Криптия - Резанова Наталья. Страница 7

Гостиница «Лапа дракона»

На визг Дучи в коридор выбежали Боболон – толстый, пожилой и добродушный, как раз такой, каким положено быть гостиничному кухарю, и Рох – зверовидный мужик, каковым и положено быть охраннику. Последний держал в руках дубинку, которой охаживал расходившихся постояльцев. Девицы порой подшучивали над ним, что он, мол, и спит с ней заместо жены, и сейчас эта шутка подтверждалась. Но Дуча была не в силах это оценить.

Не увидев в коридоре никого, кроме вопящей девки, Рох опустил дубинку и сплюнул.

– Заткнись, дура! Постояльцев перебудишь.

Но Дуча не унималась, только, поднадсадив голос, уже не орала, а сипела. И Рох зажал ей рот ладонью.

– В самом деле, милая… – спросил Боболон, – с чего шум? Померещилось что? Так ведь утро уже, солнце светит, нежить попряталась…

Он достаточно давно знал Дучу, чтобы понимать – при виде крысы или сороконожки она орать не стала бы.

Солнце и в самом деле светило, но в коридоре было довольно темно, и повар с охранником, еще не обвыкши в полумраке, не могли разглядеть, на что трясущейся рукой указывает Дуча.

Зато Боболон повел носом:

– Вроде воняет чем-то…

– И верно, – согласился Рох и, выпустив Дучу, подался вперед. Прежде чем он успел что-то сказать, раздался глас свыше:

– Что стряслось?

Хозяйка спускалась по лестнице. Обычно Ланасса не вставала так рано, но вопли на рассвете не были в обыкновении «Лапы дракона». Потому хозяйка не сочла за труд подняться с постели. Выглядела она сейчас не так хорошо, как вечером в зале – бледная, ненакрашенная. Однако даже с утра она не позволяла себе явиться распустехой. Успела накинуть приличное домашнее платье и шаль. И в отличие от Боболона и Руха, она, еще не получив ответа на свой вопрос, увидела пятна на стенах и брызги на полу – алые, а там, где подсохли – бурые. И красную лужу на полу.

– Это…

– Кровь, – сказал Рох, нагнувшийся над лужей. Затем выпрямился, потрогал одно из пятен на стене, посмотрел на замаранную руку. – Точно, она.

– Ах, мерзавцы, сукины дети, шутники недорезанные! – запричитал Боболон. – Узнаю, кто это сделал, – уши оборву! Нет, пусть Рох ему ноги поломает! Все погибло!

Ланасса недоуменно повела бровями.

– Так как же, хозяйка дорогая… Я ж говорил вчера… Мы, когда порося зарезали, кровь-то в ведро сцедили, и я его в погреб поставил, колбасу нынче собирался делать кровяную. А какие-то поганцы кровь всю и расплескали. Погибла, погибла наша колбаса!

Дуча икнула и зацепилась за Роха, как прислонилась бы к стене. Он это понял, и просто сказал:

– Стоило орать, дурища… – а потом добавил: – Это ты верно, Бобо, заметил. За такие шуточки надо ноги ломать.

– Все хуже, други милые, – сурово произнесла Ланасса. – Шутка, конечно, мерзкая, но получается, что у нас кто-то в погреб лазил. А я не настолько богата, чтоб такое допускать. Бобо, ты точно запер дверь в пристрой? – Именно там находился погреб.

– Да сроду я не забывал его запирать. Небось, дверь подломали.

– Если бы подломали, я бы услышал.

– Дрых ты без задних ног, не отпирайся.

– Дверь там основательная, – возразил Рох. – Грохот бы стоял еще тот.

– Дверь крепкая, а замок сопливый. Его и девка шпилькой расковыряет.

– Хватит препираться, – прервала их Ланасса. – Рох, проверь погреб. Бобо, разбуди Бохру, пусть поможет здесь Дуче. Ее всю трясет, а кровь надо отмыть.

– Да стучал я к нему в конуру еще до того, как Дуча завопила, не открывает, у клиента, должно быть…

Хозяйка недовольно хмыкнула. Здесь такое не заведено. «Лапа» – все-таки гостиница, здесь днем у слуг полно работы, и обычно Бохру об этом не забывал.

– Ладно. Из-за этого шума все наверняка уже проснулись, сейчас появится. А ты, Дуча, иди-ка лучше позови конюшенного мальчишку. Он от кровушки точно не завизжит, вот пусть тебе и поможет.

