Дело Бутиных - Хавкин Оскар Адольфович. Страница 24

Недели две спустя Багашев предупредил Бутина, что в Нерчинск «прилетела весьма занятная иностранная птица», желающая сделать визит главе известной фирмы.

— Кто же таков? — спросил Бутин, впрочем знавший, что Багашев ненужного человека навязывать не станет...

— Некто Джон Линч, американец, личность впечатляющая: крупный делец, инженер, притом держится просто... К нам привалил через Аляску в Николаевск, а дальше по Амуру. Нюх, как мне представляется, острейший, аж сохатый позавидует.

— Что ж, приводите, Иван Васильевич, надо же и устроить американского гостя... Позовем Михаила Андреича, Оскара Александровича. Невестушка распорядится насчет ужина. Попотчуем, чтобы помнил сибирское хлебосольство.

Американец оказался американцем: долговязый, светловолосый, плотного сложения, с сухим долгим лицом, тонким костлявым носом, массивной челюстью и серо-синими, близко поставленными глазами.

Первые секунды, представляясь, Линч мялся, разводил руками, пытался выстроить чудовищную «русскую» фразу, но быстро выяснилось, что мистер Бутин и его брат изъясняются по-английски, одна из хозяек миссис Капитолин вдобавок еще и по-французски, а вторая мисс Татьян еще и по-немецки. Да и гости этого дома, оказалось, сведущи в европейских языках, а мистер Микаэль Зензинов даже владеет латынью.

Американец выразил искреннее восхищение и удовольствие, что находится в Сибири в таком цивилизованном обществе. Похвала прозвучала так, что можно было обидеться, словно бы он ожидал в Нерчинске встретить дикарей с проткнутыми носами и с прикрытием одного места пальмовым листом.

— Такие пространства, такой ландшафт. Колоссаль. Сколько миль проехал, а дороге конца нет, как бесконечное лассо. Фьюить.

Сибирь только с моей страной можно сравнить — ого-го-го! — И он выставил длинный сухой палец: вот, эта моя наивысшая похвала. — Сибирь и Америка — родные сестры, пусть меня забодает бизон, если я не прав. Пиф-паф.

О-ха-хо да ого-го, бизоны и пиф-паф, театральщина или характер, — а к поездке в Сибирь этот длинный Джон подготовился неплохо. Знаком и с географией и с историей края. И изрядно начитан. То Палласа, то Гмелина помянет, то из Миллера приведет, и Мартос ему знаком и Трапезников... Из Гумбольдта чуть ли не страницу наизусть прочитал. Нет, не зряшный визит, не пустое путешествие — хо-ха-хе! — нас тоже не проведешь на мякине, — даже новейшие труды Гагимейстера и Загоскина проштудировал, Ангару с Селенгой и Томск с Иркутском не путает, маршруты Невельского до тонкости изучил и в курсе Кяхтинской чайной торговли не хуже, чем наши Собашниковы или Поповы. Что ж, приятно, что Америка нами так интересуется. Пождем, когда — фьюить! — мужик раскроется да истинную цель своей поездки выявит. А пока ешь да пей, нахваливай наши пельмени, груздочки, икру да севрюжку и водочку нашу; мы народ широкий и гостеприимный, когда с делом да с добром к нам.

— Я про вас, мистер Бутин, много слышал и в прессе читал. В своей Америке, откровенно скажу, мы с симпатией следим за русской колонизацией Сибири. Богатая страна. Вы очень энергично взялись, мистер Бутин, у вас американская хватка — пиф-паф! Но-но-но, — небольшие глаза Джона вспыхнули бирюзой на солнце. — Можно еще быстрей, еще лучше, еще основательней.

Гость еще до ужина настоял, чтобы в первую очередь ему показали весь дом, участок и знаменитый сад миссис Татьяны.

Он внимательнейшим образом, с неподдельным интересом изучал и общее устройство дворца и каждую вещицу, записывал в толстый блокнот даваемые разъяснения, исходившие от хозяев дома.

— О, длина всего здания пятьдесят две сажени? А в метрах?

— О, больше ста! А в английских единицах? Триста шестьдесят футов! Колоссаль! А ширина, вы сказали, двенадцать сажень? И еще аршин? И еще полтора вершка? Вершок? Какое милое и смешное слово, как зверушка. Мы, американцы, ценим точность. Это русский брат дюйма? И сантиметра? Как вы сказали, мистер Бутин, по-русски: от горшка два вершка? Ну, это не про меня, ха-ха! — И он весело смеялся, звучно сморкаясь в большой клетчатый платок. — Значит, здание в ширину двадцать метров. Колоссаль. Мое ранчо в Канзасе похоже на ваш дворец, как погонщик лошадей на принца?

