Лунный князь. Беглец (СИ) - Арьяр Ирмата. Страница 1

Часть 1. Глава 1

Мир возвращался бессвязными фрагментами.

Помнился ветер. Такой сильный, что невозможно дышать. Потом — тьма, пахнущая затхлостью и древним страхом. И тишина — жуткая, вековая. Под землей не бывает ветра. Я узнал запах Лабиринта. Тьма провела меня по нему. Или кто-то еще? Я не мог вспомнить.

Новый фрагмент: заваленная каменными обломками лестница и железная плита наверху. Тьма не любит громких звуков. И Тьма знает, куда положить мою ладонь, чтобы сработал рычаг. Я и есть — Тьма.

Плита опустилась с жутким скрипом, резанувшим по ушам. Открылся ход в смутно знакомый зал, заставленный шкафами с книгами. Глаза заслезились от света: отвык. Шаг вперед, и Тьма, выбросив меня в мир, отхлынула. Я задохнулся, как рыба, выброшенная на берег.

Пока пытался осознать, где нахожусь, — наткнулся на шкаф. Посыпались книги, свитки. Перешагнул. Поймал падающий на голову манускрипт. Мои ладони — широкие, в мозолях и с обломанными ногтями — показались чужими. Я помнил себя, каким бежал в Лабиринт — семилетним мальчишкой. Помнил кружевные манжеты рубашки и нежную кожу, вспухающую волдырями после тренировки на деревянных мечах. Я не помнил, когда и как вырос.

В просвете между шкафами виднелась высокая двустворчатая дверь. Спотыкаясь, я побрел к ней.

Ее створки с треском распахнулись. Ворвались какие-то бескрылые существа с мечами, в нелепой одежде. Они что-то кричали, но я их не понимал. С трудом вспомнил, что это люди. Люди мира Подлунья.

Спрятанный в потайном кармане нож я не успел достать. Опрокинул шкаф на одного мечника. Второму швырнул в лицо толстый фолиант, и поднял выпавший из рук стражника клинок. Нападающих стало больше, крики громче, от воплей заболели уши.

Удар сзади в ногу — я упал, покатился. Меня все-таки достали мечом, вошедшим глубоко в подреберье. В спину. Рана не смертельная, переживу. Человек не пережил бы.

Но я — не человек.

Глаза начало жечь, мир окрасился багровым. Я полоснул взглядом по стеллажам. Старые пергаменты вспыхнули охотно, дружно. Густо повалил вонючий дым.

Какой-то дурак разбил витраж мечом, и пожар мгновенно превратился в огненный шквал. Напавшим стало не до меня. Люди пытались спастись бегством и не проверили, насмерть меня зарубили или нет.

Еще фрагмент: очнулся от грубого толчка и резкой боли — меня бросили на что-то твердое и холодное. Осторожно приоткрыл глаза. Я лежал в телеге с обгоревшими трупами. И мои ладони тоже были обугленными.

Боли не чувствовалось. Подняться не смог.

Телега дернулась, заскрипели колеса. Долетел чей-то негромкий разговор на смутно знакомом языке — когда-то я его знал, но смысл слов пока ускользал.

При тряске на ухабах почувствовал лед металла, врезавшегося в бедро. Нож остался при мне. Хорошо. Мой 'труп' даже обыскать побрезговали. Что найдешь у обгорелого оборванца? Опять повезло.

Небо выглядело странным. Серым, бугристым и низким. Это тучи, — вспомнил. Надо мной проплыла коричневая ветка с мелкими зелеными листьями. Еще одна… И этот рассеянный свет сквозь тучи — желтовато-белый… Давно забытый свет. Очень давно. Я его не видел с семи лет.

И вдруг словно барьер лопнул — я осознал, о чем говорят двое могильщиков, сидевших на волах. О пожаре во дворце и черном море в столице. Значит, язык я не забыл.

Мы удалялись от холма, увитого цветущими террасами и увенчанного белыми зубцами строений. Над одной башней поднимался густой черный дым. Я узнал императорский дворец. Вспомнил название города — Нертаиль, столица Ардонской империи. Здесь я родился когда-то. И звали меня Райтегор, принц Ардонский.

В следующий раз очнулся от падения. Меня бросили в яму, доверху заполненную мертвецами, и уехали за следующей партией. У рва стояли бочки — трупы полагалось сжечь во избежание эпидемий. Значит, в империи сохранился какой-то порядок. Вот только количество мертвецов ужасало. Я выбрался из рва и полз, пока не иссякли силы. Случилось это довольно быстро.

