Джентльмен-капитан (ЛП) - Дэвис Дж. Д.. Страница 7

Мой брат сидел в своем кабинете, маленькой пустой комнате с одной свечой, одним стулом, одним столом и одной книгой: «Персивалем» Кретьена де Труа. Взглянув на него, я в очередной раз поразился загадке невероятной дружбы между немудрёным компанейским королём и моим замкнутым серьёзным братом. Чарльз Квинтон, десятый граф Рейвенсден, сидел, глядя на освещённую луной Темзу, а пламя свечи играло на тонком бледном лице и тонких бледных волосах. Он не походил ни на отца, ни на деда, по крайней мере, так утверждали портреты на стенах Рейвенсден–Эбби. Одет брат был просто, в обычную рубашку и длинный халат, спасающий от ночного холода. В комнате имелся очаг, но он не горел — Чарльз избегал всего, что считал несущественными излишествами.

Мы обнялись так душевно, насколько стоит ожидать от братьев с двенадцатилетней разницей в возрасте. Чарльз осмотрел меня с ног до головы, будто мы не виделись годы, хотя с последней встречи прошло лишь несколько недель. В своей обычной манере, роняя слова, как тяжкую ношу, граф Рейвенсден произнёс:

— Ты быстро добрался, Мэтт. Значит, не возражал лишиться изысканного общества своего шурина?

Я не удержался от смеха.

— Корнелис был… просто Корнелисом, я думаю.

— О, и этого, как известно, достаточно. — Чарльз улыбнулся самой широкой своей улыбкой, пусть при этом губы его лишь слегка изогнулись. — Корнелия и матушка здоровы?

— Им обеим пошло бы на пользу проводить поменьше времени в тесной компании друг друга.

Чарльз кивнул. Он знал — мне не хватит денег, чтобы снять для нас с Корнелией самое скромное жильё в менее престижном районе Лондона. Но даже если бы все, за редким исключением, комнаты не были заколочены и наводнены крысами, граф так трепетно берёг своё одиночество, что о приглашении присоединиться к нему в Рейвенсден–хаусе не стоило и мечтать. Вот мы и застряли в аббатстве, и хотя порой в хорошем настроении Корнелия и моя мать сносно ладили, они были одновременно слишком похожи и слишком разными для всеобщего благополучия. И уж точно не для благополучия мужа и сына, пытавшегося сохранить мир между ними.

Чарльз повернулся к Финеасу Маску.

— Вызови лодку к лестнице, Маск. Мы не поедем по дороге в такой поздний час, когда неистовые мальчишки и подмастерья, перебрав эля, запугивают констеблей на Чаринг–Кросс.

Маск удалился, а я помог брату облачиться в парик, камзол, портупею и плащ. Чарльз всегда выглядел худощавым и нездоровым, даже по скудным моим воспоминаниям о нём, оставшимся с довоенного времени. Три пуританские мушкетные пули, угодившие в его изящную фигуру в битве при Вустере в пятьдесят первом, усугубили положение. Граф двигался с трудом, левая рука почти не слушалась. Он старался меньше стоять или ходить, и потому через минуту запыхался. Но до реки было рукой подать, и там всегда находились лодочники, мечтающие о чести отвезти важных лордов к тайной лестнице дворца Уайтхолла. Нам достался грубоватый мастеровой с болот Хакни, пытавшийся вовлечь нас в беседу о новой гнусной моде на кофе, которая, по его убеждению, сулила конец элю, а значит, и старой доброй Англии, но мы игнорировали его тирады, и со временем он затих. Когда мы отчалили от пристани, я увидел свет из окон лавок и домов, теснившихся по всей длине Лондонского моста вниз по течению. Протестующее стадо коров перегоняли на южный берег в направлении скотобоен в Саутуорке, и их истошное мычание почти заглушало смех и крики людей, проталкивающихся через мост.

Мы сидели бок о бок на корме лодки, и Чарльз говорил о семье, о состоянии наших домов и об арендаторах, задерживающих плату. Как всегда, он не сказал ни слова о себе. При разнице в возрасте в двенадцать лет некоторая отчуждённость между нами была неизбежна. К тому же Чарльз покинул дом, когда мне было всего пять, незадолго до смерти отца, и отправился в Оксфорд, чтобы учиться и предстать при расположившемся в городе королевском дворе. В течение пары недель, однако, он превратился в десятого графа Рейвенсдена, человека с новыми чудовищными обязательствами и новым планом всей жизни. Потом Чарльз вступил в армию старого короля, как раз вовремя, чтобы гордо повести войска в битву при Стоу в марте сорок шестого. Это была последняя битва той армии, чьё жалкое поражение и скорая сдача самого Оксфорда положили бесславный для короля конец войне. По настоянию матери семнадцатилетний Чарльз присоединился к принцу Уэльскому на Джерси. Оттуда ему суждено было следовать за принцем во всех его приключениях и под конец получить жестокие ранения под Вустером.

