В лето 6746 года от сотворения мира (СИ) - Нефёдов Борис. Страница 27
Присутствовало на столах и блюдо, известное нам как салат, но здесь оно называлось «крошево». Попробовал. Вкусно. Но особое место занимала выпечка, причем, как было подчеркнуто, из свежей муки. Пироги, как выяснилось, пеклись и из пресного теста, и из «кислого», т. е. дрожжевого. Но дрожжи, видимо здесь какие-то необычные. Сами пироги были большие и маленькие, глухие (если начинка в них не видна) и расстегаи (если начинка видна), круглые и продолговатые, треугольные и квадратные; их жарили в масле («пряженые»), пекли («подовые») и даже тушили. Начинкой для них служили и мясо, и рыба, и грибы, и ягоды, и орехи, и яйца, и различные овощи. Хотел спросить, где тут пироги с зайчатиной (читал, будто бы ими будущий князь Меньшиков торговал), но на всякий случай сдержался. Иногда о начинке можно было узнать из названия (но такое получалось не всегда). Так, было понятно, что гороховик, например, начинялся не чем-нибудь, а горохом, крупеник — кашей, грибник — грибами, курник — курицей и т. д.
Все так хотелось попробовать, но очень скоро я понял, что это для меня просто неподъемно.
Что поразило в общении, так это говор новгородский. Прежде всего «цокание». Например, «хоцу» вместо «хочу», «цето» вместо «что», «цорт» вместо «черт», «ницего» вместо «ничего». Многие гости вместо предлога «в» часто употребляется «у» — у доме, у столе, у лавке, у комнате и т. д. Часто в окончаниях этих слов вместо «е» произносят «и», как, например у доми. Бросались в глаза и выражения типа «поевши», пошел «не спавши», «давеча», «наупокишу» (т. е. наоборот, навыворот). И даже молятся «Господи, помози рабу твоему». Но все это вовсе не делало новгородцев в моих глазах смешными, ну вот говорят они так. А смешным так это я им, наверное, казался со своим произношением и непониманием слов «которые все знают». Обратил внимание еще на одно. В споре, приводя аргумента, они по одному загибают пальцы в кулак, а вот в Европе, помнится, наоборот, обычно разгибают пальцы из кулака.
Большая посуда на столах была деревянной или глиняной. Ели из деревянных тарелок и деревянными же ложками, которые лежали здесь же. Правда, видел, что некоторые пришли со своими ложками, что, видимо, не возбранялось.
Как я для себя отметил, еду гости обычно запивали прохладным сбитнем, хотя для желающих на столах стояли кринки с квасом и с компотами. Лично мне очень понравился густой такой напиток, похожий на кисель, под названием взварец. Интересоваться о том, как его готовят, я за столом по понятным причинам не стал, но было ясно, что в качестве основного его компонента использовали ягоды малины и клюквы.
Спиртное было представлено, в основном, медовухой и домашним пивом. Но Сергей внес свои ясность:
— Пей, вот это — ставленый мёд. Для его приготовления две порции мёда смешивают с одной порцией сока, выдавленного из ягод. Сначала медовая смесь стоит в открытых ёмкостях. Брожение происходило естественным образом, когда оно начинается смесь переливают из емкости в емкость до пяти раз, а затем заливают в дубовые бочки и закапывали в землю. Достают не раньше, чем через 8 лет, но чаще всего через 15–20 лет. Ставленый мёд дорог, но, запомни, после него похмелья не бывает.
— А что же простой люд пьет? Неужто двадцать лет ждет?
— Да нет, пьют тот же мед, только в него добавляют хмель, для скорости созревания и более высокой крепости. Типа, как у нас в брагу табак добавляют. И выдерживают недолго — 3–5 лет.
— Ну а бедным родственникам, нищим там и случайным прохожим что наливают.
— Тоже мед, только варенный. Его готовят три недели (седьмицы по-тутошнему). Крепкий зараза и голову после него два дня не поднимешь, но продирает, а главное — задарма.
На столе присутствовало и вино, привозимое в Новгород купцами издалека, но, видно стояло оно больше «на показ». Пили его мало. Я, кстати, попробовал и дальше пить его тоже не стал. Хоть и заграничное питье, да качеством не отличается. Не то, что медовуха.
Вскоре захмелевшие гости начали петь песни, устраивать прямо во дворе танцы под местные музыкальные инструменты, учинять какие-то задорные игры. Некоторые до того разгорячились, что шубы скинули. Оказалось, что мужчины под ними носят штаны, заправленные в кожаные мягкие сапоги и кафтаны на пуговицах до колен, а женщины — длинные шерстяные сарафаны с длинными рукавами (охваченные похоже серебряными обручами-браслетами) поверх многочисленных юбок и непонятных мне кофточек, а на голове — платок, завязанный вокруг собранных волос сзади, а сверху платка на стягивающей его тесьме висят драгоценные колты, женские украшения такие, округлой и звёздчатой формы. Никаких длиннющих рукавов, золотых кафтанов и цветных шаровар, а также сапог, украшенных вышивкой у мужчин, я не заметил, как не увидел у женщин бисера, бус и румян. Скорее всего все это появилось позднее и было привнесено в русский быт ордынцами. Потом все снова уселись за стол, и праздник пошел по второму кругу.
