Дождь в полынной пустоши. Книга 2 (СИ) - Федорцов Игорь Владимирович. Страница 20

Унгриец кивнул головой на девочку — кто такая? Филло пояснил.

− Дочка его. Эсм Лидицэ присмотрела в Поясок. Не седня-завтрева, заберет.

− Саин, я смогу, − в полном отчаянии вцепился в прутья решетки вобанец.

− Звать как? — спросил Колин, глядя за него. Получалось, не мужик заинтересовал, баба с дитем.

− Марек. Марек Обрин. С семьей тут…

Колин знаком приказал Филло отойти. Экзекутор не первый год на службе. Не вовсе разговоры дозволено встревать и не при всех присутствовать. Понятливость тоже бессребреной не остается.

− В лесу жил?

− Точно так саин. Всю жизнь в лесе. И бортничал, и монастырским дичь заготовлял, и лесорубом довелось. Плотогоном ходил. Лес гонял в Брош купцам. У нас в Вобане, дебри не приведи Господь. Сказывают, барон один на охоту поехал, да и сгинул.

− В горы лазал?

− Бывал. К нам отроги, с востока подходят. Кто половчей, железо копали кузнецу. Плохонькое серебришко потихоньку мыли. Ну, никто не знал, − не скрытничал арестант. Ему сейчас и грех зачтется. Грешить и не попасться, руки и голову иметь надо.

− Много намыл?

− Куда там, саин. На подарок жене и гостинцы ребятне, к празднику. Крохи такие, за сто лет на путную домовину не насобираешь, − охотно рассказывал Марек.

− А золото? — тянул разговор Колин, испытывая выдержку мужика. Не сорвется?

− Откуда, саин?! Серебра и того с кошачий чих. Попадись богатая жила, шерифу обсказали бы. За то деньги от казны полагаются. Медь-железо можно найти. А вот золота вовсе нет, − без утайки говорил Марек. Пока говорил, не чувствовал накатывающего отчаяния. Страха потерять последние.

Колин бросил быстрый взгляд, нет ли рядом мерседария. Монаха не видно. Что тоже не успокаивало. Где-то ведь он трется?

− Каменных сколопендр встречал?

− В сырых пещерах или под большими камнями хоронятся. Или у воды где, − показал осведомленность арестант. — Яду у тварей − медведя свалят. На них форель хорошо таскают. Кто не боится.

− И ты не боялся.

− Бояться не боялся, но смерть лишний раз лучше не искушать.

− Отловишь?

Замешательство Марека не из долгих

− Зима, саин, спрятались, в спячку легли. Но если тут есть горячие источники…

− Есть тут горячие источники? — спросил Колин мужика, все так же глядя тому за спину, на невеликое его семейство.

Женщина, качающая ребенка, виновато улыбнулась. За мужа. Не мастак он говорить, а ей встревать не положено. Она бы лучше рассказала светлому барону.

− Я понял саин, исполню, − торопился согласиться Марек. − Как скажите.

Колин выдержал паузу, заставляя заключенного нервничать. И наблюдал за женой Обрина. Уставшее лицо. Тонкие губы беззвучно шептали….

ˮКолыбельную,ˮ − сделал выбор Колин. Почему колыбельная? Молитва она не всегда от сердца. У многих от ума. Схитрить. Матери хитрить не перед кем.

Подманил женщину.

− Отдай ему.

Женщина тревожась, передала ребенка мужу.

− Там постой, − отослал Колин Марека в дальний угол. Взглядом выжал из бедняжки имя.

− Векка, саин. Дочек Орта и Крина зовут. Крина младшенькая.

− Хорошо жили?

− Как все, саин. Дом, огород, скотина. Дичиной приторговывали. Шкурами. Охотник он.

− Бьет?

Та опустила глаза.

− Однажды вожжами отходил. Чтоб мужнину руку знала. Приревновал.

− Было за что науку терпеть?

− Пустое саин. Спьяну он.

− На глотку слаб? А не скажешь. Не похож на выпивоху.

− Не больше других. Лес пьяниц не любит. Запах чужой. Зверь учует, уйдет.

− Обнищали с чего?

