Неизданные записки Великого князя (СИ) - Подшивалов Анатолий Анатольевич. Страница 45
— Егорыч, я только приехал. А до этого под арестом у большевиков был. Цен нынешних не знаю: скажи, сколько здесь — и я показал ему свое жалованье адмирала за три с половиной месяца, что состою на службе плюс командировочные, столовые и прочие выплаты.
— Ежели с базара готовить, то месяца три-четыре можно безбедно жить, овощи-фрукты летом будут дешевые, молоко тоже. Если в собрании питаться — то на месяц хватит, в ресторане, тут уж как закажете, если с компанией и барышнями, может и не хватить.
— Ну, с барышнями погодим. Вот тебе половина — покупай продукты, готовь себе, а мне когда скажу, яичницу там с ветчиной и чаю соорудишь, хорошо? Готовить-то умеешь или кухарку наймем?
— Яишню и сам смогу, борщ иль щи сварить с мясом, кашу там, солдатскую пищу, значит, — это могу. А если барскую какую — извините, господин адмирал, не сумею.
— Ну вот и хорошо, мы на войне, а из солдатского котла, говорят, и сам Суворов питался. А чаю хорошего купи [76].
— Я проспал целый день, утром встал, принял ванну, побрился (Егорыч согрел воду).
Посмотрел на себя в зеркало — вроде ничего отдохнул, кругов под глазами нет. Егорыч вычистил и отутюжил мой старый мундир, начистил сапоги до зеркального блеска.
В штабе у дежурного офицера я узнал, где находится служба тыла и контрразведка, можно ли поесть и как мне добраться до аэродрома. Дежурный, расторопный штабс-капитан, рассказал, где что находится и позвонив куда-то сказал, что машина в моем распоряжении через час и до момента, когда я отпущу шоффэра, а пока я могу позавтракать — он рассказал, где столовая.
На аэродроме я увидел стоящие в ряд итальянские палатки, в них уже суетились техники, собирая аэропланы. Я увидел Николая Кетлинского, он уже стал штабс-капитаном. Я подошел к нему:
— Господин штабс-капитан!
— Александр Михайлович, как я рад вас видеть, — мы пожали друг другу руки.
— Поздравляю с очередным чином! Растете не по дням, а по часам. Наверно, уже начальник отряда? Пока нет? Ах, занимаетесь летной подготовкой! А поучаствовать в подготовке пилотов на прицельное бомбометание хотите — у меня свой отряд, вот аэропланы привез, собираем. Пойдемте. Я вас коллегам представлю. Вы по-итальянски говорите? А по — фанцузски? Ладно, найдете общий язык…Мы подошли к итальянцам:
— Господа, русский ас, штабс-капитан Кетлинский
Ну вот знакомство и состоялось. Через некоторое время я увидел, что они разговаривают на авиационном языке: показывая ладонями эволюции аэропланов, хлопая друг друга по плечам и улыбаясь. Пилоты — они как дети! Потом все гурьбой отправились в палатку ангар — хвастаться аэропланом. Я спросил Серджио, как их разместили и где они питаются. Живут так — техники в палатках у аэропланов, пилотов разместили в избах по три человека в доме. Спят на соломе, постелив на нее брезент и укрываясь меховыми куртками. Горячей воды нет, но есть клопы.
Еду привозят в больших баках, она холодная и невкусная. Чай, если эту водицу можно назвать чаем, тоже холодный. Кофе нет совсем.
Я обещал что-то улучшить с их бытом. Потом увидел Кетлинского. Он сиял: машина — зверь, 220 сил, потолок 6 км.
— Штабс-капитан, пойдете опять в школу учиться на новую технику, а потом других учить как надо бомбить с пикирования, а еще и летать на такие бомбежки красных позиций, бронепоездов, пароходов и прочего?
— Конечно, если такой аэроплан дадите, куда угодно поеду и полечу.
— Кетлинский, а где вы живете и столуетесь?
— А каждый сам по себе, жалованье позволяет либо стряпать самому, либо в жидовский шинок (не рекомендую — отравят вчерашней стряпней), либо у молодухи-стряпухи прижиться. Кто семейный — тому проще.
Я все понял, сел а дежурное авто и поехал в штаб. Там записался на прием к Главкому.
