Вся жизнь — игра - Дубровина Татьяна. Страница 44
— Остановись, мгновенье, ты прекрасно! — но, естественно, не пел. Музыка звучала у него в душе.
А Рита выглядела прирожденной сестрой милосердия. Она то прикладывала к следам побоев лед, то бросалась протирать царапины спиртом, а то и просто уговаривала нежным, сочувственным голосом:
— Потерпи, миленький, все пройдет! Ну, прошу тебя, Лучано, потерпи!
Как будто он стонал или кричал.
Возможно, ей и вправду казалось, что он готов закричать: совесть так мучила Риту, что его увечья виделись ей куда серьезнее, чем были на самом деле. Она не знала, как загладить свою вину, чем оправдаться.
За что она его? Ведь итальянец вступился за нее же, защитил от издевательства!
Сейчас ей и самой было совершенно непонятно, как она могла весь вечер терпеть выходки Кайданникова, не только шутовские, но и просто злые. Где была ее львиная гордость да и просто здравый смысл?
В этот момент Маргарита с негодованием оборвала бы каждого, кто осмелился бы намекнуть, что в любви здравого смысла не бывает.
«Какая любовь, о чем вы? — вскричала бы она и добавила, вопреки тем урокам, которые сама преподносила Косте: — Да вы что!»
А если б ей намекнули, что, дескать, любовь зла, она бы возмутилась:
— Полюбить козла? Ну нет, козел не пара Львице! Вы правы только в одном: этот тип действительно коз-зел!
Идиллия длилась около получаса. А потом в дверь постучали.
— Не открывай, — еле слышно выдохнул Лучано. — Это Джузеппе. Хочет справиться о моем состоянии.
— Если не открою, он решит, что ты умер, — возразила Маргарита и подала голос. — Войдите!
Это оказался вовсе не Джузеппе. Но в первую секунду именинница даже не узнала вошедшего, настолько резко он переменился.
Георгий был уже не в пляжно-банном наряде, а в кипельно-белой тройке со смокингом, с уложенной прической. Шелковый кремовый галстук был заколот булавкой с красным сердоликом — любимым Ритиным камнем. Точно капелька крови на снегу…
Он был ослепителен.
Лучано так и подскочил на кровати, забыв и о боли, и о необходимости лежать смирно:
— Он… он… — дальше он уж и не знал что сказать в ответ на непрошеное вторжение.
А Маргарита повторила, только совсем с другой интонацией, точно непослушное эхо:
— Он!.. он…
Она замерла, выпрямившись на самом краешке стула, и была не в силах шевельнуться. Казалось, теперь ей хочется остановить мгновенье. Лишь тихий шелест шелка нарушил тишину: золотой шлейф, перекинутый через колени, соскользнул на пол. Тот самый шлейф, который Кайданников недавно топтал.
Георгий и теперь поступил неожиданно: опустился на одно колено и поднес край королевского платья к губам. Поцеловал его, как целуют святыню, как целуют знамя, давая присягу.
— Мне нет прощения, — сказал он. — Я сорвал вам праздник. Я негодяй. Но хотел бы хоть как-то, хоть частично искупить…
Маргарита не двигалась, ждала. Что будет дальше? Какой-нибудь новый подвох?
— Я приготовил для вас скромный стол… Если вы не против.
— Синьорина против! — взвизгнул Лучано: вокальная подготовка явно изменила ему.
— Совсем напротив, я совсем не против, — пробормотала Маргарита и смешалась, поняв, что путается в словах.
Георгий подал ей руку, и она, как околдованная, положила на нее свою. Поднялась.
Заметила краем глаза, что черепашка медленно продвигается к краю тумбочки, вот-вот упадет. Бросила итальянцу напоследок:
— Будь любезен, проследи за животным.
Больше Лучано Джерми, хозяин компьютерной фирмы «Колизеум», Маргариту не интересовал.
И был ужин тет-а-тет, о котором так мечтал Лучано и который заполучил Георгий.
Стол был накрыт прямо у него в номере, и именинница поняла, что трапеза подготавливалась не с бухты-барахты, а заранее, исподволь, и была тщательно продумана.
