Босс, который украл Рождество (ЛП) - Астон Джана. Страница 10

Эта поездка оказалась совсем не такой, как я ожидала, и, сказать по правде, Ник тоже оказался не совсем таким, как я думала. И я чувствовала себя виноватой, когда вчера съела шоколадку из «Рождественского траха». Я имею в виду из Рождественского календаря. Хотя это неважно. Дело в том, что в этой поездке Ник совсем не похож на Гринча. Он больше меня ничем не провоцировал и даже ни разу не упомянул Сантану. Вне офиса он ведет себя более расслаблено, чем я привыкла. Или, может быть, это я слишком расслабилась?

В любом случае, моя защита ослабла.

Быстро переодевшись в обтягивающие джинсы и мягкий свитер, я собираю волосы в конский хвост, хватаю пальто и направляюсь обратно в вестибюль. Я прихожу раньше Ника и пока застегиваю пальто, вижу, как он выходит из лифта. Он тоже переоделся, на нем темные джинсы, легкий пуховик и темно-синий шарф, идеально повязанный вокруг его шеи. Он разговаривает по телефону, кивком указывая на выход. Он расспрашивает управляющего складом о задержке в обработке груза, из-за которой мы на два дня отстаем от графика поставок в розничные сетевые магазины.

Ник молча, выслушивает все, что ему говорят, прежде чем, наконец, перебивает.

– Санта Клаус не доставляет подарки двадцать шестого декабря, и мы тоже. Исправь все. – Затем вешает трубку, одной рукой убирает телефон в карман, а другой ловит такси.

– Хауп Маркет, – говорит он водителю, пока мы садимся на заднее сиденье.

Затем наступает несколько минут тишины, в течение которых Ник достает телефон из кармана, чтобы набрать электронное письмо быстрыми, агрессивными нажатиями клавиш, пока я смотрю на пейзаж за окном, все еще не зная, куда мы направляемся.

– Все в порядке? – Наконец решаюсь спросить я, когда печатный шквал прекращается, а из его легких выходит короткий раздраженный выдох. На улице уже темно, но с обилием рождественских гирлянд город выглядит очень романтичным. Вдоль дороги тянутся сверкающие нити огней. На дверях домов висят рождественские венки. Остроконечные крыши устелены снегом, и в воздухе витает волшебство.

– Все будет в порядке. Склад перегружен, и теперь поставка отстает от графика. Нам придется внести некоторые изменения.

Прежде чем я успеваю спросить, что это значит, такси останавливается, и Ник передает водителю банкноты евро, открывая дверь. К тому времени, как я вылезаю за ним из такси, мои глаза становятся круглыми, как два сахарных печенья. Перед нами расположился самый волшебный рождественская рынок, который я когда-либо видела в своей жизни. Вообще, это единственный рынок, который я видела в своей жизни, потому что у нас в Рейнди-Фолс не устраивают такие ярмарки.

Мы находимся на центральной площади старой части города Нюрнберг, с одной стороны расположилась многовековая церковь, а с другой ряды торговых палаток, каждая из которых увенчана красно-белыми полосатыми навесами. На окнах окружающих зданий свисают гирлянды. Кажется, что с каждой доступной поверхности капают мини-искры света, а в воздухе висит запах всего самого прекрасного: жареные орехи, копченые колбаски и радость. Пахнет Рождеством.

Но мы точно не можем быть здесь ради рынка. Я не двигаюсь с тротуара и оглядываюсь в поисках ресторана, в который мы должно быть направляемся. В расписании сегодняшнего дня был включён деловой ужин. Я прикусываю губу и с задумчивым выражением лица поворачиваюсь к Нику, как вдруг он берет меня за руку.

– Я не мог позволить тебе уехать из Нюрнберга, не побывав на рождественской ярмарке.

– Дааааа! – выдыхаю одно счастливое слово. Ник смеется, и от этого звука мне становится тепло. В какой-то момент мне кажется, что он и дальше собирается держать меня, пока не смотрит на мою руку в своей и, покачав головой, отпускает ее.

