Моя долгожданная любовь - Грегори Джил. Страница 11

«Как он смеет обращаться со мной таким образом!» — гневно думала она, низко пригибаясь к развевающейся гриве Шедоу.

«Я объяснила ему, что чувствую, когда меня ограничивают, охраняют, нежат! Я не инвалид! Эта хитрость с Дэнни доказывает, что он не прислушался ни к единому моему слову! Он остается все тем же высокомерным, упрямым человеком, каким я его знала в Аризоне и который считает, что разбирается во всем лучше меня!»

Ее мысли все время крутились вокруг одного и того же, когда она вспоминала о властном и высокомерном отношении Джима к ней, его решимости укротить ее. Во время этой сумасшедшей гонки, пока всадница и жеребец проносились мимо кустарников юкки, мескитовых деревьев и дикой вербены, быстро приближаясь к городу, высокий стрелок с каштановой шевелюрой и живыми голубыми глазами, с которым она всего несколько часов назад занималась любовью, принял в ее глазах образ настоящего тирана, и каждая клеточка ее тела напрягалась и восставала против него. И вместо того, чтобы рассеяться, к тому времени, когда она достигла окрестностей Форт Уорта, гнев еще больше усилился. В слепой ярости она не сумела сдержать жеребца, когда он ворвался на главную оживленную городскую улицу.

Когда из бокового переулка на их пути неожиданно оказалась повозка, влекомая двумя меринами и груженная досками и мешками с провизией, Брайони отчаянно потянула поводья на себя. Крик ужаса вырвался у нее из груди. Но было слишком поздно. Вороной жеребец уже врезался в повозку, встав на дыбы при столкновении. От удара борта повозки треснули, а посеревший от ужаса возница рухнул на землю. Одновременно девушку выбросило из седла, и она, описав дугу, вылетела на другую сторону улицы с криком ужаса, гулко разнесшимся в вечернем воздухе и эхом отзывавшимся целую минуту, пока она бездыханно и недвижимо лежала на деревянном тротуаре.

Глава 4

Джим Логан тремя стремительными прыжками одолел сколоченную из грубых сосновых досок лестницу, ведущую в приемную доктора Уэбстера. Не потрудившись приостановиться на наружной лестничной площадке, он мощным рывком распахнул дверь, отчего она е громким стуком ударилась о смежную стену. Джим бросился в дверной проем; под слоем бронзового загара на его лице просвечивала мертвенная бледность.

— Где она? — хрипло выговорил он, когда из кабинета в дальнем конце приемной показалась высокая, худощавая фигура врача. Доктор Уэбстер закрыл за собой дверь. — Там? — Не ожидая ответа, Джим широкими шагами двинулся к закрытой двери. Жестом руки доктор остановил его.

— Подожди, сынок, — заговорил он спокойным, сдержанным голосом человека, слишком часто видевшего лицом к лицу смерть, чтобы нервничать при виде кого угодно, будь это даже знаменитый стрелок. — Твоя жена сейчас спит. Для облегчения боли я дал ей настойку опия.

— Как она? — Глаза Джима, как буравчики, впились в лицо доктора Уэбстера. Он словно окаменел в ожидании ответа. — Дело плохо? Она… она выдюжит? Скажите же мне, черт подери!

— Присядь, пожалуйста.

Доктор прошел через небольшую опрятную приемную к стулу за дубовым письменным столом. Поудобнее расположившись, он вздохнул и поднял седую голову, чтобы оглядеть мужчину, недвижно стоявшего в центре комнаты и, казалось, заполнившего ее своей мощной фигурой и бурей эмоций. Ни единый мускул не шевельнулся на лице Джима Логана. Доктор видел перед собой худое, красивое, чуть грубоватое лицо и заметил, что от напряжения руки парня крепко сжимались в кулаки, а в глазах стояла боль. Жалость волной охватила душу Сэма Уэбстера. Затем с видимым усилием воли он прогнал эту жалость и подавил эмоции. Теперь перед Джимом была выражавшая покой и настойчивость маска, которую доктор ежедневно, как броню, был вынужден «надевать» на себя, общаясь с больными и обеспокоенными членами их семей.