Если б Маргарита была способна сейчас размышлять, то, верно, представила бы себе, как хозяин номера отдает распоряжения официантам и горничным, а сам в это время старательно облачается перед зеркалом в задрипанную майку с шортами. Наверное, это насмешило бы ее.
Но размышлять она не могла.
Здесь, как и в ресторане, электричество было выключено. Но посреди стола стояла одна-единственная свеча; высокая, из чистого пчелиного воска.
«Как венчальная», — мелькнуло в голове, но это мимолетное наблюдение сразу же растворилось в звуках тихой музыки, которая лилась непонятно откуда.
«Шато-Марго», как колдовское зелье, мерцало в хрустале бокалов, запеченная форель золотилась в тарелке, словно осенний лист. Обычно рыбу не подают с красным вином, но это — исключение: сегодня королева должна пить свой, королевский напиток.
Разноцветные корзинки-тарталетки со всякой всячиной, китайский салат из чего-то непонятного, цветного, нарезанного тончайшей стружкой. Все живописно, все источает аппетитные ароматы.
Но приступить к еде невозможно… Маргарита могла лишь сидеть вот так, пряменько, неподвижно, и смотреть перед собой… На Него.
А Георгий — на нее. Они разместились, как положено по этикету, по разные стороны стола. По-королевски.
И вдруг оба одновременно стали приподниматься и, опершись руками о крахмальную скатерть, потянулись губами друг к другу. Через стол. Хорошо, что он был небольшим.
Маргарита сбила грудью бокал — и багряная жидкость начала медленно растекаться по белоснежной льняной ткани.
Между их лицами встало преградой пламя свечи — Георгий затушил фитилек пальцами.
Стало темно, и в этой бархатной тьме их губы соприкоснулись… Едва-едва, почти неосязаемо. Так зимой касается лица снежинка — и тут же тает…
И Маргарита услышала — не слова, а скорее просто выдох:
— Милая… солнце мое…
Вот она, желанная страна счастья, что скрывалась за нарисованным на холсте камином. И оказывается, никакого ключика не требовалось, чтобы проникнуть в нее. Нужно было просто-напросто наклониться через стол…
Каким он все-таки может быть нежным, этот человек-скала! И каким горячим умеет стать этот вечно ледяной айсберг…
…Они занимались любовью, будто исполняли ритуальный танец. То плавно покачивались на волнах нежности, словно паря в воздухе, не чувствуя под собою сбившихся в комок простыней… То схлестывались в неистовой схватке, как злейшие враги. Враги, которые не могут друг без друга.
Кассета с музыкой давно кончилась, и теперь тишину нарушали лишь вздохи и стоны, ритмичные, как сложная мелодия.
— Тебе хорошо? — задыхаясь, спрашивал Георгий.
Вопрос доходил до сознания не сразу, и немного погодя Маргарита отвечала, с трудом складывая звуки в слова:
— Еще бы!
И этот заторможенный, благодарный ответ наполнял его новой энергией.
Как загадочные созвездия, мерцали в темноте капли пота на обнаженных телах. Золотое платье, более не нужное, валялось на полу, словно шкура льва, подстреленного удачливым охотником.
Не льва — Львицы.
Не убитой — взятой в плен.
В такой желанный, такой чарующий плен!
Боже, что за наслаждение…
— Я закричу…
— Кричи!
Кто из них закричал? Маргарита не поняла. Может, громыхнул за окнами раскат грома?
Сладко и страшно.
Как будто летишь в пропасть, и неясно, падение это или свободный полет. Поглотит тебя бездна или примут небеса, лаская пухом облаков…
— Солнце мое… солнце…
— Гера… мой Гера! Мой…
— Твой!
Какие у него руки… большие… как легко они обхватывают ее пышную грудь! Да что грудь — кажется, он легко может накрыть ладонью все ее тело, целиком! И сжать в кулаке… Пусть сожмет!
Сожми же!
Какие у него губы… жадные… он пьет женщину, как вино. Шато-Марго… Марго… королева.
— Моя королева…
Пей же, напейся допьяна, чтоб обессиленно упасть, чтоб больше не сдвинуться с места… и не исчезнуть, как ты исчезаешь обычно.
— Волшебница, — шепчет он одурманенно.
И вновь губы заняты жадными поцелуями.