– Пойдем. – Он кивает в сторону рынка, улыбка все еще играет на его губах. – Мы будем есть нюрнбергские колбаски на ужин и пить глинтвейн, как делают местные жители.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не запрыгать от восторга, как ребенок и направляюсь к ближайшему ряду ярко освещенных палаток. Все мое лицо покрывает гигантская улыбка, которую я не могу сдержать, да и не пытаюсь, если честно. Здесь столько всего, что хочется посмотреть, что я едва могу сосредоточиться. Я замечаю елочные украшения и забавные маленькие фигурки из чернослива. Ник говорит, что это такая традиция, и по мере того, как мы продвигаемся по ряду торговых палаток, я вижу, что их бесконечное множество. Чернослив - пугало и чернослив - пекарь, пара целующихся черносливов и чернослив - врач, даже чернослив Санта.

– Легенда гласит, что если дома хранить человечка из чернослива, то в семье будет царить счастье и достаток. – Ник наклоняется и шепчет эти слова мне на ухо, от чего я смеюсь, и по спине пробегает дрожь, а под пальто кожа покрывается мурашками. Что весьма нелепо, то, что он шепчет, даже не сексуально. «Чернослив» и «человечек», сказанные в одном предложении, конечно же, не могут являться словами соблазнения.

Я отступаю на полфута, но все равно покупаю чернослив Санта Клауса. Для него найдется место в моей коллекции Санта Клаусов, и да, конечно же, у меня есть такая коллекция. И, конечно же, это не имеет ничего общего с желанием приобрести сувенир на память об этом вечере.

– Ты, наверное, захочешь посмотреть на «Кристкайнд»? – спрашивает Ник, в то время, как мы оказываемся в детской части рынка. В центре стоит карусель с лошадками, которая растопила бы сердце худшего скептика Рождества. А на специальной дорожке разместился крошечный поезд. Железная дорога окружает рождественские елки и четырехфутовый пряничный домик. Я делаю снимок для Джинджер.

– Что такое «Кристкайнд»?

– Это оригинальная «Принцесса Леденцов».

– Да ну тебя. – Я слегка толкаю его в бок локтем в уверенности, что он подначивает меня, вот только на этот раз я не против.

– Я серьезно. – Он с легкостью уклоняется от моего удара, кивая в сторону светловолосой девушки, которая стоит за ограждением из бархатной веревки перед очередью из детей, ожидающих с ней сфотографироваться. У нее длинные вьющиеся волосы, на голове золотая корона высотой в фут и такое же золотое платье. Я наблюдаю за этой картиной несколько секунд, и понимаю, что Ник говорит правду. Очевидно, основатели Рейнди-Фолс переняли эту традицию из Нюрнберга.

– Ух ты, – наконец выдавливаю я. – Ее корона намного больше моей.

Мы двигаемся дальше, проходя мимо архитектурного сооружения в готическом стиле со шпилем, который поднимается в воздух футов на двадцать. Ник говорит, что это фонтан «Шенер Бруннен», построенный в четырнадцатом веке. Его украшают красочные фигуры, подсвечиваемые снизу, которые, по словам Ника, представляют собой либеральное искусство, а два медных кольца, помещенных в кованую ограду вокруг фонтана, принесут удачу, если их повращать.

Он непревзойденный гид.

И обладатель терпения, так как каждый раз, я останавливаюсь, чтобы все осмотреть. Здесь нет ничего слишком маленького или странного, чем бы я не заинтересовалась. На рынке так много всего, что у меня кружится голова от волнения. Ник помогает мне выбрать традиционные подарки для моей семьи: для Ноэль – украшение ручной работы местного мастера; для родителей – ангел по имени Раушгольден. Его крылья покрыты золотой фольгой, и Ник радует меня рассказом еще одной легенды.

Еще он говорит мне, что Нюрнберг славится своими пряниками, которые называются: «Лебкухен», и пекут их уже сотни лет. Они бывают разных размеров и форм, и с разнообразными покрытиями. Я покупаю несколько для Джинджер. Я знаю, как это взволнует ее, потому что она будет пытаться восстановить рецепт.

– Если бы ты мог получить на Рождество все, что захочешь, чтобы ты попросил? – Спрашиваю я Ника, когда мы ждем, пока торговец упакует коллекцию пряников. Он молчит, поэтому я не уверена, что он услышал меня, и я поворачиваюсь к нему, вопросительно приподняв бровь.

– Ничего такого, что я мог бы получить, – отвечает он, не глядя на меня, кажется, ему неловко. Пока я пытаюсь расшифровать, что он имел в виду, Ник протягивает руку мимо меня, чтобы забрать у торговца пакет с пряниками.