Хмурый Император (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич. Страница 5

Николай Александрович старался побывать всюду. Вот он снимает пробу с каши, что должны раздать людям. А спустя совсем немного времени ужа тащит носилки с раненым, помогая санитарам. Еще полчаса и он несет надувное бревно… кхм… хотя нет, эта сцена из другой сказки. В общем — старался создать эффект присутствия повсюду. Так что, уже к вечеру вся эта огромная толпа была уверена — Император где-то совсем рядом, он с ними, он за них. Ибо видели, а потом и пересказывали с выдуманными подробностями, доходя едва ли не до сказок о воскрешении наложением рук.

День кончился. Но наш герой не угомонился. Он начал объезжать больницы, выделенные для размещения раненых и смотреть как идут дела. И на следующий день продолжилась «движуха», а на третий — так и вообще — он возглавил траурное шествие в конце которого устроил небольшой, но значимый митинг.

— Я не оставлю людей с бедами один на один! Всех пострадавших будут лечить за мой счет! А ежели потребуется, то и пенсию положу! А если погиб, то ближайшему родичу пенсия будет! — Громко кричал Николай Александрович в рупор, так, чтобы его услышала вся толпа.

И толпа, словно древнее чудовище, реагировала, радостно ревя. Волнами. Как какой-то рокочущий монстр. Разум если и был присущ этой химере, то очень примитивный.

Еще несколько коротких, рубленных фраз. И толпа вновь взревела. И еще. И еще. Это было так просто — говорить то, что хотят услышать люди. А потом он приказал взять под стражу московского обер-полицмейстера Александра Александровича Влавского и министра Двора — Иллариона Ивановича Воронцова-Дашкова. Прилюдно. Публично. Ведь они отвечали за организацию торжеств. И не смогли все сделать по уму. А значит должны ответить за свои злодеяния. О чем он толпе и сообщил. И вновь дикий, радостный рев. Только куда как громче, чем прежде. Толпа Она заколыхалась, заплескалась и натурально показалась чем-то живым и ужасающим.

Столетие назад такие же безумные монстры опустошили Париж во время Великой Французской революции. А потом… вероятно… аналогичные создания терзали Россию, оставляя после себя только кровь и руины. Век бы их не видеть. Но они есть… и иногда образуются. А значит, что? С ними нужно уметь договариваться, а еще лучше — использовать.

Наш герой знал о приемах взаимодействия с толпой только по книжкам и немало рисковал, готовясь к коронации. Импровизировал. Старался взять самые простые и самые эффективные приемы. Но у него все получилось. Неискушенная публика же. А потом, еще немного погудев, толпа рассыпалась на дискретные группы, которые расползлись в разные стороны. Все-таки хоронить всех погибших на одном кладбище было невозможно, да и глупо. А Император отправился на вокзал, к поезду, где уже все паковались, дожидаясь только его.

— Коронация сорвана, — мрачно произнесла Мария Федоровна, когда ей, наконец, удалось поговорить с сыном наедине.

— Напротив. Она удалась.

— Удалась?! — Неподдельно удивилась Вдовствующая Императрица.

— Вот что было бы, пройди она нормально? Несколько заметок в газетах. Унылые лица. И немного пустой болтовни. Мы не умеем устраивать зрелище, чтобы от восторга шатало весь город и за которым с замиранием сердца смотрела вся страна. К сожалению, ни гонок колесниц, ни гладиаторских игр, ни других острых забав. Для аристократов то не диво. А простым людям, что? В общем — скука. А тут — невольно они создали возможность развернуться.

— Как ты можешь так об этом говорить? Погибли люди! — Наигранно возмутилась Мария Федоровна, которую, очевидно, это совершенно не трогало.

— Верно. И виновные будут наказаны, — серьезно произнес Николай Александрович. — Но оно того стоило. Ты видела толпу? Ты слышала ее рев? Прекрасное зрелище, не правда ли?

— ПРЕКРАСНОЕ?! — Ошалело переспросила Вдовствующая Императрица.

— Да. Ощущение, словно кормишь с руки древнее хтоническое чудовище. Или даже два. Сцилла к ноге! Харибда — голос! А потом за ушком почешешь и это страшное, всесокрушающее чудовище урчит, словно верная овчарка. Просто удивительно… волшебно… непередаваемо…

— Ты серьезно? — Дико смотря на сына, спросила мать.