— С твоей женой все будет в порядке, — спокойно ответил он, тотчас же отметив облегчение в глазах стрелка. — У нее перелом нескольких ребер, растяжение связок в запястье и ссадины и ушибы, но абсолютно ничего опасного для жизни. Она крепкая девушка и к тому же удачливая: у нее нет серьезных увечий или ран, после которых могли бы остаться шрамы.

Услышав это, Джим облегченно опустился на стул у окна.

— Слава, Господи, — прошептал он, зарыв лицо в ладонях. — Док, я думал… — Он оборвал свою мысль на полуслове, борясь сам с собой. От облегчения, которое он испытал, у него чуть не закружилась голова.

С той самой минуты, когда Дэнни примчался на северное пастбище с известием, что с Брайони в городе произошло несчастье, им овладел жуткий страх за нее. Он испытывал ужасное чувство, что больше никогда не увидит жену, никогда не будет держать ее в своих объятиях и млеть от любви, которую могла ему дать только она одна. Ему представилось, какой будет его жизнь без Брайони: пустой, бессмысленной, бесцветной. Боль пронзила его сердце, и он молнией ринулся в город, даже не дождавшись пояснений Дэнни касательно того, что случилось. До него донеслись лишь какие-то обрывки фраз, что-то насчет повозки и проклятого вороного жеребца. Он пришпоривал Пекоса так, как никогда до того, отчаянно, всей душой стремясь увидеть жену, и до смерти опасаясь, что может опоздать. Теперь же, узнав, что Брайони вне опасности, он почувствовал себя так, будто кто-то вернул его обратно к жизни, а рушившийся было мир становится на свое место. Он тяжело перевел дыхание, успокаиваясь. Затем встал на ноги, вновь мощный и полный решимости. Мысль о том, что в соседней комнате лежит его прелестная молодая супруга, больно сжала сердце. Он должен увидеть ее. И Джим направился к двери напротив.

— Я иду туда, док, — отрывисто промолвил он. — Я своими глазами хочу убедиться в той, что она и ребенок… — Рука мужчины застыла на ручке двери, когда он остановился, не договорив. Неожиданно он снова обернулся к врачу. — Ребенок! — воскликнул он. Его слова эхом прозвучали в тихой приемной. — Вы ничего не упомянули о ребенке! Он в порядке?

Будучи обеспокоен за жену, он забыл обо всем, но теперь вспомнил, что она вынашивает бесценное существо, и им вновь овладела прежняя тревога. Когда он увидел бледное лицо доктора Уэбстера, страх вновь закрался ему в душу.

— Проклятие, док, скажите что-нибудь о малыше! — потребовал он, и ледяной ужас пронзил его до костей. — Немедля!

С минуту доктор Уэбстер молчал. Он взъерошил волосы, затем нащупал на столе перо и начал крутить его, старательно избегая встретиться с Джимом Логаном глазами.

— Я не смог сохранить ребенка, сынок, — без обиняков, мягко проговорил он. — У твоей жены был выкидыш. Это было последствием падения от удара. Я ничего не мог поделать.

Из открытого окна в приемную доносился шум города. На улице лаял пес, скрипели колеса повозок, щелкал кнут и слышалось громкое ржание лошади. Мужчины обменивались приветственными возгласами, какая-то женщина громко смеялась, а ветер свистел, погоняя по пыльному переулку косматые прядки перекати-поля. Техас Джим Логан, обратившийся в статую, почти не слышал звуков, доносившихся с улицы в маленькую, уютную приемную.

Где-то вдали вдруг прозвучал голос доктора Уэбстера:

— Мне очень жаль, сынок.

Джим никак не отреагировал на слова врача. Он оставался неподвижен, заледенев от шока. Прошла целая минута, пока до него дошел смысл сказанного. И комната поплыла у него перед глазами. Он зашатался и едва успел ухватиться за дубовую столешницу, чтобы не упасть. Слезы душили его, и боль потери пронизывала сердце. «Нет. Нет. Этого просто не может быть».

Он тряхнул головой, пытаясь связать Мысли воедино и отделаться от терзавшего его душу известия. Однако, снова устремив взгляд на врача, он понял, что это правда. Он видел симпатию в белесых глазах Уэбстера, видел усталость человека, привыкшего уведомлять других о трагедии. Вновь его сердце пронзила боль, как будто в него вонзился кинжал, и оглушила Джима до такой степени, что доктор ничего не мог прочесть на лице потрясенного человека.