Привилегированное дитя - Грегори Филиппа. Страница 86

— Спасибо, — ответила я. — У нас сегодня сев, меня не будет весь день.

Она приветливо подняла голову.

— Если хотите, я попрошу Джема, чтобы он привез вам в поле завтрак, — сказала она с необычной добротой. — Не станете же вы возвращаться домой, едва начав работу.

— Благодарю вас, миссис Гау, — удивленно поблагодарила я, и она послала мне одну из своих редких улыбок.

— Все говорят, что вы много работаете на земле, мисс Джулия. Вас сравнивают с мисс Беатрис, когда она была девочкой. Мне не так уж нравится, когда женщины занимаются землей, но я знаю, что вы это делаете ради мастера Ричарда.

С этим я могла бы поспорить. Уж если на то пошло, я это делаю ради приданого для Джеймса. Или для того, чтобы вернуть отнятое людям, которые работали на земле. Но по правде сказать, в те дни я работала по зову инстинкта, примерно так же, как овчарка стережет овечью отару: я не могла бы и делать что-то другое. Для меня это было так же естественно, как дышать. Но я придержала язычок, улыбнулась миссис Гау и выскользнула за порог.

И сразу же пейзаж и воздух Вайдекра обрушились на меня подобно водопаду. Стоящий впереди огромный кедр покрылся легчайшим газовым облачком зелени, и пахучий сок капал из свежего надреза на его стволе. Из лесочка позади дома доносилось хрипловатое настойчивое воркование лесных голубей, пробующих свои голоса после сезона молчания. За кедром виднелся паддок и фруктовый сад, в котором бутоны на яблонях были пока крохотными, как рисовые зернышки, но обнадеживающе малиновыми. Земля на старом лугу, превращенном в поле, была белой от инея, но с подветренной стороны изгородей виднелись зеленые росточки, и за ними слева от меня лежала общинная земля, закругляющаяся как большая конфета, желто-коричневая от прошлогоднего вереска и чуть зеленеющая в спящих оврагах.

Справа от меня, к югу, возвышались склоны пологих холмов, словно бархатно-зеленые плечи великана, охраняющего мою землю. И хоть я не видела их, но точно знала, что сейчас там на свежей травке пасутся отары овец с новорожденными ягнятами. Я вступила в сад, окунулась в запахи, звуки и тепло утреннего весеннего Вайдекра и почувствовала, что плечи мои расправились, губы улыбнулись и лицо, подобно цветку, повернулось к солнцу.

Несколько минут я стояла здесь как бы в полудреме, и затем — над пением птиц, над пульсом моего собственного сердца (возможно, это билось сердце земли) — я услышала высокое сладкозвучное пение, будто сама земля звала меня к себе.

Ральф давно уже был в поле. Начали мы работу с луга у Трех Ворот, составили команды пахарей, проверив запасы семян, остроту новых плугов, настроение людей, из которых одни пахали последний раз пятнадцать лет назад, а другие не провели в жизни ни одной борозды. Я еще раз оглянулась вокруг: никто не мог бы нарушить связь между всем моим существом и Вайдекром, бывшим тоже частью моей плоти и крови.

Я соскользнула с лошади и привязала ее к воротам. Сеятели уже вышли в поле, и их огромные холщовые мешки с семенами выпячивались впереди, будто животы беременных женщин. Провести первую борозду выбрали Джимми Дарта, потерянное дитя Экра. И когда я прошла через ворота, плуг двинулся мне навстречу, оставляя позади довольно кривой след, поскольку держали его руки долго голодавшего мальчишки.

— Бог в помощь! — воскликнула я. Все вокруг словно ждали этого момента, чтобы радостно прокричать в ответ: «Бог в помощь!»

Клари стояла неподалеку, с ее плеча свисал такой же огромный мешок, как у других, и она сделала мне знак подойти и забрать его.

— С днем рождения, Джулия! — любяще произнесла она. — Я жду тебя. Тебе следует бросить в землю первые семена. Все просят тебя об этом. Это будет добрый знак. Возьми полную горсть и разбрасывай семена кругом.

Наполовину согнувшись под тяжестью мешка, я подождала, пока Джимми закончит первую борозду. Громадные лошади, наклонив головы, тянули плуг, явно зная свою работу лучше, чем Джимми. Я ступила в борозду и почти утонула в ней, придавленная тяжестью мешка. Семена, чуть влажные и бледные, скользнули в мою ладонь, и я широким округлым жестом разбросала их. Мне хотелось, чтобы они долетели до самых границ моей земли, чтобы никогда здесь больше не было голода и нужды.