Наконец, когда ажиотаж начал стихать, на столы подали так называемые «заедки», что-то типа нашего десерта (ягоды и овощи, сваренные в меду, пастилу, орехи) и горячий сбитень на травах. Это был своеобразный сигнал. Закусив на дорожку, гости стали хозяев благодарить и собираться. При этом (у меня даже челюсть отвисла) сотрапезники стали вытирать свои лица и рот вместо салфеток листами капусты и своими же бородами, а руки и ложки после еды — концами скатертей, свисавших со стола. Поскольку кроме меня это никого не смущало, как я понял, такое поведение было в рамках общепринятых правил и не нарушало приличий. Ну надо же…
Затем гости (и хозяева) встали и все вместе, с песнями, пошли в соседний дом, где их снова встречали полные столы и чарки, и все началось сначала. И так, как я понял, празднуют по кругу, пока сил хватит. Я выпил совсем немного, песен и игрищ местных не знал, поэтому в четвертом дворе немного загрустил, и Сергей отпустил меня домой, тем более что представлять меня уже было некому, а оправдать мое отсутствие тем, что я «с дороги» было возможно. Правда, к тому времени и оправдываться-то было уже почти не перед кем, ёкарный бабай.
Когда Сергей с семьей вернулся, я, несмотря на все его возражения, дал ему минут двадцать почистить перышки и, затащив в свою комнату, заставил его отвечать на мучившие меня вопросы. Они касались, прежде всего, того, что я сегодня увидел, т. е. прежде всего питания. Ответы на них вовсе не представлялись мне второстепенными, поскольку, во-первых, мне здесь нужно будет жить, и я не должен выделяться из остальной среды, а, во-вторых, мне мою армию кормить надо будет, нужно определиться чем кормить, чтобы потом меня не обвинили в непочтении к существующим правилам, а тем более к каким-либо религиозным нормам, которые, чувствовалось, в отношении еды в средневековом Новгороде сильно отличались от правил моего времени.
Если кратко сформулировать результаты этой (садистской по мнению Сергея) беседы, то получается следующее:
Во-первых, главной пищей новгородцев были хлеб, каша и только потом шли мясо и рыба, и только в конце — молочные продукты, никакого изобилия которых на самом деле не было. Во-вторых, представления о том, как и чем питались наши предки вXIIIвеке, изложенные в различных источниках моего времени, не подтвердились, либо в значительной степени отличались от действительности в важных деталях, незнание которых могло повлечь для меня крайне негативные последствия и даже поставить крест на возложенной на меня миссии. Да-да, именно так.
Вот возьмем, как один из основных продуктов питания, мясо. В дохристианские времена на любое мясо, похоже, вообще никаких запретов не существовало. Тот же Святослав Игоревич, так вообще конину любил и, согласно Ипатьевской летописи, в походах ел ее постоянно, «изжарив на углях». Разве что крыс считали «мясом осажденных», да осуждался каннибализм и то не на всей территории, если учесть некоторые традиции у зависимых от славян «самоедов». Однако с принятием христианства в этом вопросе многое изменилось. Теперь стало допустимым, в соответствии с положениями Ветхого Завета, есть мясо только тех животных, чтоимеют раздвоенное копыто и жуют жвачку. Отсюда зайцев и лошадей (а также верблюдов), например, есть стало нельзя, поскольку они хотя и жуют жвачку, но не имеют раздвоенных копыт. Хорош бы я был со своим желанием отведать пирогов с зайчатиной. А мясо свиньи нельзя было есть, поскольку та «хотя копыта раздваивает, но жвачку не жует». Чтобы моим современникам понять отношение в XIII веке к мясу этих животных, добавлю, что оно ставилось в один ряд с мясом собак, кошек и древесной корой. Но дело не только в брезгливости. Считалось, что употребление в пищу такого мяса оскверняет не только тело, но и душу, а это было гораздо важнее. Поэтому запрещалось не только есть такое мясо, но даже к трупам таких животных прикасаться. Я, по аналогии, даже сделал вывод о том, что после установления так называемого татаро-монгольского ига во многих регионах Руси стали выращивать свинину именно потому, что в силу своих верований ее не ели ни татары, ни монголы (а значит этих животных они не отбирали). Они даже не убивали их, поскольку это не только осквернило бы их руки, но и (что для них было даже более важно), их оружие.