Неизданные записки Великого князя (СИ) - Подшивалов Анатолий Анатольевич. Страница 26

Задорожный опять решил уходить через линию фронта, для получения заключительных инструкций из центра, где его будут ждать (он передал, что прибудет с документами исключительной важности) он в двадцатых числах июля опять поехал в Севастополь. Теще моей он как-то сказал, что его частые поездки в город связаны с поиском ее семейной Библии [24]. Возможно, что он и ее тоже искал, но я-то знал, что причина в другом.

— Да благословит вас Господь, мой друг — сказала Мария Федоровна, провожая Задорожного в очередную поездку якобы за Библией.

Вернулся Задорожный озабоченным. В Москве 18 июля произошло вооруженное выступление левых эсеров и они были разгромлены. Их лидеры были арестованы и находятся в тюрьме. Оставшиеся ушли в подполье. Связник тоже на встречу не прибыл и место перехода границы так и осталось неизвестным, теперь уже никто извне Задорожному помочь не мог… Сообщил новости Задорожному местный член партии эсеров, прибывший на встречу вместо связника. Сам связник уехал пару дней назад, сказав, что завтра вернется и не вернулся. Вот тогда-то Задорожный пожалел, что дело с пожалованием ему "Железного Креста" замяли, а то ведь спрашивал меня, как бы повежливее отказаться. То ли генерал свое обещание представить героя не выполнил, то ли наверху решили, что награждать русского матроса за спасение жизни русского адмирала, пусть и лично известного кайзеру, не стоит. А если бы дали орденок, то Задорожный как кавалер боевой германской награды вполне бы без вопросов отправился за Перекоп, мол, родных повидать, похвастаться перед ними "германьской" наградой, а там — ищи ветра в поле.

Между тем, жизнь в Дюльбере продолжала идти своим чередом, лето уже перешло свой экватор, но было жарко, лишь вечером прохлада с запахом роз и ветерком с моря приносила облегчение. Все же райское это место — Крым, жемчужина империи. Как жаль, что нет со мной моих братьев, томящихся в Петропавловской крепости (по словам Задорожного они живы и являются последними Романовыми на территории советского государства). Брат Георгий, тихий человек, всецело погруженный в нумизматику, обладатель крупнейшей коллекции монет Российской империи, издавший многотомный труд "Свод монет Российской империи", был схвачен "красными финнами", занявшими в то время Гельсингфорс и передан ими большевикам (а ведь формально он уже пересек границу). Брат Николай, историк и литератор, в свое время фрондировавший против монархии, поклонник демократии, сразу же после февральской революции написавший отречение от своих прав на престол, если такие права возникнут, убеждал других великих князей подписать эту бумагу правительству князя Львова (и вроде тоже кого-то убедил последовать его примеру), теперь сидел с любимым котом в каземате Петропавловки, отдавая коту лучшие куски от скудного тюремного пайка. Писатель Максим Горький просил Ленина лично за Николая, но чертов Ильич ответил: "Революции историки не нужны". Оба моих несчастных брата, мухи за свою жизнь не обидевшие, теперь сидят в сырых тюремных камерах, а ведь, уговори я их в семнадцатом приехать ко мне в Киев, были бы они со мной сейчас в Дюльбере…

Периодически перечитывая записи в коричневом блокноте, я старался понять, что же произошло в России и почему большевики победили. Я расспрашивал Задорожного о партиях, их программах. Он даже с интересом отнесся к этим вопросам, может быть, мечтал распропагандировать меня, чтобы я присоединился к его движению? Я не стал его разочаровывать и старался показать себя прилежным учеником. Он мне даже какие-то партийные брошюрки стал приносить, газеты (правда старые, с речами их вождей), даже статьи Ленина и Троцкого изданные отдельно маленькими брошюрками. От трудов Маркса и Энгельса я отказался, сказав, что читал "Капитал" и "Анти-Дюринг" в подлиннике. Задорожный с уважением посмотрел на меня, а я не стал его разочаровывать сказав, что ни одну из этих книг я не осилил даже на одну десятую из-за тяжеловесного стиля и примитивной логики авторов. Большевики, да и вообще все русские марксисты, называли Маркса большим ученым, обосновавшим все на свете, разработавшим новую философскую систему. На мой взгляд, эта система была компиляцией идей различных философов, надерганной без учета тех принципов, которые эти философы исповедовали. Экономическая теория была крайне примитивной, даже мне, далекому от торговли и промышленности человеку, было ясно, что если бы купец, начитавшись Маркса начал бы вести дела, так как ему предписывал этот бородатый "философ-экономист", то он немедленно бы разорился. Если бы "Капитал" был действительно дельной книгой для деловых людей, то они сметали бы его с прилавков книжных магазинов, когда он стал легально издаваться. Это лишний раз доказывает, что начетничество в науке недопустимо и приводит к оторванным от жизни мертворожденным теориям. Хуже всего, когда эти теории поднимают как знамя ловкие политиканы, вроде Ленина и его команды и объявляют темным рабочим, что вот, де — предтеча, который показал путь к всеобщему счастью. Под это дело они ловко обделывают свои делишки, устраняя политических конкурентов (а ну, кто из нас "марксистее") и рвутся к власти, к всеобщей власти, используя людей как пешек в политической игре. Почитав Ленинские брошюрки, я лишь нашел подтверждение этим мыслям. Ленин, конечно, талантливый публицист и журналист, но не более того, искать там какие-то откровения, извините, но напрашивается нехорошее сравнение. Еще хуже Троцкий, чьи трескучие статьи и заклинания выдают с головой этого авантюриста, но, по слухам, сколотившего приличную армию, получившую название Красной и привлекшего в нее много офицеров и даже генералов, которых он назвал "военспецами". Как же он привлек в эту Красную Армию такое количество "военспецов"? Видимо, кого пайком, кого угрозой расправится с близкими, а большинство офицеров, наверно продолжали служить по инерции — им все равно, особенно если им скажут, что они служат России, но ставшей Красной (от крови, наверно)…

Удивительно, но в августе к дискуссиям за вечерним чаем у меня в кабинете присоединился наш обер-лейтенант. Как ни странно, он с Задорожным нашел больше общего, чем со мной. Благодаря отличному русскому, Гюнтер, так звали нашего офицера, не испытывал языкового барьера и разговоры пошли более откровенные, особенно когда появился выдержанный 15 лет в дубовой бочке портвейн, а точнее, крымвейн "Дерваз-Кара" ("Черный Полковник") из старых запасов Задорожного. Все участники мероприятия отдавали должное чудесному напитку, попивая темно красную, с бордовым оттенком темную терпкую жидкость, и языки развязались сами собой. Я старался помалкивать, тем более, что на моих глазах развертывались партийные баталии (еще раз убедился, что в армии партиям не место, раз офицер разведки (хотя, может это я себе выдумал что Гюнтер — разведчик), ведет такие разговоры с недавним противником. Тем более, что Задорожный оказался осведомлен в деятельности так называемого крыла левых в Социал-Демократической партии Германии, у него вроде даже там знакомые были, в отделении партии в Вильгельмсхафене [25]. Гюнтер же придерживался более правых взглядов, но, тем не менее, считал, что идея монархии себя исчерпала.

По его словам, в Германии все было плохо и она неумолимо катилась к поражению в войне. Это было дико слышать здесь, где немецкие солдаты гоготали в кафе, а господа офицеры ходили гоголем. Но Гюнтер сказал, что поставки продовольствия с Украины лишь ненадолго снизили перебои с продовольствием внутри страны, ведь большую их часть отправляли на Запад, туда, где шли ожесточенные бои. Особенно плохо дело стало с вступлением в войну САСШ, теперь у союзников был двукратный перевес в живой силе, про технические возможности можно было промолчать. Промышленность Германии задыхалась без сырья, квалифицированные рабочие были на фронте, призывали мужчин все более и более старшего возраста, а с фронта возвращались инвалиды. Снизился выпуск аэропланов, подводные лодки стояли на стапелях из-за недостатка комплектующих. Хуже всего, что начался снарядный и патронный голод, а это было уже началом конца.