Смерч - Черевков Владимир Гервасьевич. Страница 1
Владимир Черевков
СМЕРЧ
В стекла непрерывно стучал дождь.
Накинув на голову тулуп и придерживая концы его руками, Леська выскочил за дверь.
И сейчас же, точно поджидал за углом избы, смаху набросился на него сердитый ветер. Вздул парусом тулуп, захлопал пустыми рукавами по голове и захлестал мокрыми тряпками по рукам и ногам.
— Деду-у! — крикнул Леська изо всей силы, но ветер подхватил его голос и швырнул куда-то через голову.
Тогда, разлезаясь босыми ногами по жидкой грязи, Леська побежал к берегу, где расплывчатым пятном виднелась опрокинутая лодка.
Черные водяные холмы с прометанными в них белыми дорожками пены тяжело хлюпали в пологий берег.
Вечернее низкое небо точно падало в озеро, круто загибаясь темным краем.
— Ты что? — спросила скорченная у вздернутого борта фигура.
Леська пролез под ее рукою в открытый зев лодки и, примостившись поудобнее, таинственно позвал оттуда:
— Подь сюда, дед! Что я тебе расскажу-то!
Дед ухмыльнулся в бороду, с размаху стукнул молотком над леськиной головой и подождал, хитро сморщив нос.
— Да дед жа! — нетерпеливо и глухо прозвучало из-под лодки.
И когда темный большой ком, кряхтя, полез на Леську, он зашипел торопливым густым шепотом:
— Шпионов ищут… Тех самых!
— Каких еще шпионов? — у леськиного уха засипела потухшая трубка.
— Эх, дед! — Леська от возбуждения встал на колени. — Намедни в газетине читал я тебе про шпионов? Ну, что из Ленинграда-то сбежали…
— Верно, читал, — согласился дед, чиркая спичкой.
В полумраке под лодкой заблестели широко открытые леськины глаза.
— А в документе у рыжего что сказано? — торжествующе спросил Леська и скороговоркой ответил, — командируются в район Ладожского озера с секретным поручением. И подписано ГПУ.
— Ну-к что ж? — спокойно отозвался дед и запыхтел трубкой.
— За шпионами и командируются, — убежденно закончил Леська и опрокинулся на тулуп.
— Эх, ты… математик! С чего ж взял, что за шпионами-то?
— Спросил.
— Ну? У их и спросил? — в голосе деда прозвучало любопытство.
— У них. Горбоносый так это на меня поглядел. Ты комсомолец? — говорит, — дисциплину партийную знаешь? Ну, так смотри, чтоб ни гу-гу!..
Дед встревожился. Красный огонек мелькнул дугою вниз мимо Леськи.
— Непутящий ты, Леська. По-старому говорится — не суй носа в чужое просо, ну, что ты в секретные дела путаешься?
— Ничего, сойде-ет, — успокоительно протянул Леська. — Я и тебя, дед, пришил.
— То есть, как это пришил?
— Деду моему, говорю, Савватию можно сказать. Лучше стараться будет. Он, говорю, хотя и беспартийный, а за советскую власть горой. В семнадцатом Зимний дворец брал и комитетчиком был. Боевой, говорю, старичина…
— Ну, ну, — самодовольно перебил дед. — ты расхвалишь.
Трубка вернулась на свое место. С треском вспыхнул красный огонек, сверкнули маленькие живые глазки, выскочил широкий нос, и заструилась вниз сивая борода.
— Поскорей бы выехать надо, — озабоченно сказал Леська, — торопят они.
— Нельзя, брат. Ишь непогодь. До рассвета не угомонится.
— Видать, все трое партийные, — голос у Леськи серьезный и задумчивый.
— Не иначе, — подтвердил дед, — на такое дело всякого не пошлют.
Сумерки сгустились в ночь. Дождь почти перестал, и редкие капли тяжело шлепались над головами в борт лодки.
Леська прислонился к дедову плечу и задумался о том большом, о чем думалось ему всегда радостно и нежно, с нетерпеливой грустью, о таких еще долгих для него годах впереди…
Леська думал о партии.
