Золотая свинья (Памфлеты и рассказы) - Полищук Ян. Страница 17
Тупинг перевел дух и снял с попугаихи наклювник.
Араканга почистила перышки, сделала глазки генералу Бэндиту и сказала что-то невразумительное.
— Это цитата из даокринтской конституции, — пояснил Генри Гупинг, — «каждый даокринт обладает свободой слова, собраний, совести и печати»…
— Хиг-шор, ман зах… — закричала попугаиха.
«Что за черт! — мысленно выругался генерал Бэндит. — Я где-то слышал этот язык! Но где, когда?»
— Хэлло, лейтенант! — раздался голос из зала. — Что сказал попугай?
— Лозунг, — ответил Гупинг, — «Да здравствует свобода!»
В зале захохотали. Шум и смех становились все сильнее.
— В чем дело? — крикнул генерал Бэндит. — Что случилось?
— Я могу, сэр, поговорить с попугаем, — сказал кто-то. — Я знаю этот язык! И не только я — девяносто процентов новобранцев великолепно разговаривают на этом языке!
К сцене подошел худощавый солдат с подбитым глазом.
— Хинги-наны-го, таги? — произнес солдат.
— Хо-ги-го-хи! — закричала араканга.
— Нуч-куч?
— Руг-ба-нуч-куч! — ответила попугаиха и, несмотря на свои свои пятьдесят лет, попыталась сделать сальто на микрофоне.
Повинуясь кивку генерала, двое адъютантов направились было к солдату с подбитым глазом, но из зала дружно и грозно сказали:
— Пусть говорит! — И адъютанты вернулись на место.
— Вы… откуда? — спросил солдата потрясенный Тупинг.
— Прямо из Даокринтии прибыл в Уэст-сити, — улыбнулся солдат, — хо-ги, как говорится. И не я один — даокринтцев, как вы нас называете, прибыло в последнем пополнении очень много. Верно я говорю, ребята?
— Правильно! — сказали солдаты из зала.
— Дьявольски знакомый язык, — мучительно соображал генерал Бэндит, инстинктивно пододвигаясь вместе с креслом поближе к выходу со сцены. — Кажется, я его знал когда-то… И как мне это раньше не пришло в голову… Вот положись на такого идиота, как Тупинг, влипнешь в историю…
А Тупинг глядел, как кролик на удава, на худощавого солдата. Пот, холодный, как взгляд Бэндита, струился по лейтенантскому лбу.
— На этом языке, сэр, — сказал солдат, — разговаривают туземцы, живущие между 45 авеню и Блек-сайдом в городе Нью-Уэльс. Там этот район называется не Даокринтией, а Край-Йоркской уголовной тюрьмой. Вот на жаргоне заключенных этой тюрьмы и болтает араканга. Так что насчет свобод и даокринтского пути, по которому мы идем к счастью, — все ол райт! Кстати, «ги-хо» — это не «партия свободы», а, если переводить буквально, специалисты по мокрым делам, убийцы. А «хо-ги» — не «партия счастья», на жаргоне это означает «грабитель».
В зале поднялся такой хохот, что, казалось, дрогнули стены. Смехом, как ветром, смело со сцены генерала, Тупинга, его коллег по пропаганде. Попугаиха и та хохотала прямо в микрофон…
Глава седьмая, отвечающая на все вопросы, поставленные в главе первой
Тот из адъютантов генерала Бэндита, кто догадался выключить микрофоны, когда начался разговор солдата с подбитым глазом и араканги, получил повышение — «за бдительность и сохранение военной тайны», как гласил приказ.
Через две недели одна из эскадр флота отплыла в море, где расположены колонии дружественной державы, и на испуганный вопрос посла этой державы: «Зачем?» — адмирал ответил: «На поиски архипелага Даокринтов».
С этой же эскадрой отправились в путь и лейтенант Тупинг, которого перевели с континента в действующую армию, и генерал Бэндит, которого перевели на захудалую базу — где-то в джунглях.
Если вы когда-нибудь попадете в район города Уэст-сити (что мало вероятно, потому что со времен генерала Бэндита база 678-бета значительно расширилась) и услышите, как про газетную сенсацию говорят — «типичная араканга», то вы будете знать, в чем тут дело.
