Стрелок-2 (СИ) - Оченков Иван Валерьевич. Страница 64

— Ну и пусть. Отсюда нас никто не попросит, по крайней мере, ближайшую неделю. А если хочешь — оставайся навсегда.

— Я бы хотела здесь жить, — мечтательно заявила девушка, закончив осмотр. — Но это, наверное, очень дорого?

— Это единственное препятствие?

— Нет. К сожалению, нет.

— Что тебя беспокоит?

— Не знаю даже, как тебе сказать. Я… я боюсь.

— Ипполита?

— И его тоже. И Григория, и Искру, и Максима, и даже иногда Аркашу. Они на самом деле — страшные люди. Да-да. Гриша, если хочешь знать, почти не расстается с револьвером.

— Я знаю.

— Но, откуда?

— У него пиджак постоянно топорщится, как у алкаша, прячущего бутылку.

— Напрасно ты так беспечен. Тебе, наверное, смешно наблюдать за их слежкой, а они ведь на всё способны, если решат, что я изменила их делу!

— Если хочешь, мы вообще можем уехать туда, где нас никто не найдет.

— Где же такое место?

— Сколько угодно.

— Например?

— Ну не знаю. Скажем, в Америке.

— Ты серьезно?

— Вполне. Мне тут, кстати, обещали неплохие денежки за такой вариант. Я тогда отказался, а теперь думаю, может зря?

— Что-то случилось?

— Много чего.

— Не хочешь рассказать?

— Давай не сейчас.

— Вот так всегда, — горестно вздохнула девушка. — Ты опять что-то от меня скрываешь. И я почти уверена, что это нечто ужасное.

— Ты меня раскусила.

— Что?!

— На самом деле я беглый каторжник.

— Будищев! Паяц ты — а не каторжник! — начала возмущаться Геся, но Дмитрий тут же закрыл ей рот поцелуем.

Этому она сопротивляться не могла. Он, вообще, в последнее время обрел над ней какую-то совершенно необъяснимую и почти гипнотическую власть. Оставшись одна, она часто хотела порвать с ним и никогда больше не видеть, но стоило ему улыбнуться, обнять или взять за руку и воля к сопротивлению куда-то сразу улетучивалась, ноги делались ватными, дыхание учащалось, а сердце начинало биться так, будто вот-вот выскочит из груди.

Наверное, она влюбилась, но это всё было так не похоже на то, что она испытывала раньше, что девушка никак не могла определиться, что же она чувствует к этому странному человеку. Несмотря на молодость, Геся успела хлебнуть горя, и многое повидала, и, возможно, оттого, нисколько не обманывалась на счет душевных качеств Дмитрия. Он легко мог обмануть, ограбить, или даже убить другого человека, если бы счел это необходимым, и нисколько не терзался бы угрызениями совести на этот счет. Но вместе с тем, бывший унтер умел быть добрым, щедрым и заботливым с теми, кого считал своими и, не колеблясь, поставил бы на кон свою жизнь, чтобы помочь другу.

А ещё ей никогда и ни с кем не было так хорошо как с ним. Не то, чтобы у неё было слишком много опыта в этом, как раз напротив, но ни Николаше, ни уж тем более Ипполиту не удалось разбудить в ней женщину. Первый был так давно, что она стала забывать о нём, а второй стал теперь просто противен! Мысль о том, что она может остаться с Крашенинниковым отныне вызывала у девушки дрожь. Всё в нём, пухлые губы, заросшие рыжими волосами тело и руки, да ещё липкий взгляд прожжённого дельца не вызывали в душе ничего, кроме отвращения и даже за все деньги мира, она не осталась бы с адвокатом.

Между тем ласки Дмитрия становились всё настойчивее и откровеннее, корсаж платья уже пал под натиском ловких пальцев и скоро оно совсем капитулировало, скользнув вниз. Вслед за ним последовали нижние юбки, корсет и, наконец, два разгоряченных тела слились в порыве страсти, на большой кровати с балдахином, после чего мир перестал существовать для них.

— Интересно, что сказали бы хозяева квартиры, когда узнали бы, как именно мы проводим осмотр? — промурлыкала Геся, когда немного отдышалась.

— Пусть завидуют молча, — отозвался Будищев и обнял её.

Некоторое время они лежали так, а потом глаза девушки закрылись, и она заснула, доверчиво прижавшись к плечу своего любовника. Тот некоторое время лежал без движения, а затем, убедившись, что она крепко спит, выскользнул из постели, и с нежностью посмотрев на неё тихонько шепнул:

— Прости.

Затем осторожно ступая, вышел прочь и стал одеваться в приготовленную заранее одежду. Надвинув на глаза картуз он полюбовался на себя в зеркало. Мастеровой и мастеровой, много их таких ходит. После чего, оставшись довольным увиденным, вышел через черный ход.

Григорий с самого начала почувствовал неладное и потому решил не уходить сразу, а дождаться возвращения Гедвиги, благо, обычно её визиты длились недолго. Но из дома, к его удивлению, вышла не она, а Будищев, «Опять Максим его упустил», — не без раздражения подумал студент, и повинуясь какому-то наитию двинулся за ним следом. «А может, этот ушлый гальванер, как раз сейчас и встретится с жандармами?» — мелькнула мысль в голове соглядатая и он, крадучись, пошел за ним в сторону особняка заводчика Малкиеля [61]. Основной достопримечательностью этих мест был большой, но при этом довольно неухоженный парк. Куда, судя по всему, и направлялся объект его слежки.

Будь Назимов человеком другого склада, он трижды подумал бы стоит ли идти в заросли за человеком с репутацией Будищева, но сердцу студента, твердо решившего пожертвовать собой ради революции, был неведом страх. Заросшая травой земля глушила стук шагов, и Григорий почувствовал себя «Следопытом» из романов Джеймса Купера [62]. «Только вот добыча куда-то подевалась» — успел подумать он, как вдруг что-то ударило его по затылку и сознание доморощенного последователя Натаниэля Бампо погрузилось во тьму.

Пока студент был в отключке, Будищев сноровисто обыскал его и с удовлетворением извлек наружу странный револьвер с зигзагообразными проточками на барабане [63]. Раньше ему такое оружие видеть не приходилось, отчего тут же захотелось затрофеить редкую вещь, но опыт и здравый смысл немедля загнали не вовремя проснувшуюся жабу на место. Вместо этого, он стащил с Григория тужурку и, обернув ею револьвер, дважды спустил курок.

Его затея удалась — выстрелы прозвучали совсем не громко и не привлекли ничьего внимания. Оставалось только вернуть оружие на место и действовать дальше.

В последнее время великий князь Алексей Александрович жил как в лихорадке. Кузина Зинаида, так неожиданно возникшая в его жизни, положительно занимала все его мысли и заставляла совершать безумства, на которые он прежде никогда бы не решился. Они везде появлялись вместе, вызывая этим пересуды досужих кумушек. Но что ему было за дело, до злых языков?

Чтобы заслужить её одобрительную улыбку, он был готов на всё. Служить ей пажом, да что там пажом — хоть кучером — вот что было для него счастьем! И если бы царственный отец велел ему прекратить ухаживать за женой двоюродного брата, он, скорее бы, предпочел выйти в отставку, но не разлучаться с ней. Именно поэтому он вышел из себя, когда противный старик вздумал говорить ему о несчастном случае с экипажем. Ведь этот скандал мог разлучить его с любимой женщиной. Ну, подумаешь, какая-то девчонка немного испугалась лошадей, зато как весело смеялась Зизи, когда они мчались навстречу ветру, как волнительно развевались её локоны!

Что было самым обидным, столь широко обсуждаемая в свете связь, не принесла ещё великому князю никакого удовлетворения. Зинаида Дмитриевна оказалась самой настоящей кокеткой. Щедро одаривая его обворожительными улыбками и недвусмысленными намеками, чертовка всякий раз ухитрялась выскользнуть из его объятий, оставив тем самым в дураках.

Ей богу, стань это обстоятельство известным, самый молодой адмирал Российского флота превратился бы во всеобщее посмешище и мишень для шуток записных остряков гвардейского экипажа. Но баста! Больше он не позволит водить себя за нос и поставит вопрос ребром. Угодно ли графине Богарнэ стать его, или же пусть она ищет другую мишень для своего кокетства! Именно для этого он тайком снял квартиру, куда и привез сегодня её. Ну, а куда ещё? Не в Запасной же дом Зимнего дворца [64], где проживал холостой великий князь, и где прислуга не замедлит сообщить отцу о подобном падении нравов.