Несчастье на полставки (СИ) - Кувайкова Анна Александровна. Страница 57

— И что ты для меня делала? Что, а? — маманя звучно треснула полотенцем по столу. Ух, какие мы грозные! — От тебя же никогда ничего не дождешься и не допросишься!

— Правильно! — неожиданно громко хохотнула — отчим как раз звук на телевизоре прибавил. Он в бабские ссоры никогда в принципе не вмешивается, а потому и отгораживается, как может. — Тебе и просить не надо, ты всегда вваливаешься ко мне домой и берешь, что хочешь! И ладно бы, попросила, предупредила, да взяла нормально, но нет! Обдерешь, как липку, обшаришь каждый угол, будто у себя дома, оставишь срач, и разбирайся, Асенька, как хочешь, кушай, что хочешь. Хочешь — ботву пожуй, а хочешь — оставленные крошки. И я еще про все остальное молчу!

— Только посмей, дрянь, — зашипела мать, хватая меня за руку. — Только посмей сказать еще хоть слово!

— И посмею, — прошипела в ответ я, решив устроить милое семейное общение двух членов нашего милого серпентария. — Еще как посмею, будь уверена! Мне надоело, как ты со мной обращаешься. Я от тебя в жизни что слышала, напомнить, м? От тебя не убудет, маме надо помогать… а как со мной быть? Ты мне много за всю жизнь дала? Озаботилась, хватает ли мне чего, помогла, поддержала…. Прежде чем подчистую выгребать мои продукты, забирать мою технику, вещи, обрывать огород, ты хотя бы спросила?? Да ты даже палец о палец не ударила! Так вот, теперь я не собираюсь делать для тебя ничего. И еще раз я увижу тебя на пороге моего дома — и дядя Толя узнает о твоих похождениях, клянусь!

И, резко вырвав руку из ее хватки, направилась в коридор обуваться, чувствуя себя прозрачным булькающим чайничком, с которого наконец-то сняли крышку. Вроде внутренности все еще кипят, а пар-то уже и выходит…

Одним словом — высказалась! Давно пора было. Сколько можно было мучиться, давать себя использовать и молчать в половую тряпочку? Совсем уже обалдела, Соколовская — все, кому не лень о тебя ноги вытирают!

— Я продаю дом.

— Что? — запнулась я в пороге, резко промахнувшись мимо резиновой вокзальной тапки. — Что ты сказала?

— Что слышала, — мать стояла напротив меня, глядя с непривычной, неожиданной ненавистью. — Раньше я сомневалась, но теперь вижу: ты его не заслуживаешь. Я продаю дом вместе со всем его содержимым, огородом и постройками. И немедленно! Покупатель уже есть.

— Вот как? — изумленно вскинула я брови, горько усмехаясь. — Хорошо же ты сомневалась. Так сомневалась, что, наверное, не знала, куда деться! Вон, даже покупателей от сомнений быстренько нашла! Спасибо тебе, мамуль. Заботливая ты моя. Ты раньше обо мне не особо думала, и, знаешь, лучше бы не начинала. А знаешь, что… Иди ты к черту. Подавись своим домом. Проживу как-нибудь без тебя.

Нет, ну а что? Жила как-то без нее полную двадцадку, и теперь перекантуюсь…

Домой я не шла — плыла как в тумане. Перебирала едва-едва ногами, зачем-то волоча за собой пакет с туфлями. В том самом расхлябанном бомжеватом виде, в разбрызганном состоянии шуршала по старой дороги, чувствуя себя беспризорной, безродной…бездомной.

Так-то оно и было в принципе.

Я даже ни сразу заметила, что дом-то, пока меня не было, изменился до неузнаваемости, заманчиво блестя в лучах вечернего солнца новенькими пластиковыми окнами. Да и вообще, все происходящее воспринималось как-то отстраненно, хоть я и понимала, что должна, как минимум, рыдать в голос. Но, наверное, мозг от перегруза мыслей, вместе с выгоревшей душой, на пару решили уйти в сумрак, и дать пустым мыльным пузырям поплавать у меня в голове.

Так что я спокойно перелезла через забор, отыскала в бане ключ, и вошла в порядком опустевший за мое отсутствие дом. Руки-ноги совершали все движения на автомате: скинуть с себя тряпки, накинуть безразмерную серую футболку и шорты, собрать волосы в хвост, и напялить мягонькие галоши, резиновые снаружи, меховые внутри. И выползи в порядком запущенный огород. А дальше и вовсе дело техники! Взять таз, собрать огурцы, надергать редиски, прорядить морковку, сжевать чуть-чуть малины прямо с куста…

Скрип калитки, открываемой со стороны двора, раздался уже когда я заканчивала с поливкой.

