Ее чудовище (СИ) - Огинская Купава. Страница 10

Что, конечно, не мешало им не одобрять поведение, подобное моему: якшаться с ведьмами — позор, но многим хуже использовать в своих целях их знания. Даже если цели эти исключительно благие…

Многие считали противоестественным, когда человек без магического дара выкидывал что-то неординарное… мог, например, определить заполненность магического резерва одним прикосновением.

— Не бойтесь, — попросил он, когда я резко отдернула руки. — Теперь мне по крайней мере понятно, отчего ваши лекарства настолько действенны.

— И вас это устраивает? — осторожно уточнила я. По-хорошему, конечно, нужно было сначала узнать, насколько он к ведьмам лоялен, а потом уже откровенничать, но я непозволительно расслабилась. Барон, так нагло посмевший не убояться ведьминских чар, совсем выбил меня из колеи.

— А почему я должен быть против? — удивился он.

Я не знала, что ответить… Потому что многие против? Потому что храмовые жрецы уже давно забили уши горожан рассуждениями на тему злокозненности природной магии? Мол, если кого-то она одаривает, значит, у кого-то отнимает…

Неловкость ситуации сгладил капитан, беспечно предложив:

— Продолжим осмотр?

И я продолжила осмотр. Внимательно, старательно, как на экзамене в лекарской школе, куда меня спровадила бабушка. Ничего нового или принципиально отличающегося от того, что я узнала дома, мне там не рассказали, но бумажку о прохождении курса дали. Тогда еще я не понимала, зачем мне этот ненужный документ, свидетельствующий о том, что я столько времени на глупости потратила. Потом бабушка умерла, а вслед за ней ушла и мама.

И только эта бумажка помогла мне достойно устроиться в городе, когда я сбежала из дома.

— Ничего не понимаю, — призналась я честно, прекратив-таки щупать капитана, — по всему выходит, что у вас простуда. К тому же легкая…

— Вот и целитель мне тоже самое говорил. И мне, и всем остальным. И лечил нас, но, как видите, неудачно.

Было у меня нездоровое желание отвести его к Улисе. Она ведьма опытная, уж ей бы не составило труда объяснить, что тут не так. Вот только у больного были другие планы.

— Мне пора возвращаться в лазарет.

Ну и разве ж пиромага удержишь, когда ему пора?

Капитан ушел, нагруженный покупками и искренним пожеланием поправляться.

Зато осталась Ассайя, вместе со своим неутолимым любопытством.

И предвкушающая ее улыбка не сулила мне ничего хорошего…

*

Вечером, оглушенная звонким голосом бойкой барышни, я с досадой осознала, что с бóльшим удовольствием Барона накормила бы, вместо того чтобы выслушивать прочувствованный монолог Ассайи о ее непростой жизни и отбиваться от вопросов о капитане.

Конечно, я ее очень любила, но уши мои за шесть часов безостановочной болтовни конкретно опухли. Она не замолкала, даже когда мы пили чай.

После визитов Высшего у меня была только слабость, после дорогой подруги болела голова и звенело в ушах. И в горле почему-то першило, хотя за весь день я едва ли сказала больше сотни слов… не считая, пожалуй, разговора с капитаном.

Барон не пришел и этим вечером, заставляя меня испытывать смешанные чувства. С одной стороны, сегодня я была физически не готова делиться с ним жизненной силой и радовалась его отсутствию. С другой — мучила меня мысль, что Барона спугнула моя пьяная истерика. Да, споил меня он сам, но рыдала у него на плече я по собственной инициативе.

Как-то странно было думать, что я напугала целого Высшего своими слезами, но вот она я, и вот его нет. Уже столько дней нет… Тут было о чем подумать.

Утром же, с трудом заставив себя выбраться из постели, я была уже не так уверена, что Барон совсем ушел. Было у меня странное ощущение, будто меня ночью не то чтобы надкусили, скорее — основательно пожевали. Или кто-то, не страдающий особым человеколюбием, хорошенечко меня выпил.

Сил не было, вставать не хотелось, идти в торговые ряды пополнять запасы тоже не было никакого желания.

