Докторица (СИ) - Гордон-Off Юлия. Страница 12

Но вот связать эти войска в обороне было в наших силах, что фронт успешно делал. От Ораниенбаумского плацдарма, оборона вокруг которого, тоже оказалась, усилена в основном в направлении Ленинграда вдоль побережья Финского залива, силами КОР был нанесён мощный рассекающий удар в направлении Копорья и Нарвы, а главное перерезаны дороги вдоль берега залива. Войска ЛООР начали активные действия в направлении Гатчины и частично в направлении Стрельны, где оборонительные порядки были на порядок слабее, чем в сторону Мги и Синявина, ведь немцы не ожидали удара в этом направлении. Такие действия ими не предполагались, ввиду их бессмысленности, ведь в этом направлении глубина оккупированных территорий больше сотни километров, а осуществить после прорыва стратегический разворот на соединение с нашими войсками сложно и слишком уязвим окажется такой прорыв для фланговых ударов. Только целью этих ударов, как выяснилось позже, было не прорвать блокаду, а удержать немцев на существующих позициях и связать их войска боевыми действиями.

А у нас с Иваном почти все вылеты стали боевыми, потому что, как и на машины разведэскадрильи, на нас легла задача отслеживать перемещения немецких войск в интересах отдела. И если в глубоком тылу и по узловым станциям работали высотные скоростные самолёты, внедрённая агентура и заброшенные разведгруппы, то в ближнем была наша работа. Но до пятнадцатого ноября никаких заметных движений на линии немецкой обороны мы не заметили. Тем временем наши наступающие с юга войска встретились с наступающими им навстречу подразделениями КОР, которым удалось почти без боёв и потерь взять Нарву и мосты через Лугу и Нарову. Насколько было известно из допросов пленных, Гитлер, как и в истории Соседа Паулюсу, запретил Линдеману и Кюхлеру снимать войска с нашего фронта, а прорыв возникшего окружения должны были обеспечить резервы "с колёс" и войска, снимаемые с других участков фронта. Вот у нас и не менялось почти ничего. Хотя после пятнадцатого начались некоторые движения и передислокации, которые мы отслеживали и немедленно докладывали.

Летать на Тотошке над немецкими позициями, не над самой линией фронта, а в ближних тылах было довольно удобно, у "Шторьха" достаточно узнаваемый силуэт и при высоте в пару сотен метров разглядеть с земли звёзды на крыльях и фюзеляже можно только с помощью оптики. Тем более, что в связи с уже выпавшим снегом мы покрасили фюзеляж белой побелкой, которой закрасили наши звёзды по бокам и на хвосте, не стали закрашивать только звёзды сверху на крыльях, поэтому нас вполне могли принимать за своих, хоть "Шторьхов" в распоряжении действующих войск было не очень много, но их было достаточно в тылу и тыловые связные немецкие самолёты часто прилетали к фронту, так что наше появление не было чем-то особенным для противника. Я даже видела однажды вдали пролетающий "Шторьх". А обзор вниз и в стороны из самолёта выше всяких похвал, как и условия для работы летнаба. Подмывало пару раз отстреляться имеющимися эрэсами по некоторым целям, но я сдержалась. Потом при докладе упомянула это желание и получила нагоняй, что рассекречивание наличия у нас Тотошки, не стоит уничтожения нескольких немецких солдат и офицеров, что к слову даже не гарантировано применением пары моих снарядов.

