В бой уходили десантники - Громов Иван. Страница 20
И так с неполными двумя классами в 1934 году он окончил военное училище. Память продолжала высвечивать прожитое. Позади голодный 1921 год, вступление в комсомол и призыв в 1929 году в ряды Красной Армии. Дальше мысль остановилась на парашютном прыжке, который запланирован на понедельник.
В субботу десантники его батальона поднимались в небо для знакомства с высотой. Отработали при этом посадку в самолет, размещение в нем, освоились с точками отделения через оба бомболюка и дверку. «Конечно, боязно прыгать через бомболюк, но мой страх не должны заметить бойцы», — подумал он и, наконец-то, уснул.
Боевая тревога
— Подъем! — донеслось до сержанта Василия Граммы сквозь сон, и он, открыв глаза, подумал: «Почему подъем? Что случилось?»
— Боевая тревога! — повторил дневальный.
— Ты что, сдурел? — бросил в его сторону кто-то из бойцов.
— Кончай разговоры! — выкрикнул дежурный по роте. — Боевая тревога!
«Что же случилось? — еще раз подумал сержант. — Наверное, новый марш-бросок предстоит».
В последние дни комбриг А. А. Онуфриев частенько устраивал неожиданные тревоги с марш-броском и движением по азимуту. «Возможно, и сегодня будет что-то подобное. Однако в выходной такого еще не случалось», — снова подумал Грамма.
Торопливо одеваясь, он скомандовал:
— В ружье!
Казарма быстро наполнилась топотом сапог. Все бежали к пирамидам с оружием. Однако в боевую тревогу по-настоящему никто еще не верил.
Неделю назад заместитель командующего округом генерал-лейтенант И. В. Болдин проверял подготовку 214-й бригады по захвату парашютистами военной базы условного противника. В тот день тоже объявили тревогу. Она была, разумеется, учебной. Тогда десантники с оружием в руках быстро построились у казармы и стали ожидать распоряжений. Вскоре, однако, последовал отбой, и все разошлись.
Наверное, то же самое произойдет и теперь.
Красноармейцы и командиры уже направлялись к выходу, когда старшина подал не совсем понятную для многих команду:
— Всем одеть новое обмундирование!
«Дела!» — подумал Грамма и взглянул на часы. Маятник настенных ходиков отстукивал привычное тик-так. Стрелки показывали 4 часа 30 минут. Все начали быстро переодеваться. Кто-то даже шутил:
— Не торопись, ребята, сейчас скомандуют «отбой!».
— Выходи строиться! — поступил новый приказ старшины, и десантники высыпали на улицу.
Около каждой казармы выстраивались поротно. Было видно, как связные возвращались от домов комсостава. «Значит, тревога всему корпусу», — отметил Грамма.
Старшины приступили к проверке личного состава, начали уточнять боевые расчеты…
Виктор Спирин проснулся от стука в дверь.
— Кто там? — отозвался он.
— Боевая тревога, товарищ капитан! — раздался за дверью голос посыльного.
— Ясно! — ответил Спирин и начал одеваться.
Поверх гимнастерки с накладными карманами на груди туго затянул командирский ремень. Проверил пистолет и обоймы. Перекинул через плечо сумку с картой под целлофановым «окошком» и, сказав жене несколько успокоительных слов, торопливо зашагал к штабу бригады. По пути обернулся и увидел, как из домов комсостава в направлении военного городка бежали командиры. Увидел он подполковника Александра Алексеевича Онуфриева. «Вот так раз! Ведь комбриг должен быть в Минске. Как же так?»
Собрались у штаба бригады.
— Всем троим нам приказано срочно прибыть в штаб корпуса, — сказал комбриг комиссару и начальнику штаба.
Позже Виктор Спирин узнал, что Онуфриев, будучи в Минске, понял: назревают какие-то необычные события, и ночным поездом вернулся в Марьину Горку.