— А как еще? Первым Императором, что завел себе свору таких ручных чудовищ после перерыва почти в две тысячи лет был Наполеон Бонапарт. И вся Европа зашаталась, едва устояв от ярости своры эти французских лягушек. И да. Сначала он пустил кровь, а потом приласкал этого побитого, скулящего монстра. Толпа ведь не ведает ни зла, ни добра. Толпа — очень примитивное животное, из каких-бы гениальных людей не состояла. Удивительная метаморфоза. Вот были профессора да академики, деятели культуры и просто образованные люди. Раз. Сбились в толпу. И вот уже зарычали, обнажив первобытное естество. И если по отдельности этих робких да застенчивых людей не стоит и опасаться, то в толпе им потребуется плотный ружейный огонь да картечь, дабы их рассеять и вновь превратить в людей. Если, конечно, у тебя хватит смелости или трусости применить оружие.

— Трусости?

— О да! Ты не знала? Самые выдающиеся примеры отваги происходят из-за приступов безнадежного, отчаянного страха, когда сознание совершенно парализуется от ужаса и перестает воспринимать угрозу трезво. Мама, крыса, загнанная в угол, невероятно опасна. Или ты этого не знала? — Хмыкнув, спросил Император.

Мария Федоровна внимательно посмотрела на сына, с подозрением прищурившись. Но, не дождавшись развития темы, едва заметно фыркнула, переключаясь на смежную.

— Ты считаешь, что они виновны?

— Воронцов-Дашков и Влавский?

— Да.

— Безусловно. Кроме того, кого-то нужно скормить толпе. Почему не их?

— Потому что они положили свою жизнь служению твоему деду и отцу. Нельзя вот так взять и все перечеркнуть.

— Мама, они целенаправленно испортили мою коронацию. А тебе ли не знать, как много это значит для простых людей? Особенно в наши дни. Этот мистицизм и символизм стали совершенно невыносимы. Опийные безумцы всюду бегают и бредят своими навязчивыми идеями, смущая честный люд.

— Ты не знаешь наверняка, нарочно они так поступили или случайно.

— Ты шутишь? Мама, я это знал в Санкт-Петербурге… еще до Рождества. При том подходе, которым они вели это дело, ничего хорошего выйти попросту не могло. Если я во что-то не вмешиваюсь, не значит, что не приглядываю. Они хотели оступиться. Я дал им эту возможность. Тут же, когда я ходил по больницам, много общался с простым народом… слушал… спрашивал… уточнял…. И знаешь, что все в один голос сказывают?

— Что?

— Будто бы эти мерзавцы ни черта не делали! Понимаешь? Деньги взяли, а дела не сделали! Может быть они и отцу с дедом также служили? Чувствуется хватка, опыт, навык. Или, скажешь, нет?

— Жениться тебе надо, — тяжело вздохнул, констатировала мать. — Найти женщину, чтобы гасила в тебе эту злобу, что проснулась после крушения поезда. Чтобы повзрослел уже наконец и о другом думал, о семье, а не об этих мелочах.

— Боюсь, что сейчас это невозможно, — холодно произнес Император, чрезвычайно раздраженный словами Марии Федоровны. Ей-то, понятно, было бы очень выгодно, чтобы сынок занялся семьей и не мешал ей править. Впрочем, очень быстро поборов свое раздражение он поинтересовался. — Или ты кого-то мне присмотрела?

— Присмотрела. Очень достойную девушку. Дочь графа Парижского, главного претендента на Французский престол — Елену Орлеанскую.

— Вот как? И зачем она мне? — Со снисходительной улыбкой поинтересовался Николай.

— Что значит, зачем? — Опешила Мария Федоровна от такого вопроса.

— С одной стороны, она не соответствует закону Павла Петровича и Александра Павловича. Строго говоря — брак с ней является морганатическим. Но это мелочи. Царь я или не царь? Закон всегда можно изменить. Главное в другом. Что мы получаем с этого брака? Какая польза для Империи и нашей семьи?

— Этот брак укрепит отношения России и Франции.

— Ты серьезно? — Удивленно повел бровью Николай. — Во Франции республика. Каким образом брак с частным лицом, за которым не стоит ровным счетом ничего, укрепит отношения с Францией? Кроме того, Елена родилась в Англии, выросла там и, по сути, англичанка до мозга костей. А ее отец давно оставил французские дела, держась по сути, интересов Великобритании. Она с отцом — изгои, потерявшие престол в силу бестолкового руководства их предков.