— Однако, мистер Линч, — сказал младший Бутин, — ваши владельцы табунов и овец богаче любого европейского принца.

— С вами приятно пошутить, мистер Бутин. Как говорится у вас, у русских: вам пальца в рот не клади!

Он медленно обошел все внутренние помещения дома — начиная от прихожей главного входа до мезонина третьего этажа.

Он зорко все примечал: и медные ручки входных дверей, и хрустальную ручку маленькой двери в швейцарскую, и зеркальную дверь в большой зал, и самый зал, который привел его в бурный восторг.

Линч прямо-таки впился своими зоркими бирюзовыми глазками, разделенными узким хрящеватым носом, в позолоченный барьер, изображающий милых, шаловливых амуров, играющих на лютнях, свирелях и арфах. Он чуть ли не вплотную приник лицом, обозревая позолоченные украшения зеркальных дверей и тонкую резьбу белых дверей, ведущих в боковые комнаты, парадную гостиную и курильню.

— Версаль, растопчи меня бизон! Маленький сибирский Версаль. Сколько же надо иметь свободных средств, чтобы позволить себе такие траты. Мы, американцы, жалеем на это наши деньги, дьявол меня побери вместе с моим ранчо. Наши капиталы должны давать только дивиденд!

Бутин подумал: «Ну, милый, ежли ты побывал в Версале, а может, и в нашем Петергофе или Павловске, то простим тебе все твои гиперболы. Нерчинский «Версаль» обошелся Бутину большими трудами, чем всем французским Людовикам вместе взятым. Одни зеркала чего стоили, из Парижа доставленные: на речных и морских судах плыли; в длинных повозках, уложенных сеном в пять вершков слоем (вершков, мистер Линч), наисмирнейшими лошадьми их везли; до места, в распутье, на руках донесли... От французского Версаля до сибирского — дорожка-то ого-го и хи-ха-хо!

Однако же что привело этого восторженного, наблюдательного, делового и осведомленного Джона Линча на Амур и Шилку?

Фишер интересовался растениями, Мартос животными, Паллас и тем, и другим, и третьим, — а этот чем?

Зеркалами? Длиной дома в саженях, метрах и футах?

Меж тем американец щедро сыпал похвалами налево и направо, взбираясь по лестнице второго этажа с узорными чугунными перилами (своего, Николаевского завода, изготовления), и застрял на верхней площадке возле стеклянной картины среднего из трех окон. Картина та, присланная знаменитой королевской баварской стеклокрасительной фабрикой Кристиана Петтлера, выполнена там наилучшими мюнхенскими мастерами, а изображает в пронзительных красках Михаила Архангела, убивающего дракона.

— При религиозном содержании здесь есть и земной смысл, — довольно метко заметил гость.

Когда прошли в маленькую гостиную, а из нее в большую шестиоконную верхнюю гостиную, Бутин ощутил даже некоторую усталость от милейшего гостя. Он был рад догадливости невестки, пригласившей всех наконец к ужину. Во время ужина, как обрисовано выше, вместе с комплиментами дамам — Линч не забыл даже скромнейшую Филикитаиту Степановну, — вместе с тостами Бутину, Нерчинску, Сибири, дельному капиталу и золотым приискам американец постепенно начал приближаться к цели своей поездки.

За десертом — фруктами и мороженым — Линч взял в оборот всех собравшихся за столом мужчин.

— О, Николас Бутин, я знаю — вы совладелец фирмы, старший брат высокоталантливого Микаэля Бутина, я много слышал о вас как о просвещенном бизнесмене. Вы с прекрасной супругой вашей и в Европе бывали! А вы, о господин Микаэль Зензинов, — ученый, историк, этнограф, вас печатают лучшие московские и петербургские журналы, я слышал о ваших трудах от самого господина Радде! О Иван, мой тезка, — Джон Багашев — литератор, издатель, журналист, — в Америке от прессы все зависит, это зеркало общества, — я вам благодарен за то, что вы ввели американского Ивана-Джона, друга России, в это первоклассное общество. О, господин Маврикий Мауриц — музыкант, композитор, творящий высокое искусство в самом сердце Сибири! Такое созвездие талантов, окружающих вас, делает вам честь, господин Бутин! В каждом маленьком городе у нас в Америке, — вдруг сказал Линч, — есть своя гостиница, своя аптека, своя библиотека. И свой бар. А у вас, господа?