Случайные люди (СИ) - Кузнецова (Маркова) Агния Александровна. Страница 22

Я пробормотала на всякий случай, что совершенно согласна, Марх Мэлор удовлетворился и продолжал, горячась и делая страстные жесты.

Скоро Марх Мэлор стал в шайке уважаем, а потом забрал особо верных людей и ушел с ними в новое логово, сделался главным, а поскольку таланты не пропьешь, его люди обставляли дела много изобретательнее и успешнее, чем те, что остались со старым главарем. Набирали богатство и силу, и в один из дней Марх Мэлор наведался в старый лагерь. Нужды в этом особенной не было, мазель, говорил он, все равно люди бежали оттуда ко мне, и скоро перебежали бы все — но как же было отрадно! Они сели пировать, даже не выкинув подальше тел, свалили в сторонку, а мертвого прежнего главаря усадили с собою веселиться. Тогда это казалось смешным.

А война шла, дороги стали полны беженцами, Марх Мэлор со своей братией зажил лучше, чем когда-либо… но потом насиженное место пришлось оставить и им. Братия Тихого леса не боялась королевской стражи (их ловили, казнили, но никому не удавалось изловить Марха Мэлора, а значит, братия жила), но орки — другой разговор. Пришлось отступать из Тихого леса — как раз через эти земли. Тогда тут еще не было леса, мазель, а были угодья, парки, все как полагается владениям маркграфа. Дом. В доме (Марх Мэлор хлопнул рядом с собою по кровати, подняв облако пыли) нашли хозяина, который тоже собирался бежать. Не убежал, не повезло. Война, время смелых решений, вот братия и решила смело: ежели что, свалим на орков, они рано или поздно будут тут, а дом слишком богат, чтобы не разграбить. В конце концов, нужно обеспечивать себе жизнь, вы понимаете, мазель? Ну вот. Мы только вышли отсюда, как началось. Марх Мэлор закатывал глаза, голос его отдавался по всей комнате и звенел на стекле. О, что это было! Он размахивал руками, описывая волну света и золотого пламени, в котором горела самая земля, ветви, люди — и не сгорали. И что-то грохотало там, вдалеке, и снова шла волна за волной. А небеса были то черные, то багряные, а потом проливались дождем и делались желтыми, как переспелая груша. А потом все стихло, мы только перевели дух, как полезли из земли деревья и кусты, трава стала до самой задницы, и ягоды, не вру, вот такенные! Он показывал кулак, я изображала удивление.

И снова стало тихо, по здешним дорогам никто не ходил, да и дороги по большей части заросли. Есть стало нечего, погреба дома маркграфа стремительно опустели. Но орков не было тоже, место так и стояло спокойное и пустое, словно заговоренное.

А потом Марх Мэлор заметил, что не чувствует голода и может не есть две недели подряд. А потом кто-то из его братии в пылу спора ткнул другого ножом, как это заведено у разбойников, чтобы предъявить свой аргумент: кровь пошла и перестала, а брат так и ходил два дня с ножом из пуза, пока не вынули, потому что цеплялся за предметы. Марх Мэлор тут же провел несколько опытов, и взрезанные жилы и свернутые шеи братьев-душегубцев подтвердили: умереть не получается. Если зверя, которого убили на охоте, не разделывать и не жарить сразу, он тоже не умирает, а если разрубить на куски и так оставить — долго не портится. Вкус остался тот же, правда, поэтому братия ела дичь, хотя есть было больше не нужно, и пила вино, хотя в голову било теперь слабее. Вино у маркграфа было отличное, что ни говори.

Марх Мэлор подливал мне в кубок, а я делала вид, что опустошаю. Кислятина какая-то…

Вот так и жили, мазель, говорил главарь братии, хорошо жили, пока не поняли, что уйти отсюда не получится. Десяток верст в любую сторону — и кончается чудо, которым нас одарили Четверо, пара шагов за невидимую границу — и падаем замертво, и не оживаем, даже если втащить обратно крюком с веревкой. Жнец проверял. Смелый был, безголовый, его боялись, а теперь его кости растащили волки.

— А на дуде у вас никто не играет? — пробормотала я.

Марх Мэлор осекся на полуслове, поскреб бородку.

— Мазели музыки захотелось? Будет музыка, если вы мне понравитесь. А пока тихо, я не окончил.