Хоть все и разъяснилось, оставаться рядом с кровавой лужей Дуче не хотелось, пусть даже это была не более чем грязь. И она охотно покинула коридор, притом что при иных обстоятельствах бурчала бы и шипела, что на конюшню с поручениями бегать – не для такой девушки, как она. Рох также пошел исполнять распоряжения хозяйки. Если погреб подломали – это дело серьезное, это виновных искать придется, да и с него самого хозяйка спросит.

– Раз так, Бобо, ступай-ка ты на кухню. Пора за стряпню приниматься.

Ланасса двинулась вслед за Боболоном – посмотреть, все ли в порядке в зале. Там уже возилась Нунна – с крайне недовольным видом. И потому что разбудили рано, и потому что в зале ей приходилось прибираться одной.

– Где эта корова? – осведомилась она у повара. – Сперва орет так, что весь дом на уши ставит, а как работать – нет ее как нет.

– На нее не кати – ее хозяйка на конюшню послала, как раз за помощью. А вот Бохру мог бы уж и спуститься.

– Да стучала я к нему, не отзывается, сволочь! – У злобы, прозвучавшей в голосе Нунны, имелась причина. Слуги, совмещавшие дневную работу с ночной, имели для проживания отдельные каморки. Не для того, чтобы приглашать туда гостей – этого не полагалось. Но им нужно было где-то привести себя в товарный вид, да и хранить наряды, украшения, притирания. Дуче и Нунне комнатушка выпала общая на двоих, а Бохру досталась особая. Девицы вечно ссорились на общей территории, обвиняя одна другую, что та нарочно пачкает и рвет ее платья и подсыпает грязь в пудру и помаду. О том, чтоб хранить у себя накопления и подарки клиентов, и речи не было – тут дело могло бы дойти до смертоубийства. Все это отдавалось на хранение хозяйке, благо Ланасса в подобных делах была щепетильна. А вот Бохру такого не знал и потому как бы оказывался в привилегированном положении. Этого Нунна простить не могла.

– А его нет у себя. Я постучал – не открывает. Ну я и заглянул – растолкать… не заперто было. Нету его.

Лоб Нунны прорезала морщина – девушка хмурилась. Если Бохру до сих пор у клиента, это уж ни в какие ворота не лезет. Совсем распустился, негодяй.

И это значит, что нашелся среди постояльцев гостиницы такой, который готов платить мерзкому мальчишке, чтоб он пробыл у него подольше… да какой он мальчишка, у него борода скоро расти будет… А Нунна, вся такая нежная, должна тут грязь разгребать? Убила бы!

Раздражение Нунны усугубилось тем, что вниз стали спускаться постояльцы. Бобо, спохватившись о завтраке, скрылся на кухне. И Нунне пришлось отдуваться за всех, – убираться, отвечать на вопросы – почему орали и когда поесть можно будет, и заодно отмахиваться от приставаний, потому что в эту пору они никакой выгоды не сулили.

Дуча задерживалась по той причине, что ей нужно было втолковать конюхову мальчишке, что ему делать, а он малый был не шибко умный, и никак не мог этого понять. А когда его пригнали-таки в загаженный коридор, выяснилось, что мыть его нечем, Дуча забыла набрать воды. Разъяснять конюшонку все еще раз сил не было, Дуча плюнула, взяла бадью и направилась к колодцу.

Первым в зале появился Клиах – бодрый и, судя по повадкам, изрядно проголодавшийся. Вот уж кто оценил бы задуманную колбасу, что не осуществилась в замыслах Бобо. Но пока что ему приходилось дожидаться разогретых остатков вчерашнего пиршества. В ожидании он ругался. На удачу Нунны, не на нее, а на Эрке, который приперся к хозяину за приказаниями – и попал под настроение.

Затем, в сопровождении оруженосца, по лестнице сполз Гордиан Эльго. Хоть и считается, что офицеры, тем более пограничные, мастера пить и не знают, что такое муки похмелья, Гордиан страдал со страшнейшего бодуна. И в отличие от димнийского купца, был ведом не голодом, а жаждой. Благо кружку пива с кухни можно было получить незамедлительно. Нунна эту кружку и принесла, но задерживаться не стала, тем более что в зал спускался следующий посетитель.

У Шуаса физиономия была крепко заспанная. Именно заспанная, а не непроспавшаяся. Он смачно зевал и потягивался на ходу.

– И никогда-то в этих гостиницах вздремнуть не дают в охотку, – жаловался он. – Думал – тут не город, мешать никто не будет, завалился с вечера пораньше, ан и здесь с утра ор стоит…