Выбор пути (СИ) - Щепетнов Евгений Владимирович. Страница 59

Впрочем — этот бугай явно хочет увеличить поток моей крови, и есть у меня подозрение, что желает он закончить начатое закономерным результатом как можно скорее. Проще говоря — прибить меня на месте и закопать под половицей. Так что смерть от потери кроме точно мне не грозит.

Боров взревел, вырвал наконец-то топор из пола и занес его над головой как заправский, умелый лесоруб. И только тогда я вышел из шока. Любой придет в себя увидев, как над его головой шкафообразный ублюдок заносит топор!

— Замри!

Боров замер, и только глаза его вращались в орбитах как бешеные, будто жили своей жизнью под нависшими черепными дугами неандертальца. Да, рожа еще та… и живет же такой урод! Про таких только и скажешь: «С печатью вырождения на лице». Вот такие твари и насиловали девчонок, а потом прикалывали их вилами. Не удивлюсь, если это были прямые его родичи — дед, или прадед.

— Хозяин! — голос Прошки был слабым, как из телефонной трубки, и явно доносился откуда-то издалека — сейчас, хозяин!

Что «сейчас», почему «сейчас» — никак не могу сообразить. Руку дергает от боли, гад мне плечо разрубил до самой кости. Еще бы чуть-чуть, и башка пополам. Мразота! Ведь в темноте бил, не знал, кто перед ним стоит! Друг это был, или враг — ведь не знал! Отморозок, самый настоящий отморозок.

На полу — лужа крови. Натекло с меня неслабо… То-то голова закружилась! Я так-то не боюсь вида крови, это головокружение не от излишней «девичьей» чувствительности. Потеря крови — вот это что за слабость.

По телу прошел жар, и… кровь вдруг перестала выбрасываться из раны будто вода из родника. Рану стало жечь, я дернулся, схватился за нее рукой и обнаружил, что на месте широкой рублено-резаной раны образовался красный, зудящий рубец!

— Хозяин! Чуть позже еще жизни дадим. Больше нельзя — сдохнет, гад! Гоним его к тебе, гоним! Ожидай!

Вот так вот… это они что, «качнули» жизнь у негодяя, за которым я их послал? И передали ее мне?! Оп-па-па! Так вот зачем нужны «помощники»! Так вот как ведьмы и колдуны продляют себе жизнь! Они забирают ее у других людей! И «белая» ведьма после этого будет говорить о «черной» и «белой» магии?! Она-то ведь тоже каким-то образом получает жизненную энергию! Так откуда ее берет?! Не от людей ли?

«И эти люди запрещают нам ковыряться в носу!» — как в том известном анекдоте.

Но да ладно. Об этом потом подумаю. Сейчас — надо борова оттащить в машину. Хотя… зачем тащить? Он и сам пойдет, скотина мерзкая!

«<em>Полное подчинение! Выполняешь все мои приказы</em>!» — накачал посыл силой, да так, что борова аж качнуло. Видимо ненависть придает мне сил — сейчас мне больше всего хочется, чтобы этот подонок просто сгнил на месте. Но нельзя! Всему свое время.

— Положи топор на пол. Выходи из дома, иди налево. Увидишь уазик с номером 804, садишься на заднее сиденье. Выполняй!

Это похоже на то, как если бы передо мной был робот. Медленно, механическими движениями — подергиваясь и неуклюже — положил топор и ступая на негнущихся ногах вышел из дома. Похоже, что пытался сопротивляться приказам, но не смог — мой посыл пересилил.

Кстати, ведь как оказалось не зря было говорено про вампиров — работа с «посылом» похожа на то, как изображают колдовство высших вампиров: они полностью подавляют волю человека и тот выполняет все, что они говорят. Похоже, что человек, написавший об этих вампирах видел, как действует настоящий колдун. Такой как я.

Теперь скрыть следы. На полу лужа моей крови — кладезь информации для какого-нибудь Гав-Гавыча. Никто не должен знать, что этот человек исчез после того, как я появился в его доме. А значит… значит этого дома не должно быть. Как в книге «Последний Дон» — скрывать следы, так с размахом! И пофиг, что вилла стоит десятки миллионов долларов — в огонь! Все — в огонь! Огонь очищает! И скрывает преступление.

Нашел зажигалку, нашел керосиновую лампу — в деревне без «керосинки» нет ни одного дома. Оборвет провода упавшим деревом, либо зимой замкнет на линии нападавшим снегом, выбьет предохранители на подстанции — не будешь же без света, или при лучине дома сидеть. Свечи, или лучше всего керосинка. Глухомань, тут своя жизнь, городским и не понять.

