К дальним берегам - Грегори Джил. Страница 47

Наконец Алекс скатился с нее и лег, опершись на локоть, чтобы лучше разглядеть Элизабет. Ее золотые волосы спутались, лицо горело, полузакрытые глаза казались затуманенными – картина, которую так хорошо помнил. Как он мечтал снова ее целовать!

А у Элизабет момент радости прошел, и чувство вины – ужасное, сковывающее, тяжелое, как якорь, – захватило ее, погасив огонь, горевший еще минуту назад. Да, это правда, она не более чем шлюха. Получать наслаждение с человеком, который не любит ее, который полон желания унизить, который использует ее тело для того, чтобы удовлетворить свою похоть! Это невыносимо!!! По щекам медленно потекли горячие слезы.

Увидев это, Алекс почувствовал комок в горле. Ему вдруг захотелось узнать, плакала ли она каждый раз, когда отдавалась Синклеру или Мабри. Скорей всего нет. Ведь она выбрала их сама, сделав своими любовниками. Но тут его захватила другая мысль. Интересно, неужели она с такой же страстью реагировала и на их ласки? Неужели целовала их с таким же жаром, с каким целовала его, доводя до исступления своими губами, зубами, языком? Вся радость от близости с ней погасла. Сама мысль о том, что Элизабет отдавалась другим мужчинам, совершенно убила его. С ледяным самообладанием, подавив внутреннее бешенство, Алекс быстро отвернулся от нее и засунул стиснутые кулаки под подушку.

– Иди спать, Лиззи, – прорычал он сквозь зубы. – Завтра мы продолжим.

Глава 16

Оглядываясь на события той сумасшедшей, хаотичной ночи в Калькутте, Элизабет видела их сквозь какую-то дымку. Она помнила о них точно так же, как другие помнят свои сны, лучше сказать, ночные кошмары, которые вызывали настоящий, вполне реальный ужас. Однако сами события расплылись и стали неотчетливыми, как будто на самом деле их вовсе не было. Однако же они были! И все обстоятельства, с ними связанные, нельзя было забыть, какими бы нереальными они ни казались. Эти события резко изменили ход ее жизни, в результате она оказалась на пути в Америку.

Когда Бурк в первый раз сказал ей об этом, Элизабет долго билась в истерике, кричала, что он погубил ее жизнь, что обращается с ней, как с неодушевленным предметом, с бездушной невозмутимостью бросая туда, куда ему заблагорассудится, Алекс не обращал внимания на ее выпады до тех пор, пока однажды она не запустила в него глиняную кружку, пролетевшую всего в нескольких дюймах от его головы. Тогда он поднял на нее свои холодные серые глаза, некоторое время с любопытством рассматривая растрепанную одежду и всклокоченные волосы, и наконец коротко заявил, что все эти выступления закончатся тем, что ее выкинут с корабля. Разумеется, она ни на минуту не поверила в то, что ее выбросят за борт, но в дальнейшем постаралась воздерживаться от каких-либо выпадов в его адрес. Когда Элизабет обнаружила, что Алекс не обращает внимания на ее слезы и проклятия, то отказалась от них, охлаждая свой гнев с помощью ледяного молчания, периодически нарушаемого едкими замечаниями. Это и задало главный тон их дальнейшим отношениям в то время, пока корабль выходил в Атлантику. На лице Элизабет застыла маска холодного отчуждения, Алекс же относился к ней с открытым презрением. Эта пропасть между ними все ширилась – не без помощи, конечно, обоюдной ненависти.

В противоположность их предыдущему путешествию Бурк не настаивал больше на том, чтобы она драила палубу, однако приказал ей помогать на кухне, а также исполнять множество других обязанностей, таких как починка прохудившихся парусов, латание дыр на штанах и рубашках. Не сильно обремененная этими обязанностями, Элизабет могла теперь совершенно свободно бродить по кораблю – привилегия, которую использовала с величайшим удовольствием, часто часами стоя на палубе и глазея на открытый голубой простор. Мыслями при этом она переносилась на тысячи миль отсюда, мечтая об Англии, о своем родном доме, который не увидит больше никогда.

Однажды утром, прекрасным и жарким, когда золотое солнце вовсю искрилось на безоблачном небе цвета нежного шелка, а море лениво колыхалось за бортом, как сонный ребенок на руках у матери, с вершины фок-мачты ей помахал рукой Бен Тукер. Он в это время прилаживал зацепившийся за что-то парус.

– Хо, Лиззи! Какой денек, а? – окликнул ее Бен дружелюбно.