К Деникину я попал через три часа. За это время я успел посетить управления тыла и узнать, что мой груз, вернее, что от него осталось, принят, оприходован и отправлен на склад. Я выписал необходимые мне для нужд особого отряда адмирала Романова 10 трехдюймовок, 3 шестидюймовки, снаряды к ним половина — фугасные, половина — шрапнель, 10 пулеметов Максим. Спросил, есть ли рельсы, котельное железо, Брус и пиленая доска дюйм и два дюйма — обещали узнать. Спросил, сколько жалованья получает состоящий на службе ВСЮР инженер и мастеровой высокой квалификации, сколько чернорабочий. Оказалось, что рельсы есть, но некондиция (я сказал, что и такие пойдут) Железа мало, но поищут. Брус и пиломатериалы есть, но мало.
У Антона Ивановича я пробыл долго. Во первых, он сказал, что крайне редко награждает офицеров в эту войну, делая исключение лишь для солдат. Но, как ему стало известно, я самоотверженно делал все для спасения груза, столь необходимого Белому Движению при взрыве в трюме и затем при прохождении проливов, а также способствовал наведению порядка, не останавливаясь перед крайними мерами и подвергая себя опасности, тогда как мог бы с комфортом расположиться на крейсере (и тогда бы груз не дошел). За эти заслуги он своей властью награждает меня Орденом Святого Георгия 4 степени. Главком приколол на мой китель белый эмалевый крестик на Георгиевской ленте, мечту любого офицера, свидетельство его личной храбрости перед лицом смертельной опасности, что помогло выполнить задачу и добиться успеха.
Я поблагодарил за доверие и сказал, что расцениваю эту награду как аванс за то, что я еще сделаю для достижения победы. Где-то в глубине души я понял, что Деникин как бы откупается орденом за то, что его подчиненные, по сути, разворовали груз, который я с таким трудом доставил. Единственным утешением было то, что пулеметы, наверно, будут использованы в деле против противника, а не обменены на сало у станичных атаманов.
Я узнал, у кого мне получить деньги на строительство и оборудование школы, сказал, что аэропланы стали собирать и через месяц мы покажем, на что они способны. Только для того, чтобы летчики показали, на что они способны, их не нужно селить на полу по трое в мазанках с клопами и кормить горячей едой и вкусно. Это не барская блажь, а требование авиации — голодный и не выспавшийся летчик потеряет сознание при пикировании и воткнется в землю. Поэтому надо увеличить нормы на питание летчиков и размещать их в нормальных условиях. Вот здесь я набросал проект устройства быта летчиков. Очень жаль, что генерал Кравченко этого не понимает.
Потом я пообедал при штабе и отправился домой — сочинять смету на авиашколу.
.
На всю это ушло два дня. Наконец, проверив цифры и увеличив все на 20 процентов и введя графу непредвиденные расходы в те же 20 %, бумаги можно было подписывать у командующего, а потом подавать в тыл. Как ни странно, мои расходы были утверждены, и, получив чековую книжку на утвержденную сумму, я посетил своих авиаторов и убедился, что быт их налажен по моему проекту — их всех поселили в свежепостроенной казарме, техников по двое в комнате, летчиков — по одному, с душем, работающем постоянно и баней по субботам. В столовой было чисто. Пищу готовила кухарка, довольно вкусно, насколько это было возможно при не очень щедрых кормовых суммах. Итальянцы были довольны, через 2 недели они собирались начать облетывать свои аэропланы, только генерал Кравченко теперь смотрел на меня волком — видимо, ему досталось.
Сроки были вполне реальные, части ВСЮР уже были под Царицыным и были более многочисленны и лучше вооружены, чем после неудачных и кровопролитных штурмов 1918 г. У белых было достаточно бронепоездов — полтора десятка только в этом направлении (у красных, правда, тоже не меньше) — разветвленная сеть железных дорог способствовала действиям бронепоездов или, как здесь их называли, бепо [77].
Через две недели в авиашколе уже вовсю кипела боевая подготовка. Летало сразу два новеньких аэроплана, имитируя заходы на цель и проводя бомбометание чугунной "чушкой" в пять пудов весом. Бомбы ложилась практически в центр круга с отклонением не более 7–8 метров, чаще — менее 5 [78], то есть, как это делал летчик Ефимов еще в 1912 г… Летчики выглядели довольными и с интересом наблюдали за тренировкой. Среди них я увидел Кетлинского и еще трех русских офицеров-летчиков. Подошел к ним: