Мы, монстры. Книга 2: Иные (СИ) - Вернер Тим. Страница 40

— Понятно, — хрипло возразил Нивен. В горле все еще жгло.

— И шутка мне понравилась, — Ух’эр широко улыбнулся. — Про бабу — в точку попал. Знаешь легенды?

Нивен молча кивнул — говорить было слишком больно.

— Это хорошо, — взгляд Ух’эра, только что теплый, вдруг заледенел, впился холодными иглами. — Значит, знаешь, что представляет из себя Сорэн. Или объяснить? Вы ж, как обычно, все напутали, небось… Сорэн уничтожает все вокруг, что кажется ей недостойным ее. Все и всех. А найди-ка мне хоть что-то, что достойно первеницы самого Д’хала! Ничего ты не найдешь. Сорэн уничтожит мир, выжжет его слепящим светом и будет гордо восседать на горсти оставшегося от него пепла. Мой брат сходит с ума, когда речь заходит о ней. Да и ты его уже давно раздражаешь. Потому сейчас разумным приходится быть мне. И придется быть тебе. Потому, Нивен, именно потому у тебя нет выбора. Потом мы разберемся, кто из нас что и кому должен. Но пока мы должны действовать сообща. Это понятно?

Нивен кивнул еще раз.

— Подумай об этом, — сказал Ух’эр, протянул руку, и Нивен отшатнулся было, потому что, кто их знает, вдруг опять душить начнут, но Ух’эр лишь коснулся ладонью его лба.

Пахнуло могильным смрадом.

Нивен рухнул в темную воду.

Глава 18. Эйра

Марла вскочила на ноги, как только Ух’эр шагнул из облака. А как только шагнул еще раз — отшвырнула в сторону букет цветов, что насобирала для него. Ему не нужен букет сейчас — его бы придержать, чтоб не упал.

Но он остановился, поднял взгляд, и на губах сверкнула широкая улыбка. Так что все не так плохо, как ей показалось сначала. Кажется, все не так плохо.

— Как дороги мне мои родственники! — весело провозгласил он, слишком весело, безумно весело. — Один громом гремит, второй на насекомых бросается, обиделся, понимаешь ли… Лишнее говорит, как будто у нас и без того проблем мало!

Заглянул в глаза и шепотом, но шепотом громким, свистящим, безумным доверительно сообщил:

— А их немало!

И снова заговорил громко, почти нормально:

— Эйра, гадина, не прощает и не забывает, знаешь ли… И очень, о-очень хорошо умеет подслушивать, я-то знаю, я ее учил...

И вскинул голову, и крикнул надрывно куда- то вверх:

— Гадина!

А потом рассмеялся. Звонкий смех рвался хрипами.

Марла подошла все-таки поближе и протянула руку, чтобы придержать: ей все казалось, что он сейчас упадет. И все пыталась вспомнить, он был таким бледным сразу, или в нем появилась новая, еще более мертвенная бледность.

Что так утомило его?

Он скосил взгляд на руку, осторожно коснувшуюся его плеча. И Марла заметила сама, какие у нее кривые и грязные ногти. Почему-то захотелось обиженно возразить неизвестно кому: “А у него-то! У него еще грязнее!”

Ух’эр тем временем высоко, удивленно и медленно поднимал брови. Марла уже отдернула руку, а брови все ползли и ползли вверх, а потом он перевел на нее взгляд, полный изумленной насмешки, спросил:

— Пощупать решила? Так давай, щупай дальше, чего испугалась?

— Ты устал, — сказала она.

Он все-таки медленнее говорил сейчас. Меньше непонятных слов. Меньше меняет интонации. А алмазный взгляд подернут серой пеленой.

— А ты как думала, милая? — фыркнул он и щелкнул пальцами. По траве проехалась перина, оказываясь под ним как раз в тот момент, когда он упал. Упал — и из перины что-то жалобно пискнуло. А он уставился Марле в глаза и вновь заулыбался. Самодовольно до крайности, но — устало.

Она присела рядом с ним, потыкала пальцем в перину. Та слабо запищала в ответ. Она нахмурилась, неотрывно глядя на пищащее нечто, но чувствуя на себе взгляд Смерти. Пристальный и колючий, несмотря на то, что подернут пеленой. Алмазные иглы в его взгляде смогут проткнуть любую пелену.

— Они ж теперь еще и это приволокли… Нивеном называется, ножом машет. А Лаэф его, значит, душит… Хорошо еще, Заррэт со своей кувалдой не полез. Тэхэ над ухом жужжит… Хорошо, хоть Эйра молчит, но это и плохо: кто знает, о чем она молчит? И главное, всем совершенно плевать, что они во сне! В моем! Сне!

А вот и голос затвердел. Тоже стал алмазным. И холодным, таким холодным, что обожжешься, если тронешь…

— Как будто мне легко их всех держать! Почему я должен всех держать?! Я не хочу! — схватил ее за плечи, встряхнул, и только тогда Марла подняла взгляд. А он проорал ей в лицо. — Не хочу!

— Так не держи, — тихо сказала она.

Ух’эр закрыл глаза и так же тихо, неожиданно тихо, рассмеялся — будто монеты рассыпались по мостовой.

— Отпусти, — посоветовала она. — Брось.

— Брось… — передразнил он и снова уставился на нее. И снова — холодно. Отпустил ее плечи и поднял ладони, будто демонстрировать, что отпустил. Будто не отпустил — бросил. Можно подумать, иначе не заметила бы. — Не в твоих интересах сейчас, милая, чтобы я все бросал. Тогда и этого всего… — он обвел кривым пальцем, увенчанным черным ногтем, вокруг, — не станет. А это, напомню тебе, единственный оставшийся у тебя мир.

Она улыбнулась и покачала головой.

Только сейчас она вдруг поняла: он же постоянно удерживает этот сон. Вот этот самый, в котором живет она. И не те сны, где мирятся и ссорятся его братья с сестрами, где еще одно какое-то существо встревает в драки с ними… не те сны изматывают его.

Те — заканчиваются, и заканчиваются быстро. А этот… Сколько она уже в этом сне?

— Нет, — ответила, глядя ему в глаза. — Не единственный. Не единственный мир.

Как просто, оказывается, стать ее миром: всего лишь тратить большую часть своих сил на то, чтобы она жила.

“Интересно, — подумала Марла, — все умершие так принимают смерть?”

Потому что Смерть была невероятно добра к ней. Смерть была первой сущностью за долгие-долгие годы, что была к ней добра.

Ух’эр нахмурился, прямо как она только что, только глядел не на перину — на нее. Но тоже словно пытался понять, что это она такое пищит. Поднялся резко, щелкнул пальцами — и перина растворилась. Даже не пискнула. Наверное, ему вдруг стало не до шуток.

— Ты так ничего и не вспомнила полезного о Лаэфе, — напомнил ей ледяным тоном. И приказал. — Вспоминай!

— То существо, — сказала она, — что махало ножом, а Лаэф его душил… Пыталось его убить?

— Да его не поймешь, — беспечно отмахнулся он, вновь мгновенно меняясь, — оно сейчас и не махало, оно раньше махало…