Двадцать первого ноября наша НАГ начала одновременное наступление от Чудово и Новгорода навстречу друг другу и далее на Любань и Тосно. Немцы почти всю свою авиацию оттянули на запад и юг, поэтому в небе стало спокойно. Тем более, что партизаны и наши десантники почти уничтожили два крупных немецких аэродрома. А в окружении оказалось больше трёх сотен тысяч немцев, фактически вся северная группа немецких войск. Финны на этом фоне вели себя крайне пассивно, хотя по логике, Берлин наверняка требовал от них резкого усиления активности на их участке фронта. Это потом станет известно, что уже шли переговоры с Хельсинки и свою роль сыграли документы, привезённые тогда из Финляндии и переданные нашей группе, хотя пока ни о чём договориться не получалось. Но пока мы оказались в странной ситуации, фактически развернулась стратегическая операция в интересах прежде всего нашего фронта и осаждённого Ленинграда, но мы в ней оказались в роли статиста, задача которого держать за гачи избиваемого другими медведя. Многие командиры громко или шёпотом негодовали, а моё дело было летать, что я и делала и не вникала в эти сложности. Тем более, что Сосед сказал, что отсечь такой кусок пирога – это половина дела, если даже не меньше, его теперь ещё и пережевать и проглотить нужно, а это непросто и вот здесь без усилий нашего фронта точно обойтись не выйдет, ведь Прибалтийский фронт, теперь ставший Первым Прибалтийским и Резервный, ставший Вторым Прибалтийским фронтом, должны держать оборону с запада, а вот уничтожение окружённых войск ложится в первую очередь на нас и Северо-Западный фронт.

Не знаю, насколько он прав, но мне выбирать не приходится. Теперь появилась ещё одна забота, обеспечить связь с двинувшимися вперёд частями нашей НАГ, а это скажу я вам, та ещё задачка. Войска ведь не носят транспаранты со своими номерами, да и предположительные данные, которыми нас снабдили в штабе могли устареть ещё до нанесения их на карты. Вот и выходит, что перед тем, как сесть в их расположении, мне нужно убедиться, что я сажусь к своим и именно туда, куда нужно. А для этого существуют вымпелы, которые я сбрасываю, а потом кружу в ожидании правильной реакции, а самолёт-то у меня немецкий, что тоже встречают с настороженностью, хоть я уже во многих штабах прилетала и меня с Тотошкой видели, но на войне недоверчивые выживают чаще и учатся недоверчивости очень быстро. К примеру, в вымпеле вопрос, ответ на который известен только начальнику штаба дивизии или комдиву, в случае правильного ответа они дают оговоренное количество и цвет ракет, после чего я могу произвести посадку. Только ведь и посадка в таких условиях это сплошная лотерея, в которой сесть уже проблема, но ещё бóльшая взлететь после этого, ещё выпал снег и садиться приходится на какой-нибудь кусок дороги на разбитые колеи. К счастью, почти всё время дуют неплохие ветры и посадка против ветра на Тотошке возможна почти без пробега, а взлёт при малом весе возможен уже после разбега в двадцать-тридцать метров, это без ветра и с полным взлётным весом мне нужно полсотни метров. В этом плане Ивану на Удвасике намного проще, но гоняют так, что работы хватает всем.

После первых движений после пятнадцатого, в первых числах декабря началась передислокация немецких войск, по крайней мере, переброска танковых и артиллерийских подразделений, что нам удалось практически сразу зафиксировать, и наш бомбардировочный полк удачно размолотил танковую колонну под Любанью и вторую при погрузке около Тосно. А следом за ними подчистили ночные бомбардировщики на Удвасах, залив всё пирогелем. А нас отправили фиксировать и подтверждать результаты, так что сама видела.

Наверно вам было бы интересно, если бы я рассказала, какие армии, дивизии и бригады и где выступили, где произошли бои и с каким результатом, на каких рубежах кто закрепился и прочие важные стратегические подробности, которые можно нанести на карту и ощутить себя неимоверным полководцем. Увы, я ничем вам в этом помочь не смогу, ведь даже полный перечень частей и соединений нашего фронта не знаю, чего уж говорить о том, что делается в сотнях километров от нас. Тем более, что оборона на нашем участке держалась, хотя наш фронт её всерьёз и не атаковал. Да и нечем нам было это делать, как услышала как-то в разговоре, ведь почти все резервы нашего фронта ушли на юг. А то, что я считала прибывающим к нам для наступления пополнением, на самом деле было ротацией подразделений. И выводом наиболее боеспособных частей в состав фронтов, которым предстояло входить в прорыв, и удерживать оборону в нём. Так что даже слухи про то, что у нас намечается наступление и к нам прибывают резервы, возможно, специально распускались, а не были, как я думала, излишней болтливостью штабных писарей.