Подошли к штабу корпуса. Сдержанно, без излишних слов обменялись рукопожатиями со знакомыми командирами и политработниками. В ожидании вызова к комкору полковнику А. Ф. Казанкину кое-кто выражал недоумение по поводу тревоги в выходной день.
Вскоре на крыльцо вышел оперативный дежурный:
— Заходите, товарищи!
В кабинете полковника Казанкина уже находились командиры и политработники штаба и управления корпуса.
— Садитесь, — пригласил он.
Лицо полковника не выражало и тени тревоги.
— Товарищи, — начал Казанкин, — нашему корпусу объявлена боевая тревога. Объявлена не случайно. Нам предстоят боевые действия. Это война, товарищи, со всеми вытекающими из нее последствиями…
Слова исполнявшего обязанности командира корпуса поразили. В кабинете установилась напряженная тишина. Командиры и политработники словно бы взвешивали слова комкора.
«А как же с договором о ненападении? К тому же было Заявление ТАСС! Очень, очень все это не вовремя. Корпус не успел еще дополучить вооружение и технику до штатной потребности, в особенности автотранспорт!» — размышлял Виктор Спирин.
А полковник Казанкин продолжал:
— Приказываю: привести подразделения и части в боевую готовность и вывести в ранее намеченный район сосредоточения. Срочно дополучить на складах все, что требуется. Военный городок оставить немедленно. Подготовиться к выполнению боевых задач в парашютном десанте. Все, товарищи! По боевым местам!
Командиры и политработники вышли из кабинета.
— Майор Тимченко! — обратился Казанкин к своему помощнику. — Подготовьте письменный приказ. Срочно на автомашине отправьте в штаб округа, теперь уже фронта, делегата связи. Майору Захарчуку поддерживать постоянную связь с Минском.
— Есть, товарищ полковник, — вытянулся Тимченко.
Потеря связи со штабом округа особенно тревожила А. Ф. Казанкина. Не знал он тогда, что война уже бушевала в полную силу, а заместитель начальника штаба 4-й армии полковник Долгов только еще принимал телеграмму из округа с директивой Генштаба, в которой говорилось: «1. В течение 22–23.6. 41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий. 2. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия…» [22]
Немудрено, что в Марьину Горку штаб округа не сумел передать и эту общую, без конкретных задач директиву, а только два слова: «Боевая тревога».
Позднее стало известно, что перед рассветом 22 июня во всех западных приграничных округах была нарушена проводная связь с войсками и штабы округов и армий не имели возможности передавать свои распоряжения. Заброшенные фашистами на нашу территорию агентура и диверсионные группы перерезали проволочную связь, убивали делегатов связи и нападали на мелкие подразделения.
Командиры и политработники 214-й бригады, находясь у штаба, в тот момент еще ничего об этом не знали. Говорили они в основном об испорченном воскресенье. Командиры батальонов майоры Григорий Лебедев и Федор Антрощенков, капитаны Николай Солнцев и Илья Полозков недовольных не поддержали. Штабники Борисов, Аксенов, Самсонов, начальник снабжения Николай Кузьмин, начальник клуба Алексей Зятюков и его помощник Григорий Алферов, начхим Петр Соловьев и другие держались нейтрально.
С прибитием комбрига все прояснилось. Перед командирами и политработниками встали десятки самых неотложных задач. Следовало позаботиться и о семьях.
Начальник клуба бригады младший политрук Зятюков сразу же по прибытии в военный городок приказал бойцу немедля включить радиоузел. Однако утренние передачи обычно начинались в 6 часов утра. В ожидании этого времени в голову лезли разные мысли: «Неужто и в самом деле война началась? А может быть, просто очередная провокация?» Продолжая дежурить на радиоузле, Зятюков готовился записать последние известия, чтобы самое важное затем передать личному составу. Но в 6 часов начались обычные передачи. Зятюков продолжал ждать.
Стрелки приближались к 12.00. По изменившемуся фону приемника начальник клуба понял, что микрофон Всесоюзного радио включен.