Потом долго лежал, почти неотличимый от могильного холмика, пытался прогнать боль и сосредоточиться. Получалось плохо. Никак не получалось, если быть честным. В голове не задерживалось надолго ни одной мысли. Тело болело страшно, словно ни одной кости не осталось в целости. Кровь из рубленых ран не шла. Я же не человек.

'Я тебе не отец, а создатель. Ты не человек, Райтэ, — вспомнился холодный голос императора Ионта, ставшего вдруг чуждым, незнакомым. — Ты — дарэйли, мой раб. Твое послушание должно быть абсолютным'.

Раб! Глухое рычание едва не вырвалось из горла, и я опомнился. Спокойно, Райтегор, ты жив, и это главное. С остальным разберемся.

Мои четкие воспоминания, если не считать мясорубки в хранилище книг, заканчивались тем, как я бежал из залитого кровью святилища в подземельях дворца, где отец убил маму и брата. Не отец, — одернул я себя. Император Ионт Завоеватель. Жрец Эйне, будь они все прокляты. Создатель. Их еще называют Гончарами.

Тогда мне было семь лет. Но сейчас я — взрослый парень с крепкими руками, и дрался со стражей в библиотеке даже безоружным и ничего не понимающим. На инстинктах дрался.

Что ж… Там, где отказывает память, справится логика. Если глаза не отвыкли видеть, значит, исчезнувшие из памяти годы прошли не под землей во тьме Лабиринта, а в другом мире. Либо в светлом Эстаархе, либо в темном Линнерилле, с которыми когда-то давно, тьму веков назад, воевал мой Подлунный мир.

Боль в глазах от рассеянного солнечного света означала одно: меня приютил Линнерилл. И кто-то там научил меня драться и взглядом воспламенять трухлявые фолианты. Уже неплохо.

Чьи-то руки тронули меня за плечо, перевернули. Я прошептал:

— Пить.

У меня хватило ума заговорить на языке империи, а не на том, на каком говорила моя мать, и на каком я говорил с тьмой Лабиринта.

Надо мной склонился старик с выцветшими, когда-то голубыми глазами. На миг показалось, что это Ионт Завоеватель: такое же породистое лицо в морщинах, крупный нос, кустистые брови и седой венчик волос, светившийся нимбом в лучах солнца.

Но я вспомнил, что Ионт давно мертв, да и лысины у него не было. К тому же, на этом старике — черные одежды низшего служителя Единого, а эту братию император презирал. И сразу всплыло знание, что обращаться к таким людям в черных сутанах надо — 'благой паттер'.

— Воды дам, не жалко, — равнодушно сказал он и ушел.

Вскоре старик вернулся с волокушей и оттащил меня к сторожке, пристроенной позади поминальни Единого. Осмотрев мои раны, махнул рукой: не жилец.

До вечера я лежал у дверей на ворохе соломы вместе с крупным лохматым псом в репьях, не побрезговавшим разделить с гостем свою подстилку.

Солнце прорывалось сквозь резные листья огромной кроны какого-то дерева, глаза слезились от яркого света, а от нагретых за день охряных досок сторожки отвратительно пахло горячей краской. Олифой, вспомнил. Надо же, название дерева забыл, а это — помню…

Я нащупал единственное имущество, чудом оставшееся при мне: нож и кольцо, завязанное хитрым узлом в подол замызганной рубахи. Кольцо — моя последняя надежда.

Пес ворочался, репьи царапали мой израненный бок, но сил отодвинуться не было. Все они уходили на то, чтобы собрать из осколков мою жизнь. Ясно было одно: лишившие меня памяти не затронули то, что касалось Подлунья.

Я помнил до мелочей мою жизнь в Нертаиле, перемежавшуюся с походами — император с младенчества брал нас с братом на очередную войну. Легко вспомнился язык, а ведь, если в Линнерилле я говорил на другом языке, должен остаться акцент.

Смотритель изредка подходил, приносил воды. А поняв, что подобранный парень умирать не скоро соберется, вздохнул:

— Раз не помер, выживешь, стало быть. Когда ел-то последний раз?

Я промолчал, тщетно пытаясь вспомнить.

Старик накрошил немного хлеба в кружку с оставшейся на дне водой.

— Ешь. Много сразу нельзя.

Я съел, и тут же меня вырвало.