Снова и снова я доставала семена щедрой рукой и подбрасывала их в небо, будто кормила чаек, чтобы на моей земле никогда больше не слышно было плача, даже плача чаек. Когда семена рассыпались серебряной рекой и падали в жирную почву Вайдекра, в моей голове раздавалось сладкое пение, и я чувствовала себя такой сильной, могущественной и доброй, что не удивилась бы, если бы они прямо на глазах дали ростки.

Я ничего не слышала вокруг, так я была поглощена своим делом и зрелищем кружащихся в воздухе семян, как вдруг мне послышалось, что кто-то зовет меня, и я оглянулась. У начала поля, соскользнув с лошади, с вьющимися черными волосами и сияющими глазами, стоял Ричард.

И как во сне я пошла к нему, все еще зажав в руках пригоршни семян. Он казался центром того мира, сердцебиение которого я слышала сегодня утром. Его ноги казались корнями, вросшими в землю Вайдекра, его голову пригревало вайдекрское солнце.

Когда я шла по меже, грязь липла на подол моей амазонки и ботинки утопали в земле. Ричард протянул руки и подтянул меня к себе, не говоря ни слова. На глазах всего Экра, глядящего на нас, я подняла к нему лицо и позволила поцеловать меня долго и страстно.

Его руки крепко прижимали меня к себе, а полы дорожной накидки захлестнули нас, будто бы спрятав. Я просунула руки под накидку и обняла его горячую жаркую спину так крепко, будто тонула в реке. Его голова опустилась чуть ниже, я приоткрыла рот под его губами и ощутила вкус его языка.

И тут же, словно он оказался ядом, я отпрянула назад, вырываясь из его обьятий. Безразличная к тому, что он подумает, я вытерла грязной ладонью свой рот, стремясь стереть горечь этого поцелуя.

— Не надо, Ричард! — строго воскликнула я, и чары бездумной радости оставили меня.

Лицо Ричарда почернело.

— Я получил твою записку… — начал он.

Но тут раздался предупреждающий возглас Клари:

— Смотри, Джулия, вон твоя мама!

Я отступила еще на шаг и виновато взглянула на дорогу. Экипаж дяди Джона свернул с дороги и приближался к нам, но я поняла, что они не видели ничего, кроме приветственного объятия, которым обменялись мы с Ричардом. Я стояла вся красная от стыда и не могла поднять глаз от земли. Мне стыдно было взглянуть на людей, из страха, что кто-то из них улыбнется мне или подмигнет Ричарду. Не боязнь маминого неодобрения заставила меня отпрянуть от него. Это сделало чувство, что его прикосновение — которое мне так нравилось когда-то — несло в себе зло.

Я не смотрела на Ричарда, мне было безразлично, что он думает. Но когда я вспомнила о Джеймсе и о себе как о его нареченной, меня бросило в жар, и я опустила глаза.

Но Ричард не растерялся. Он всегда умел выходить из трудных ситуаций, и сейчас, отвернувшись от меня, легкими шагами пошел к экипажу.

— Тетушка-мама! — воскликнул он с восторгом и встал на ступеньку, чтобы поцеловать ее. — Папа! — потянулся он пожать руку Джону. — Вы можете счесть меня невежливым, но, когда я ехал домой, мне сказали, что сегодня первый день сева. Ни за что на свете не хотел бы я пропустить такое событие. Приезжаю и вижу, как в середине поля стоит Джулия и разбрасывет семена так, как будто она кормит чаек.

Дядя Джон рассмеялся.

— Мы приехали посмотреть церемонию первой борозды, но вижу, что опоздали. — Он кивнул Ральфу, подошедшему поздороваться с ним. — Добрый день, мистер Мэгсон. Прибытие Ричарда к дню рождения Джулии и к севу — сюрприз для нас.

Ральф кивнул маме и Ричарду. Я знала его достаточно хорошо и была уверена, что он ни слова не скажет о том, что я только что обнимала Ричарда, будто мы были давнишними любовниками. Да и никто в Экре не выдаст меня. Только Ральф знал, что я помолвлена с другим человеком и что Ричарду не следует ко мне приближаться, но Ральф меньше чем кто-либо другой придавал значение таким вещам. Я двинулась к плугу и, взглянув на Ральфа, сделала страшные глаза, чтобы он не дразнил меня. Но с таким же успехом я могла бы просить солнце остановиться.