− Прихворнула я. Думала дите не выношу. На лекаря потратились. В долги влезли, да не отдали. А потом лес горел. Половину деревни в пепел. Так и покатилась, − Векка обижено всхлипнула.

Марек заволновался. Трясет дите, не укачивает. Какие с бабой переговоры? Волос длинен, ум коротенек.

− В травах разбираешься?

− В местных только, саин.

Унгриец задал ей несколько вопросов и снова позвал Обрина.

− На чем прервались?

− Добуду, саин. Клянусь, добуду.

− А язык?

− А что язык? — не понял вопроса Марек.

− Сейчас отрезать или совладаешь не распускать? — поделился Колин вовсе не отвлеченной дилеммой.

− Совладаю, саин, − заверил вобанец.

− Сколько? — вопрос Колина обращен к ждущему Филло.

Экзекутор тут же махнул грифферу — сюда, чмур! Их светлость потратиться желает.

− За этого двадцатку, − объявил тот, согласуя цену с записями.

− Саин, а семья как же? У меня жена и две дочки. Саин!

Колин прижал просителя тяжелым взглядом. Марек нервно сглотнул. Сейчас он готов согласиться на любые требования, какие выдвинут.

− Две дюжины. Живые. Через десять дней, не позже, − говорил унгриец, еле шевеля губами.

− Сделаю, саин, − столь же тихо отвечал арестант, ощущая холод и жар одновременно. Ему предложили путеводную нить, выбраться из беды. Страшно оборвать и еще страшнее по ней идти. Куда выйдешь-то?

− Сколько за семейство? — опять вопрос к Филло.

− Так девчонку-то уже сторговали.

В глазах Марека полыхнул ужас. Дернулась женщина. Вцепилась в материн подол перепуганная девчушка.

− Сколько?

− Саин…, − замялся Филло. — Эсм Лидицэ задаток внесла.

− Пусть оспорит, − предложил Колин и надавил голосом. — Так сколько?

− Восемьдесят за всех, − быстрее экзекутора сообразил гриффьер. — Отдали бы за полста, но сикуха будь она не ладна.

− Восемьдесят пять, − добавил к цене унгриец остудить страсти.

Теперь гриффьер и Филло бегали в паре. Гремели ключами, отпирали замки, пинками отгоняли посторонних.

− Давай, давай, собирай монатки, − поторапливали счастливчиков. − Будет саин дожидаться пока растележитесь!

Женщина, всунув малышку старшей, подхватила пожитки. Узел потяжелей поднял Марек.

Короткие сборы подтвердили унгрийцу, бывший арестант пожертвует многим, вызволить семью из беды и новой не допустит.

− У выхода подождите, − распорядился Колин и огляделся, высматривая монаха.

Не увидел и обратился к Филло.

− Часто попы к вам наведываются?

− Захаживают оказией, − не мог сообразить Филло к чему расспросы.

− Грешниц причастить?

− По-всякому бывает. И причастить и попользовать, − не скрывал экзекутор местных порядков.

− А мертвяки?

− Кто дождется, а кого и так свезут к Святому Луке*. Землица едино примет, дождем окроплен, святой водой или дружками обоссан.

ˮСправедливо подмечено,ˮ − безоговорочно согласен унгриец с тюремным философом.

− Мерседария видел?

− Которого?

− Со мной разговаривал. С тобой едва не столкнулся. Знаком?

− Тут всякого народу шляется, − простодушно сокрушался экзекутор. − Бонифратры, варнавиты, бабы их. Алексианки, кларесинки. Упомнишь разве, − Филло подхватил брошенную монету, сориентировался за что подношение. — Но я присмотрю.

ˮПрисмотри-присмотри,ˮ − не особо надеялся Колин на везучесть экзекутора. Обычного монаха еще сподобится выцепить, а читающего по губам, если только тот сам дастся.

В глубине решетки играли робкие незамысловатые пассажи и гармонии, тихо пели.

Исполнитель, погруженный в переживания, похоже, не увидел Колина. Голос громче не сделался, мелодия живей не зазвучала и не переменилась.

ˮКому-то ведь нравиться,ˮ − вслушивался Колин в тоскливые слова и ритм.