Правда, некогда родной голос показался мне в тот момент ничуть не приятнее, чем грязная вода, звучно хлюпнувшая в галошах:

— Ася…

— Уходи, — произнесла, не поворачиваясь, не испытывая ровным счетом ничего, продолжая методично заливать петрушку. И чего, спрашивается, явился? Я и раньше-то на разговор настроена не была, а после всего случившегося — и подавно.

Как говорится, не самое удачное время для разговора…

— Ась, нам нужно поговорить.

— Ему нужно, — тихо усмехнулась, засовывая шланг в жестяное ведро с ковшиком. — Какое совпадение. Всем прям остро необходимо со мной сегодня поговорить! И каждый разговор не приносит лично для меня ничего хорошего. Знаешь, а пожалуй, я откажусь.

— Что случилось? — мигом нахмурился друг.

Ну надо же, какие мы серьезные! Вот прям точь-в-точь как все те разы, когда лгал мне прямо в глаза! С такой же серьезной рожей это делал, ага.

— Это не твое дело, — отозвалась, переставляя шланг в другой ведро, ослабляя напор в кране, и принимаясь аккуратно и методично поливать из ковшика молодые помидоры. Монотонные, знакомые движения неплохо помогали сохранить вакуум внутри себя. — Не теперь, Андреев. Уходи.

— Ась, я…

— Ты не расслышал? — подняла на него упрямый взгляд, и впервые увидела в его глазах растерянность. — Я сказала — уходи. Я не хочу с тобой разговаривать. Ни сейчас, ни потом. Я знаю все, о чем ты хочешь сказать. Избавь меня от этого.

— Ась…

— Уходи, — упрямо произнесла, возвращаясь к поливке. Что-то не было ни желания кричать, устраивать скандалы, зашвырнуть в Ромашку бочкой. Надоело! Единственное, что я действительно хотела — это остаться одной. Закончить работу, отмыться… А там можно уже и порыдать в углу ванной.

— Ты можешь меня хотя бы выслушать?

— Нет, не могу. Еще есть вопросы?

— Хорошо, — неожиданно сдался Ромка. Правда, упрямство в его взгляде и голосе так никуда и не делось. Вот же настырный-то, а! — Сейчас я уйду. Я понимаю, что ты на меня злишься, и да, я это заслужил. Я не буду умолять тебя или оправдываться. Главное, что ты дома и с тобой все в порядке. Но я надеюсь, что мы все равно сможем поговорить потом. Так просто это все не закончится.

Я только неопределенно пожала плечами.

Как пожелаешь, Андреев.

Но… как только захлопнулись ворота, я отбросила прочь весь инвентарь. Скинула обувку, медленно прошлась вдоль грядок, пачкая ноги в мокрой, но теплой земле, оглядываясь вокруг. На буйную зелень деревьев, на ровные ряды картошки внизу, на аккуратные теплицы, старенькие постройки, и реку, раскинувшуюся там, далеко за огородом. А после и вовсе уселась на верхней ступеньке лестницы, ведущей вниз по косогору, глядя вдаль — туда, где виднелись богатые коттеджи, и тот самый мостик, казавшийся таким крохотным издалека…

А после, уже не сомневаясь, вытянула из кармана телефон, чтобы набрать знакомый номер:

— Гаспар? Да, это я. Привет. Да, со мной все в порядке. Я просто хотела спросить…ты можешь заказать мне билеты на завтра?

— О, моя маленькая Асель! Конечно, я могу заказать билеты! Но мон шер амии, мне нужны твои данные. Как только у меня будет скан паспорта и твоя виза, я тот час вышлю тебе электронный билет на мою родину! — бодро затараторил обрадовавшийся француз, заставив меня вяло улыбнуться. Ну вот хоть кому-то в этом мире стало чудненько!

Правда… вот на этом месте только что начавшегося разговора, я уже как-то заметно приуныла.

— Виза? — облизнув пересохшие губы, спросила, чувствуя как медленно немеют ноги.

О-ёй… Кажется мне, что это ж-ж-ж не спроста, да простит меня великий Винни-Пух за плагиат.

— Ну, конечно! У тебя же есть готовая виза типа Д?

— У меня была типа С, — призналась, ощущая дикое желание то ли поржать, то ли побиться лбом о медный тазик. — Та, которая на три месяца… Но она уже давно закончилась.