануне Рождества, в которую, он это знал наверняка, он попадет, возвращаясь домой. Он рассказал о своей работе. И о Софи. И о фильме, который видел в прошлом месяце. С его последнего визита прошел целый сезон Мировой серии, и Грант удар за ударом описал, как «Сент-Луис Кардиналз», будучи абсолютно темной лошадкой, смогли совершить невероятное в игре против «Атланта Брэйвз», а потом достигли вершины в игре против «Техас Рейнджерс».

– Ты бы просто рыдал, – добавил сын.

И все это время Джим наблюдал за ним стеклянным взором, который можно было принять за подтверждение того, что он внимательно слушает.

Наконец Грант встал. И неизбежно, как это всегда случалось в моменты расставания, ощутил боль потери. Он знал, что это случится, знал каждый раз, но подготовиться к этому было невозможно. Его отец был великим человеком – добрым, смелым, настоящей опорой для своих детей, даже когда умерла их мать – его жена и даже перед лицом своего личного ада. Иногда Грант задавал себе вопрос: кем бы он стал, если бы его отец не имел возможности смотреть ему в глаза и делиться с ним своей мудростью? А еще он никак не мог найти ответ на вопрос, который мучил его с самого дня аварии и который продолжал задавать семилетний мальчик, живущий в его душе, любит ли его все еще то, что осталось в этой оболочке?

– С Рождеством, пап. – Он поцеловал старика в лоб.

И уже через десять минут в ранних декабрьских сумерках младший Мортон, как и тысячи других людей вокруг него, двигался по забитому мосту 520 в сторону дома.

Глава 3

«Космическая игла» [6] и конус рождественских огней на ее вершине то появлялись, то исчезали между зданиями, по мере того как Грант продвигался в сторону дома в еле ползущем праздничном потоке транспорта. Первая авеню превратилась в одну сплошную парковку. То же самое будет и с Аврора-бридж, который отделял его от кухни, где Мортона ждала бутылка дорогого скотча – подарок тайного Санты из участка.

Грант выключил радио и прислонился головой к стеклу.

Надо было раньше сваливать с работы.

В больнице всегда задерживаешься надолго.

Когда поток транспорта переползал через Пайн-стрит, он заметил звезду на универмаге Мэйсис, высотой в сорок футов [7], подсвеченную белым светом. Еще дальше, вверх по улице, располагалась рождественская елка возле Вестлейк-Сентер, окруженная мрачными покупателями, вконец измученными бесконечными покупками, непрекращающимся мелким дождем, навязчивыми рождественскими мелодиями, шумом транспорта, колокольчиками Армии спасения и просьбами нищих поделиться мелочью.

Дом детектива Мортона располагался во Фримонте. Потому что его дом должен был быть именно там, и нигде больше. Через несколько минут он переберется через облюбованный самоубийцами Аврора-бридж с его высокими железными ограждениями и спустится по склону холма в этот знаменитый, претендующий на богемность район на берегах канала озера Юнион. Весь остальной город был жуткой смесью архитектурных стилей – старых и новых. Что придавало ему некое очарование. Но Фримонту удавалось каким-то образом сопротивляться хаотичной застройке все последние тридцать лет. В районе было что-то вневременное, чем Грант никогда не уставал восхищаться.

Он нашел приличное место для парковки всего в квартале от дома и трусцой добрался до подъезда под непрекращающимся дождем.

Квартира была одной из десяти, размещенных в модернизированном доме двадцатых годов. Как и множество других старых домов в городе, за последние сто лет его много раз расширяли, и теперь его границы проходили практически по границам участка, оставив только узкие проходы по обеим сторонам, отделявшие его от соседних зданий.

«Да здесь у тебя просто повернуться негде!»

Это были слова, произнесенные Софи во время одного из редких визитов в спартанское жилище Гранта с одной спальней.

«Ты живешь, как монах».

И это было правдой. В доме не было вещей, которые не были бы ему нужны. В квартире находилось кресло на двоих, доставшееся от предыдущих владельцев. В углу стоял торшер. Ковер – шикарный и явно неуместный в таком окружении – был подарком Софи, которая таким образом попыталась успокоить свой оскорбленный материнский инстинкт. Помимо этого в квартире находился только громадных размеров обеденный стол, расположившийся между кухней и столовой. За ним Грант ел и работал, а в насквозь вымоченные дождем вечера, подобные сегодняшнему, вешал на один из стульев свою куртку «Норт Фэйс», направляясь на кухню, чтобы приготовить себе выпивку.

Несмотря на свое пристрастие к сэндвичам в багете и к дешевой китайской еде, Мортон неплохо готовил и иногда весь вечер проводил у плиты, ожидая, пока подействует выпитое виски. Но сегодня готовить ему не хотелось. Обычное состояние после посещения отца. Так что он выбрал замороженную лазанью, вылил в стакан на два пальца оставшегося виски из бутылки – боже, неужели прикончил ее всего за три дня? – и уселся за стол перед компьютером.

Обед вращался в параллелепипеде света за спиной.

Семь новых писем.

Все, за исключением одного, – обычный спам.

И ожидаемое послание от Софи:

Тема: «НАШИ НОВЫЕ ДРУЗЬЯ В ФЕЙСБУКЕ».

«Представляешь? У Тальберта и Сеймура пять общих «знакомых женского пола». Две из них, оказывается, – представительницы высших слоев общества, вращающиеся в пересекающихся социальных кругах. Остальные три меня заинтриговали – специфические фото в аккаунтах и агрессивное желание защитить свою частную жизнь, которое привело к подозрительному отсутствию каких-либо личных данных. Не так много, но это хоть какое-то начало. Думаю, что дальше нам надо будет получить прямой доступ к аккаунтам Тальберта и Сеймура в Фейсбуке и поискать там что-то более конкретное, например, их переписку с этими женщинами. Надеюсь, что у тебя все прошло нормально.

Софи».

Грант кликнул на три ссылки в письме напарницы и стал изучать первый аккаунт. Она оказалась права. Здесь практически не за что уцепиться. Никаких постов на стене, и задействованы практически все настройки конфиденциальности, так что вся информация ограничивается только именем (наверняка выдуманным), полом, городом и фривольной аватаркой – ничем не хуже фотки, которую могла бы поместить беспутная студентка колледжа на следующее утро после шумной вечеринки.

Во втором аккаунте также отсутствовали все персональные данные, а связываться с ним можно было только «друзьям».