А если незадачливый политик, выступая на ассамблее, совещании или банкете, начнет хвалить «образ жизни в стране свободной конкуренции», то вы можете сказать вашему соседу:
— Типично даокрингский язык!
И сосед поймет, что вы знаете историю об утке в попугаячьих перьях.
ЛЕГЕНДА О ЗЕЛЬБЕРФОЛЬКЕ Рабочий сказ
Когда зашел разговор о борьбе трудящихся Западной Германии за свои права, рабочий-металлист из Вупперталя рассказал нам эту историю, которая в народе известна под названием «Легенда о Зельберфольке»…
…После того как предприниматели отвергли требования рабочих о повышении заработной платы, листовки с призывом ко всеобщей забастовке появились на всех заводах, шахтах, рудниках. Митинги и собрания возникали стихийно то тут, то там.
Хозяева города приняли «решительные меры»: по улицам зашагали усиленные патрули, были мобилизованы все агенты, не говоря уже о полицейских.
На каждом перекрестке — несколько экземпляров полицейских. И каждый экземпляр опасливо косился даже на младенца, если, конечно, он на руках у бедно одетого человека. Зато когда мимо проходил какой-нибудь бывший нацист с железным крестом на груди, то дубинки в руках у полицейских виляли, как хвосты у верных псов.
С каждым часом росло число забастовщиков, с каждым часом росла бессильная злоба бургомистра, обер-полицмейстера, городских воротил.
А сверху неслись телефонные окрики:
— Прекратить! Пресечь! Ликвидировать забастовку во что бы то ни стало!
Город погрузился во тьму: забастовали рабочие электростанции. Останавливались трамваи, прекращали работу заводские цехи, закрывались магазины.
— Смутьяны! Бездельники! — ругался разъезжавший по городу обер-полицмейстер. — Вас бы на электрический стул, бунтовщиков! Ничего, скоро мы соорудим электрическую скамью, раз вы хотите всегда быть вместе…
— Для этого надо, по меньшей мере, чтобы работала электростанция, — отвечали забастовщики, — не говоря уже о другом кое-чем.
Стачка продолжалась две недели, и конца ее не было видно…
Магистрат и полиция денно и нощно ломали головы, придумывая способ заставить рабочих капитулировать.
И вот однажды к обер-полицмейстеру пришел какой-то домовладелец.
Он заявил, что может сообщить за приличное вознаграждение, разумеется, очень важные факты…
Вчера зал его дома рабочие сняли на один вечер, чтобы провести там собрание.
Как всякий уважающий себя домохозяин, он, конечно, подслушивал все разговоры собравшихся.
И выяснилось, что забастовкой в городе руководит некий Зельберфольк. Этот «главный агитатор» пользуется непререкаемым авторитетом, его мнение является решающим, на него ссылаются в спорах и докладах.
— Он явный коммунист, — уже от себя добавил домовладелец. — И прислан для организации и проведения забастовки, наверное, из самого Восточного Берлина. Во всяком случае, среди местных жителей я такой фамилии не слыхал, хотя живу здесь сорок лет. Если вы арестуете его, то у рабочих сразу упадет настроение, начнется разброд…
— Приметы? — закричал вдохновленный доносом обер. — Приметы этого агитатора, и мои молодцы доставят его сюда в течение получаса. А потом мы сумеем справиться и с его единомышленниками!
— Насколько я мог разглядеть, — сказал доносчик, — он был такой…
Далее последовало перечисление примет агитатора Зельберфолька.
Приказ полицейским гласил:
— Доставить опасного государственного преступника Зельберфолька живым или мертвым! Как можно скорее! Во что бы то ни стало! Чего бы ни стоило!
…Счастье свалилось на агента № 891 ровно в девятнадцать часов и три минуты. Мужчина среднего роста, в одежде простого рабочего (все они, коммунисты, так одеваются — опытного агента на одежде не проведешь!) шел от вокзала к центру.
Агент № 891, наблюдавший за внешним миром из подворотни, выхватил пистолет, подбежал к мужчине, крикнул: