Джентльмен-капитан (ЛП) - Дэвис Дж. Д.. Страница 34

— Сэр, — неистово перебил Вивиан, с лицом, раскрасневшимся как семидюймовое орудие в момент выстрела, — Андреварта только защищался от атак этой… этой твари.

— Он убил капитана Харкера! — пропищал юный Андреварта, глотая слёзы и указывая на Певерелла. — Мистер Вивиан так говорит!

— Ну и жалкий же вы мерзавец, сэр, — гневно процедил казначей в сторону Вивиана, которому хватило порядочности покраснеть. — Что за фантазия, во имя Господа! Что я бы выиграл от смерти Харкера, если она могла отменить наше задание и положить конец моей службе? Ответьте мне, лейтенант!

Взвыл ветер, и большая волна послала всех нас к правому борту. Вивиан вывернулся из хватки боцмана и грозно шагнул к казначею. Я выступил вперёд и взял его за руку.

— Господа, — сказал я. — Во–первых, прошу вас говорить тише. Нет нужды офицерам горланить подобно торговкам рыбой в Биллингсгейте. Я не допущу этого на моём корабле. Во–вторых, мистер Певерелл, никто не может требовать чего–либо в присутствии капитана, назначенного королём.

Певерелл наградил меня сердитым взглядом, и они с Вивианом с ненавистью уставились друг на друга, но, похоже, оба приняли замечание к сведению. Присутствие рулевого гарантировало, что история о скандале разлетится по нижней палубе, как лесной пожар, как только рулевой сменится с вахты, мне же совсем не хотелось привлекать внимание моряков, а гамаки спящей команды располагались всего в нескольких дюймах под нашими ногами. Я отослал рулевого и велел Монкли отпустить юношу и взять колдершток.

— А теперь, — спокойно продолжил я, — прежде чем говорить о суде и порке, нам нужны доказательства и свидетели. Поэтому, джентльмены, прошу вас спокойно и откровенно ответить на мой вопрос. Кто видел, как паренёк напал на казначея?

— Я, — неохотно ответил Маск; он уже научился ненавидеть Певерелла со страстью, которой обычно заслуживают лишь лондонские законники.

— И я, — отозвался Монкли, обернувшись на миг от своего нового поста у колдерштока.

— И я, прости меня Господи, — признал Вивиан. — Но мальчик говорит правду: я вышел из–за вашего стола, сэр, и, как вам известно, продолжил пить, к стыду своему. Так я пропустил команду «все наверх», и это только усугубило мрачность моего состояния. Я стал пить больше и больше думать, и от этого ещё сильнее разъярился. Я при мальчике обозвал казначея убийцей. Потом снова заснул, а он, должно быть, взял мой нож и направился к каюте казначея. Проснувшись, я последовал за ним и увидел, как он набросился на Певерелла.

Глядя на кающегося лейтенанта, я не испытывал ничего, кроме гнева. Благодаря его несдержанности меня ждали впереди одни кошмары — мне представился троекратный трибунал: один для Андреварты, другой для Певерелла и третий для самого Вивиана. Одному Богу известно, что подумают король и герцог Йоркский о капитане, допустившем такие страсти и неповиновение среди своих офицеров. Возможно, найдется место и для четвёртого трибунала — надо мной, второй раз за мою карьеру, — а ничья репутация не выдержит двух. Боже, взмолился я, позволь мне проснуться, чтобы всё путешествие оказалось лишь страшным сном, и на самом деле я был в безопасности рядом с Корнелией, с назначением в гвардию в кармане! Но пробуждения не случилось, и я всё так же продолжал стоять на раскачивающейся палубе.

Положение Андреварты было много хуже, чем у всех остальных. Три свидетеля, включая его хозяина, видели, как он пытался убить одного из старших офицеров, человека благородного происхождения, получившего от Адмиралтейства пост на корабле. Даже юный возраст не помешает присудить Андреварте столько ударов плетью, что на его спине не останется живого места, а затем повесить мальчишку на рее.

Я повернулся к нему и сказал со всей возможной мягкостью:

— Что ты можешь сказать в своё оправдание, парень?

Андреварта дрожал. Сколько раз за свою короткую жизнь стоял он в строю со своими приятелями, слушая, как капитан зачитывает Дисциплинарный устав? Возможно, он задумывался о тридцать второй статье, но сейчас его, несомненно, занимала двадцать первая, говорившая о том, что нападение на старшего офицера, как и многие другие преступления, карается смертью.

— П-пришёл в его каюту, — начал он, запинаясь. — Он… он решил, что я пришёл за тем же, что и раньше. Вот он и накинулся на меня.

Певерелл начал было возмущаться, но я остановил его взглядом. Как капитан королевского корабля, назначенный лордом–адмиралом, я в этот момент был сразу и судьёй, и присяжными.

— Имеются ли свидетели этому? — тихим голосом спросил я собравшихся. — Кто–нибудь когда–нибудь видел, как казначей набрасывался на юнгу?

Тишину, что последовала за моими словами, прервал лишь тихий гневный голос Певерелла, заявлявшего о своей невиновности. Он предупреждал, что даже намёк на такое мог стать страшным пятном на его репутации, чести и добром имени всех Певереллов, что его могущественные друзья, чьих имён он не станет называть, заставят нас всех пожалеть об этом оскорблении. А мальчишка заплатит высшую цену за свою дерзость и за отвратительную клевету. Он всё продолжал, а корабль качался и кренился на волнах, и фонари бешено прыгали на крюках. И пока Певерелл шипел и плевал ядом, остальные переглядывались в этом тесном пространстве. Никто не заговорил, никто не видел нападения казначея на парнишку, хотя ни один не сомневался в жестокости этого человека. Это было слово Андреварты против слова Певерелла. Казначей выкрутится, и вся мощь государства обречёт мальчишку на мучительную смерть.

— Может, кто–то и видел, — произнёс новый голос. В дверях своей каюты появился преподобный Фрэнсис Гейл. Капеллан был бос и одет лишь в замызганные рубаху и штаны. Даже с расстояния в несколько ярдов от него разило спиртным, однако речь была достаточно трезвой, а холодные глаза — ясными.

Певерелл фыркнул. Он тоже осознал силу своей позиции и вернулся к привычному высокомерию.

— Вы, Гейл? Наверное, вы были не в себе, как обычно. — Он устремил на меня недобрый взгляд. — Капитан, я просто пытался наставлять мальца в древних истинах римской католической церкви. Он любознательный ребёнок и быстро учится. Почти так же быстро, как набрасывается на офицера.

Андреварта горестно покачал головой, но в такой манере, что я заподозрил существование некой полуправды в истории казначея. Гейл, однако, продолжал смотреть на Певерелла с нескрываемым презрением.

— Кто знает, что я видел, когда все остальные смотрели в другую сторону? — произнес он ровным до жути голосом. — Вот ведь что происходит в беседах с моими друзьями бутылками. Я могу проспать весь шторм, а потом проснуться и бродить по палубам, когда все вокруг дремлют. — Он шагнул ближе. — Кто знает, сколько раз я мог быть свидетелем того, как вы предаётесь содомии с мальчишкой, Певерелл, когда вы полагали, что я слишком пьян?

Я взглянул на лица Финеаса Маска и Джеймса Вивиана, мертвенно–бледные в танцующем свете фонарей. Все в этом кругу унижений и обвинений выглядели угрюмо, каждый страшился, что столь отвратительный и интимный акт будет вынесен на всеобщее обозрение.

— Вы лжёте… — лицо Певерелла превратилось в маску ужаса.

— Ах, казначей, казначей… — заговорил Гейл, придвигаясь ближе. — Предпочтёт ли хотя бы один суд на земле ваше слово моему? Кто осмелится подумать, будто Божий человек станет лгать под присягой и заявлять, что стал свидетелем того, чего он на деле никогда не видел? И я к тому же состою в крепчайшей дружбе с личным духовником короля. Знаете ли вы хоть одного такого судью, коллегию присяжных или трибунал, казначей?

— Верно ли я понял вас, преподобный Гейл? — перебил его я. При всей неловкости ситуации мне были ясны намерения капеллана. — Вы заявляете, что видели, как казначей мистер Певерелл и юнга Андреварта совершали акт, прямо противоречащий тридцать второй статье Дисциплинарного устава? Статье, предписывающей обязательную смерть в наказание за столь гнусный грех? И вы уверены в том, что видели, преподобный, и готовы повторить свои слова под присягой?