У каждого своя дорога (СИ) - "shellina". Страница 48

Стеллаж с обувью был повален на пол, а проход судя по его виду прорубали топором, не найдя, как он открывается, а может они и не искали, а сразу стали рубить, чтобы не терять время.

Из темного провала прохода не доносилось ни звука, и это заставило Грубера напрячься. Оглядевшись по сторонам и не найдя ничего, похожего на оружие, он опустил рюкзаки на пол. Его прекрасный нож, доставшийся в наследство от соседа по купе, он продал еще в Убежище. Почему-то не думал, что пригодится. А вторым топором они со Снегирем так и не обзавелись. Сверху на рюкзаки легло огнестрельное оружие. Схватив скрутку, Грубер выдернул тот самый брюшной скальпель, который уже спасал ему жизнь.

Все это заняло у него не больше минуты, после истечения которой, он крадучись двинулся в проход, крепко сжимая в руке ручку скальпеля.

Короткий буквально в два шага коридор заканчивался крутой лестницей. Грубер остановился, вглядываясь в темноту. Он не мог даже определить насколько длинная эта лестница, не говоря уже о том, что ждет его в конце.

— Зина, ты можешь побыть моими глазами? — его внезапно осенило. — Здесь достаточно света для передачи сигнала с сетчатки в зрительный бугор?

— Хм, сложный вопрос, попробую проверить, — женский голос в голове звучал задумчиво. — Света достаточно для передачи сигнала, но сам сигнал слишком слабый и практически не подлежит дальнейшей передачи.

— Но ты можешь его считать?

— Я? Могу. Только ты все равно ничего не увидишь. Снегирь, скорее всего, мог что-нибудь разглядеть, а ты нет.

— А мне и не надо. Просто анализируй сигнал и передавай мне данные голосом. Ну, как светофор для слепых.

— Занятная ассоциация, давай попробуем. Лестница состоит из пятнадцати ступеней, перил нет.

Грубер кивнул, снова забыв, что Зина не может его видеть и осторожно двинулся вниз, шепотом считая ступени.

— Пятнадцать, что там дальше? Дверь?

— Нет, двери нет, есть какая-то преграда, вроде шторы или занавеса, не могу понять, какая-то тряпка. В пяти метрах впереди.

Грубер на цыпочках прокрался вперед, пока не уперся действительно в занавеску из плотной ткани. Одергивать ее он не решился, напряженно прислушиваясь к тому, что происходит за этим своеобразным занавесом. До него доносился приглушенный голос, но слов разобрать было невозможно. Поняв, что тянуть дольше нет времени, Грубер уже хотел отдернуть занавес, но тут его внимание привлек слабый лучик света, пробивающийся чуть левее от того места, где он сейчас стоял. Грубер быстро приник к этой маленькой дырочке глазом, в надежде разглядеть, что же происходит, чтобы не переть совсем уж напролом.

Разглядеть ему удалось немного, но и того немногого, что все-таки удалось рассмотреть, хватило для того, чтобы прийти в ярость. Прямо напротив занавеса было расположено приспособление типа дыбы, поставленное вертикально. На этой дыбе, сильно разведя руки и ноги в стороны, висела голая Радистка. К счастью извращенцу не пришло в голову прибить ее гвоздями — руки и ноги были всего лишь прикованы кандалами. Криков не было слышно потому, что рот Радистки был заткнут кляпом. По лицу текли слезы, но видимых повреждений на ее теле Грубер не увидел, поэтому сделал вывод, что Толстый еще не приступил к своим игрищам. Сам Толстый в это время стоял в стороне и едва попадал в поле зрения Грубера. Махно и Снегиря видно не было. Наконец Груберу удалось расслышать, что бормочет Толстый.

— Подождем чуток, когда твой приятель сюда заявится. Тогда повеселимся на славу. Правда сомневаюсь, что вам это понравится, но ничего, главное, чтобы мне было хорошо, — и он мерзко захихикал.

Раз он с кем-то разговаривает, значит, ребята, по крайней мере, живы. Эта мысль промелькнула в голове у Грубера, принося облегчение. Он едва не пропустил момент, когда Толстый появился в поле зрения целиком. Он встал перед Радисткой, спиной к занавесу и весело проговорил:

— Что, подождем? Или твой дружок вас бросил? Молчишь? Ну, помолчи пока. Скоро я тебе ротик освобожу, тогда сможешь вволю покричать. Но тебе не кажется, что он запаздывает. Уже прошло достаточно времени, а я все сигналок не слышу.