А ведь меня ко всему прочему ждали высушенные травяные сборы, что сегодня надо было упаковать и подписать; смеси, которые необходимо рассыпать по конвертикам, и просто травы, из которых уже пора было делать взвары.

К счастью, завтрак помог прийти в себя.

Горячий чай, щедро сдобренный медом, прогнал слабость и придал сил. А внушительный кусок еще теплого ржаного хлеба, за которым я не поленилась сбегать в пекарню на перекрестке, обильно смазанный сливочным маслом, вернул мне радость жизни… которую, впрочем, очень быстро выбило неутешительное осознание: поветрие только набирало силу.

Торговые ряды, по воскресеньям всегда многолюдные, полные громких звуков, смеха и вкусных запахов, сегодня были на удивление тихи.

Из целой торговой площади едва ли можно было набрать и три заполненных ряда.

И надолго задерживаться среди этих полупустых рядов сегодня не было особого желания. Слишком уж гнетущая атмосфера царила на торжище, даже торговцы не спешили зазывать к себе редких покупателей, провожая их усталыми взглядами.

Все было очень плохо.

— Ворота обещаются закрыть, — негромко, по великому секрету, вещала одна торговка остановившейся у ее прилавка покупательнице, — и карантин ввести. Говорят, вчора один из хворых помер. Вот уснул и больше не проснулся. А ночью, аккурат в полу́ночь, поднялся, насилу его обратно уложили. Некромантов-то у нас нет, мы же не в Гиблых лесах живем, чтобы от нежити страдать.

Заинтересованная разговором, я остановилась у соседнего лотка с овощами и с особой тщательностью взялась перебирать салат, делая вид, что разговор меня совершенно не интересует.

— Так уложили тогда как? — с ощутимой долей скептицизма спросила ее девушка, с трудом удерживая в руках уже изрядно заполненную корзину.

На меня внимания никто не обращал. Даже хозяйка этого салата, с интересом прислушивающаяся к разговору, не повернула ко мне головы.

— Знамо как, командор его и сморозил, а потом в хладную вернул. Тепереча вот, некроманта дожидаются, чтоб совсем упокоил несчастного.

— И откуда ж ты все знаешь? — удивилась девушка.

— Так мой же ж сынок в управлении работает, ему ль не ведать, что в городе творится? — с гордостью за свое чадо отозвалась торговка. — Рядовой он у меня, но это пока. Парень справный и до офицера легко дослужится.

— Девонька, ты покупать чего будешь? — обратили-таки на меня внимание. Торговке, видимо, не очень хотелось слушать, как ее соседка нахваливает своего ребенка.

Пришлось покупать и уходить. Мне почему-то очень не хотелось стоять там с ними и в открытую слушать сплетни, которые вполне могли оказаться неправдой…

Или правдой. Очень-очень страшной правдой!

*

Капитан, ввалившийся ко мне в восьмом часу вечера, когда я уже собиралась закрывать магазин, выглядел достаточно плохо… откровенно паршиво, на самом деле, чтобы слова торговки больше не вызывали у меня сомнений. И ворота, скорее всего, закроют, и карантин введут.

— Что вы… — босой, он был одет в серую льняную рубаху и такие же серые штаны. И наряд этот мог значить лишь одно: капитан сбежал из лазарета.

И очень сильно ему повезло, что сегодня будний день и магазин я закрываю позже, пришел бы в выходной, наткнулся бы уже на закрытые двери. И, судя по виду Санхела, так под моими дверями и околел бы.

— Мне нужна твоя помощь, — привалившись плечом к дверному косяку, он пытался перевести дыхание. — Целители не справляются, не знают, что делать, а я чувствую, как меня сжигает моя же сила. Еще немного — и все каналы просто перегорят, я не могу этого допустить.

— А я-то как помогу? — тихо пролепетала я, замерев под лихорадочным взглядом его горящих глаз.

— Ты — моя последняя надежда.

— Но я не могу помочь, у меня нет таких знаний, я… — пробормотала несмело, но тут же осеклась. Я была в ужасе и не знала, что делать, зато знала ту, которая вполне могла ему помочь. — Хорошо. Для начала нам нужно вас уложить. По лестнице подняться сможете?

— Смогу, — решил он.