За всё это время — годы моей юности — я ни разу не видел брата. Мы встретились снова лишь в пятьдесят шестом, десять лет спустя, когда мать наконец заручилась разрешением протектора покинуть страну. Встреча двух Квинтонов произошла в одной комнате в Брюгге среди толпы, окружившей величавого юношу, лишённого дома и средств, которого топор палача морозным днём в январе 1649 сделал, как все мы верили, полноправным королём Англии. Мне понадобилось немало времени, чтобы узнать брата в толчее. Раны, путешествия и многое другое состарили его до срока. Как мечтал я об этой минуте, ведь Чарльз в моих детских глазах представлялся мифическим героем, наравне с отцом и дедом! Однако он быстро дал понять, что не собирается тратить время на заносчивого младшего брата. Мы редко виделись, и он пропадал из Фландрии на целые недели, странствуя по неизвестным поручениям короля.

Время снова сблизило меня с братом, в основном благодаря нашей красивой и жизнерадостной сестре Элизабет, средней между нами по возрасту, хотя в одних вопросах она казалась намного старше Чарльза, а в других — намного моложе меня. Пока лодка проплывала мимо причалов у Чаринг–Кросс, я осведомился у Чарльза о её здоровье и о том, давно ли они виделись.

— Она заходила пару дней назад с юными Веннером и Оливером. — Имелись в виду наши племянники, её сыновья от напоминающего рептилию мужа, сэра Веннера Гарви; младшего назвали в честь лорда–протектора и цареубийцы, которому его отец оказывал такую заметную поддержку. — Всё благополучно. Ей будет жаль, что вы не увидитесь.

Как обычно, то, о чём Чарльз умолчал, было важнее любых произнесённых им слов. Мы с Элизабет не увидимся, а значит, моего времени в Лондоне не хватит даже на кратчайший визит к родной сестре.

Мы проплывали мимо прибрежных дворцовых построек Уайтхолла. Из многих окон лился свет, слышались музыка и смех. Хотя дворец занимал огромное пространство, растянувшись от Чаринг–Кросс почти до Вестминстерского аббатства, и превосходил размерами многие города, строения его были, по большей части, низкими и невыразительными порождениями разных эпох. Только огромный Банкетный зал, построенный для старого короля Якова и возвышающийся над прочими зданиями даже в темноте, напоминал шикарные дворцы, виденные нами во Франции и Испании. Лодка миновала ступени Уайтхолла, причал для широкой публики, и направилась к закрытому пирсу. Это была тайная лестница, личная пристань короля, где два копейщика и два мушкетёра стояли навытяжку, в готовности отвадить любое назойливое судно, подошедшее слишком близко.

Суетливый коротышка с тяжелым подбородком ожидал на пристани с фонарём в руках.

— Милорд граф, капитан Квинтон, — сказал он. — Будьте любезны следовать за мной.

Это был Том Чифинч, хранитель тайных ходов его величества. Почти каждая личная встреча с монаршей особой организовывалась Чифинчем, и он, должно быть, знал все чего–нибудь стоящие секреты в Англии. Он безошибочно вёл нас по лабиринту Уайтхолла: вдоль слабо освещённых галерей, вверх по узким лестницам, сквозь пустые покои. Ароматы Уайтхолла, как всегда, являли абсурдное и головокружительное сочетание: в один миг — запах изысканного французского парфюма, долго витающего после того, как его носительница удалилась (несомненно, в постель некоего мерзкого распутника); в другой — менее приятные запахи многочисленных отхожих мест дворца, которые не чистились, вероятно, с того времени как лорд–протектор Кромвель и его солдаты топали по этим самым коридорам в грубых кожаных сапожищах. Наконец, Чифинч оказался у закрытой двери, постучал, вошёл и поклонился. Мы последовали за ним в небольшую, слабо освещённую комнату, выходящую окнами на Темзу.