— Сигналки? — Грубер мысленно обратился к Зине.

— Ах, да, сигналки, — протянула вредная подружка. — Они на перилах завязаны. Стоило тебе коснуться хотя бы одной и тебя бы демаскировало.

— Но ты сказала... — Грубер заткнулся, стиснув зубы.

— Не принимай близко к сердцу, милый, — проворковала Зина. — Проще было сказать, что перил нет. Чисто инстинктивно ты держался от того края подальше, боясь свалиться в проем, да и руками не лапал всякое. Зачем плодить сложности там, где можно без них обойтись.

— Знаешь, я сейчас пребываю в растерянности, — Грубер внимательно смотрел на Толстого, который в красках расписывал Радистке, что он с ним сделает, когда поймает. — Если бы ты была живая, я даже не знаю, чего мне хотелось бы больше: влюбиться в тебя до беспамятства или придушить с особой жестокостью. Фу, неужели я настолько привлекательный парень, что даже это чмо хочет со мной сотворить такое?

Он ждал момент, когда Толстый встанет так, чтобы закрыть от Радистки то место, из-за которого он должен появиться. Иначе извращенец мог по лицу Кэт определить, что за спиной кто-то есть, и тогда эффект внезапности пропадал, а то, что он смог справится и с Махно, и со Снегирем, говорило о том, что соперник Толстый серьезный.

Но Толстый словно прирос к своему месту. Грубер уже начал нервничать, когда Радистка предоставила ему шанс, закрыв глаза.

Время растянулось словно резиновое: Грубер ощущал каждую секунду. Резко отдернув занавес, он в два прыжка очутился возле Толстого. Тот, почувствовав неладное, резво обернулся. Скорость, с которой он это сделал, поражала. Грубер был прав, это был очень опасный противник. Был, потому что невероятно острый скальпель с безошибочной точность вошел чуть выше верхнего края щитовидного хряща слева и перерезал наружную сонную артерию. Перед тем как Толстый отшвырнул Грубера одним мощным ударом, он успел, повернув скальпель в ране, вскрыть яремную вену и резко выдернуть, расширяя площадь повреждения.

Грубер отлетел от Толстого на несколько метров, ударившись о каменный пол спиной и частично своей многострадальной головой, что привело к секундной дезориентации. Когда же он сумел вскочить на ноги, то увидел, что Толстый все еще каким-то образом умудряется стоять на ногах, пытаясь зажать рану, с недоумением глядя на большую лужу крови у него под ногами.

Грубер поднял скальпель и сделал шаг в направлении Толстого, и в этот же момент извращенец упал в лужу собственной крови. Рисковать Грубер не стал, он подошел и для страховки резанул сосуды еще и справа. Без крови даже на Стиксе даже элитники не выживали. После этого он обвел взглядом большое помещение. За исключением дыбы и стола с пыточными инструментами в комнате находился стул, к которому Толстый примотал Снегиря, совсем как недавно сам Снегирь сделал тоже самое с покойным подельником Толстого.

Недалеко от стула лежало тело. Грубер бросился к нему. Махно лежал на животе, а когда Грубер осторожно перевернул его на спину, то сразу стало понятно, что рейдер, который так долго избегал смерти от лап зараженных, нашел ее в этом подвале в логове тех, кого он при жизни даже за тварей не считал. Из его груди с левой стороны торчало оперение глубоко вошедшего в сердце арбалетного болта. Грубер с полминуты тупо смотрел в мертвые глаза этого человека, который спас ему жизнь, затем аккуратно, словно мог причинить боль, протянул руку и опустил веки, закрывая глаза. Вскочив, он подбежал к Толстому и несколько раз сильно пнул его. К удивлению Грубера Толстый издал булькающий хрип, когда ботинок Грубера попал ему в район печени.

— Да что же ты не сдохнешь никак, сука? — процедил Грубер, хватая топор, валяющийся на полу тут же неподалеку. Видимо топоры Толстому не нравились: он не взял его, когда обчищал номер, и здесь так небрежно бросил. Рубить топором Грубер не умел, но он очень старался. После четвертого замаха голова Толстого отделилась от тела, по которому прошла длинная судорога.