– Да, просто чудо, – ответила она, подлаживаясь под его тон. Стоял июль, и погода действительно была на редкость ровная и теплая. Ее волосы не были заколоты шпильками и спадали свободной волной на плечи, развеваясь на легком ветерке. Элизабет носила теперь мужскую полосатую рубашку с закатанными до локтей рукавами и грубые голубые штаны, которые доставали ей только до колен. Стройные красивые ноги были босы, ибо она не удосужилась в такую погоду надеть чулки и башмаки. Наблюдая, как Бен ловко слезает с мачты, Элизабет усмехнулась, представив, что сказала бы миссис Лоретта Хэмпшир, если бы увидела ее в таком виде. Без всякого сомнения, эта достойная леди с трудом узнала бы в ней ту гордую элегантную молодую леди, которую она сопровождала когда-то на приемы в лучшие лондонские дома. Теперь это была беззастенчивая, видавшая виды девица, спокойно и бестрепетно перегибавшаяся через скользкие перила и глубоко вдыхавшая соленый воздух, всей своей обнаженной загорелой кожей впитывая солнечное тепло.

– Что это ты? – поинтересовался Бен, присоединившись к ней на посту возле перил.

– Ерунда, – ответила она, блестя глазами. – Просто подумала о том, что сказала бы моя компаньонка, увидев меня теперь.

Бен оценивающе посмотрел на нее.

– А по-моему, ты выглядишь замечательно, – заверил он Элизабет. – Ну, разумеется, я не твоя компаньонка, а у этих дам всегда имеется собственное мнение, – Да, разумеется, – серьезно ответила Элизабет, пряча улыбку. Бен еще раз внимательно осмотрел ее.

– Знаешь, – произнес он задумчиво, – ты, конечно, родилась для другого, но мне кажется, что теперь ты выглядишь почти счастливой, несмотря на то что едешь в новую для тебя страну, где ты никого не знаешь, в страну, которая находится в состоянии войны с твоей родиной. – Бен покачал головой. – Но, Лиззи, ты не выглядишь даже расстроенной.

– Разве? – спросила она смущенно, и румянец вспыхнул на ее щеках. – Ты имеешь в виду, что я ничуть не расстроилась из-за того, что сменила шелка и атлас на эту гадкую одежду? Очень хорошо, Бен Тукер, я тебе кое-что расскажу! У меня достаточно здравого смысла отказаться от роскоши ради удобства – но это касается только одежды! И это вовсе не значит, что я счастлива быть захваченной грубыми варварами, которые увозят меня в почти нецивилизованную страну! Это вовсе не значит, что я счастлива плыть на этом грязном, вонючем корабле туда, куда у меня не было никакого желания плыть, и жить в компании каких-то идиотов, которые… – Но тут она внезапно прервала свою речь, заметив обиженное выражение в обычно веселых голубых глазах Бена.

– О Бен! Прошу прощения! – закричала Элизабет, сжимая его руку. – Я вовсе не имела в виду тебя! Честное слово, я совершенно не имела в виду…

– Все в порядке.

– Нет, не в порядке. Я напрасно говорила такие вещи, и теперь сожалею об этом. Очень сожалею! – Она заискивающе улыбнулась ему. – Дело в том, что я совершенно не хотела признаваться в этом, но… у меня в Калькутте были некоторые неприятности. И теперь чувствую умопомрачительное облегчение от того, что убежала оттуда!

– А что за неприятности?

– Прошу тебя, не спрашивай, я бы предпочла их не обсуждать, – сказала она, качая головой.

– О'кей, – Бен пожал ее руку, принимая ответ с обычной своей безмятежностью, которая делала его столь надежным другом. Наступило короткое дружелюбное молчание, во время которого они глядели в открытое море.

«А ведь Бен говорит правду», – подумала про себя Элизабет. Она действительно была счастлива. Ведь у нее был выбор: остаться в Калькутте или плыть в Англию с Робертом Мабри… Она даже поежилась от этой мысли. Нет, теперешнее положение было, во всяком случае, более предпочтительным, чем та судьба, которая ее ожидала при другом стечении обстоятельств. Кроме того, она наслаждалась плаванием в открытом море: могла смотреть на океан часами – он всегда такой разный. В один момент может казаться ослепительно чистым и спокойным, а в другой – вспененным и злобным, с белыми барашками на волнах. Он ревет, клокочет, качает корабль и дает ей восхитительное ощущение страха. Она чувствовала себя здоровой и полной жизненных сил и, несмотря на тесные рамки корабля, поразительно свободной. Да, Бен был прав. Она была счастлива.