Я кивнула и улыбнулась, что было сил. Швец есть, Жнец был… без игреца на дуде никакой завершенности.

Он продолжал, повесть его стремилась к завершению. Больше разбойники никуда не отлучались, кроме некоторых отчаянных, которые на себе желали проверить, не ослабли ли чары, что не пускали их от гнезда. Проверяли — и падали, и не поднимались. Смелых с каждым годом становилось все меньше, и братия жила, варилась в своем бульоне, развлекалась, как умела, то есть резалась в карты, жрала, когда попадалась в силки дичь, травила одни и те же байки и грызлась по любому поводу. Марха Мэлора два или три раза сместили с поста главаря, но он всегда возвращался, потому что не так просто оставить его в стороне, о нет, мазель! Он был капитаном пехоты, разве эти простецы ему соперники? К тому же, за ними нужен пригляд, потому что без сильной командирской руки никакого порядку, а порядок нужен, иначе поотрубают друг другу руки и ноги, и коротать вечность станет значительно горестнее. Так что он не собственной власти ради, а спокойствия своих людей для. Он проявлял милость, когда возвращался на место главы, и не очень мучил тех, кто лез его смещать. Одного я вам как-нибудь покажу, мазель, он у нас висит вместо окорока в погребе.

Я снова улыбалась и говорила, что непременно хочу посмотреть, а сама думала, что даже такой дар, как вечная, или хотя бы долгая жизнь порождает удивительные уродства, если попадет не в те руки. А руки всегда не те, потому что всегда найдется такой хитрый и бессовестный капитан пехоты.

Братия шалела от безделья и скуки. Люди тут появлялись редко, места все еще пользовались дурной славой. Бывали орки, но от них мало веселья. Скоро пропали и они, и только недавно появились вновь.

— Судя по тому, что болтал ваш сторожевой пес, мазель, война все еще идет, — сказал Марх Мэлор, поправил что-то под штаниной. Он снова сидел на кровати, качал пустой кубок между пальцами. Глаза его блестели.

— Именно так, милостивый государь, — ответила я. — Мы как раз бежали от ее разрушительного продвижения.

— И ведь не убьешь заразу! — воскликнул главарь, зашвырнул кубок в угол, между двумя сундуками. — Что ты с ними ни делай. Хоть всю жизнь и всех своих людей положи. Поэтому, — он выпрямился, — очевидно, что Четверо вознаградили меня за то, что понял тщету войны и отказался от нее.

— Ваших… братьев вознаградили за это же?

Марх Мэлор нахмурился.

— Не могу знать, за что наградили их, но не за мудрость и не за понимание высшей воли. — Он встал, прошелся, скрипя ногой. — Невежды! Вы не представляете, мазель, как мне уныло с ними, вот честное слово — башка усыхает. До всей этой потусторонней дребедени хотя бы было дело, мне было, зачем командовать, а сейчас? Подай, принеси. Не режьте друг друга. Смеют не слушаться. Вино стало кончаться, запретил пить помногу — стали друг друга дубасить, разогнать кровь. Мозги последние поотшибали, всех разговоров — о прежних временах да о том, кто больше народу перерезал и награбил добра. — Он сжал кулаки, сердясь. — И никто ничего не умеет. Ни историй рассказывать, ни петь, ни плясать. Видите, как я говорю с ними, и как — с вами? Совсем испортили, черти. Песен не знают тоже. Я обещал вам музыку, мазель. Ха! Одна музыка — если Квинту в задницу вставить свисток и дать пинка, чтоб побегал. — Он встал, подошел ко мне, навис. От него дурно пахло, и прибавился кислый запашок вина. — Вы знаете, что с добрым человеком делает скука?

— Это самая страшная пытка, — сказала я, отодвинувшись от него вместе с креслом.

— Именно, — сказал Марх Мэлор, уперев руки в бока. — Именно, мазель. Скука, злоба и осточертевшие рожи. Но теперь все переменится. — Он ухмыльнулся, взял меня за плечо, дернул к себе, поднял на ноги. — Теперь вы будете меня развлекать. Будете рассказывать новое и согревать мне постель. У маршалов были слуги, омывали телеса этих старых лизоблюдов… и вы станете омывать меня. Отблагодарите гостеприимного хозяина в моем лице, ведь так? Никто вас не тронет, вы будете неплохо жить.