Разлил керосин по постели, по стенам, по полу, чиркнул зажигалкой, подпалил (пыхнуло неслабо!) и скрылся за дверью, пока мне не спалило ресницы. От бензина бы и не успел убежать, а вот керосин — тот горит помедленнее. Впрочем — не и менее жарко.

Когда вышел из дома, за подслеповатым окошком уже бушевало пламя. Деревянный дом, хорошо будет гореть! Заклинанием-то его никто не пропитывал, будет отличный «пионерский» костер.

Теперь — «рвать когти», да побыстрее, пока никто не заметил пожар. Заметят — все повыскочат, пожар в деревне великое событие, страшное событие — вдруг перекинется на соседние дома? Но не перекинется, точно — от дома до дома тут метров двадцать. Никому вреда не нанесет.

Уазик рыча вырвался за околицу, прыгая на глубоких рытвинах разбитой донельзя центральной улицы деревни. Луна, пока еще не полная, освещала путь, и моего зрения хватало, чтобы вести машину рвно по центру дороги. Фары включать не стал — отъеду на пару километров, тогда и включу. Никаких следов, никакой информации случайным наблюдателям! Самопроизвольное возгорание кишечных газов — вот что привело к пожару. Куда делись кости ублюдка? Испарились, черт подери!

Ублюдок сидел на заднем сиденье, глядя перед собою мертвым, пустым взглядом. Не знаю, сколько держится такое мое заклятие, но я все же хотел бы быть как можно скорее возле своего «зиндана», и чтобы этот боров был на его дне. Очень не хочется ощутить его толстые грязные пальцы на своем горле. Слабоват я пока что для боя в партере, до сих пор голова немного кружится.

Доехал без приключения. Почему-то ожидал, что бесы уже будут ждать меня возле дома вместе с нашей загнанной «дичью», но нет, пока что никого возле дома не было. Приказал борову взять лестницу и спустить в яму — тот легко приподнял дубовое сооружение и сделал все так, как я приказал, с тем же самым отрешенным выражением лица и дергаными движениями конечностей. Потом так же по приказу спустился на дно и замер, стоя на месте уродливым памятником всем ублюдкам-насильникам.

Лестницу я вытащил наверх, напрягшись до легкой тошноты и сильного головокружения. Переждал приступ, захлопнул крышку зиндана, закрыл ее на засов и медленно, стараясь не упасть побрел домой. Мне нужно было выпить воды — как минимум пару литров — и отлежаться. Думать о чем-то, и вообще соображать мне сейчас очень даже трудновато. Даже о том, что сегодня я реально едва не отправился на тот свет.

У меня хватило сил только лишь чтобы сбросить с себя окровавленную одежду и плюхнуться на кровать. По дороге к постели все-таки хлобыстнул литра полтора теплой, нагревшейся в комнате воды — сушняк дичайший из-за потери крови, нужно восстанавливать уровень жидкости в организме.

Ну а потом — бах! И «нокаут». До самого утра.

Уже под утро мне приснились двое — женщина в черном на стуле-троне, и мужчина, тоже в черном — он стоял рядом с женщиной. Они смотрели на меня молча, не говоря ни слова, и я знал — точно, смотрят, рассматривают меня, пронизывают взглядами из-под опущенных на лица капюшонов, хотя не видел не только их глаз, но даже и лиц.

А может этих лиц и не было? Ну как в фильме о «Братстве кольца» — забыл, как они назывались, эти безликие демоны — темные плащи, капюшоны, а лиц нет. Вообще лиц нет. И зачем лица сущностям, которые не имеют тела? Сущностям, которые освободились от всего человеческого, оставив лишь чистый разум, разум, который хочет… чего? Чего хочет этот разум? Чего хотят от меня эти двое? А ведь они точно хотят, я чувствую это.

А еще — чувствую, что я им нравлюсь. Они меня… одобряют! В чем именно одобряют — не знаю. Но одобряют меня, такого, каков я есть.

Мужчина сделал жест, будто подзывал меня к себе. Мои ноги понесли меня сами по себе — так этой ночью ходил пойманный мной негодяй, и вот теперь я, лишенный воли, беспомощный, шагаю, как механическая игрушка к своему хозяину. Меня обволакивает ужас, я боюсь этого существа, я не хочу к нему подходить, но ноги несут меня и несут, и мозг мой цепенеет от ледяного страха. Я ничтожество. Я маленький щенок, который не знает — накажет ли меня хозяин, или погладит.