Над озером виснул прозрачный туман. Было оно в широких розовых складках, ласково трогало берег легкой волной, и с трудом верилось, что это оно так буянило ночью. У берега покачивалась тупорылая большая сойма [1], и с верхушки мачты по свернутому в жгут полотнищу паруса растекалась красная усмешка зари.
Леська обогнал трех в шлемах, наклонился к волне, поймал ее горстями и брызнул мутноватою водою себе в лицо. Приятный холодок дробью чиркнул по телу, и Леське стало весело. Приложив руки ко рту, он закричал озеру:
— Га-га!
И тотчас же сконфуженно обернулся. Сзади стояли трое в переплетах ремней и с револьверами у пояса. Лица у них были строгие, далекие от леськиного веселья.
Леська виновато улыбнулся и сказал в оправдание, махнув рукою:
— Озеро…
Тогда один из них, рыжий, тоже улыбнулся и острый взгляд его стал мягче.
— Знаю, что не море. Однако, мы торопимся. Где же твой дед запропастился?
— А вон он!
Савватий с багром на плече торопливо спускался к берегу.
— Дедун, все готово? — озабоченно крикнул Леська.
Савватий молча подтянул лодку ближе к мосткам и только тогда строго ответил:
— Можно ехать, товарищи.
Суетливо расселись. В движениях трех была тревожная торопливость и настороженность. Леська подметил это, и ему снова стало стыдно за свою ребячливость.
«Люди на такое дело, может, на смерть едут, а я…» подумал он смущенно, развязывая бичеву у мачты.
Дед налег на багор. Привычно поймав ровную струю ветра, Леська быстро закрепил косой парус. Сойма вильнула круглым носом, припала бортом к воде, но сейчас же выправилась и, вздрогнув, понесла свое, ставшее стройным, тело, ломая волны.
— С богом! — глубоко вздохнул рыжий и неожиданно, сняв шлем, перекрестился широким крестом.
Леська с удивлением посмотрел на него.
«Значит не коммунист,» подумал он разочарованно.
Лодка летела птицей, подставив ветру косое крыло паруса. Рыжие от солнца волны, уступая дорогу, звенели о борта тихими всплесками.
Туман давно стаял. Солнце грело затылок Леське, и ему было по-особенному хорошо и от солнца, и от легкого быстрого бега, и от сознания, что и он тоже не пятая у собаки нога в этом важном деле. Что ж, что этот не коммунист? Может, они все беспартийные, но раз им доверяют такое, значит стоющие. Вот и они доверились ему, без году неделя комсомольцу. Значит, хорошие люди. И Леське захотелось быть к ним ближе, захотелось сказать что-нибудь ласковое и значительное, от чего повернулись бы к нему их лица и дружески открылись сердца.
Рыжий сидел на дне лодки спиной к носу. У борта привалился самый молодой (Леська слышал, как его звали Жоржем) с яркими, как у девушки, губами и бледным истомленным лицом. Только горбоносый кавказец пристально смотрел в сторону Леськи, поверх его головы, словно отыскивая что-то за его спиной.
— Спит, — дружески кивнул ему головой на Жоржа Леська.
Но тот только прикрыл веками черные с синеватыми белками глаза и снова открыл их, ничего не сказав.
«Молчат, всё молчат», с отчаяньем подумал Леська, «неужто в ГПУ все такие неразговорчивые?»
Леська перевел взгляд на деда. Савватий заиграл бровями, сморщил нос и улыбнулся седым ртом. Вот с кем Леська живет душа в душу. Однако, на озере тоже строг. Шкипер, сидит у руля, значит — царь и бог, как говорят рыбаки. Ну, а на суше Леська командует. Идеологическую выправку деду дает. Как что не так: «Дед, вспомни Зимний!» Слушается. Гордится он Зимним. Советского покроя старик.
Солнце пригревало. Леська уселся поудобнее и не заметил, как вздремнул.
— Савватий, — резко сказал рыжий, — поворачивай туда! — и он рукою указал от себя налево.
Жест был отрывист и неожидан, как удар ножа.