Реинкарнация Тьмы (СИ) - Виноградов Максим. Страница 9

Она кидает взгляд на распростертые тела.

— Пусть эти глупцы тебя не смущают, это так — наемники. Расходный материал. Я знала, что ты с ними справишься.

Ее рука скользит вниз по моей шее, по груди. Она берется твердой хваткой за рукоять оружия, воткнутого в мою плоть.

— А теперь ты умрешь, — констатирует она, — Не переживай, ты ненадолго переживешь своих друзей! Они тоже погибнут, сгорят в пламени ада, да. Уже скоро. Ну а ты — тебя я хотела убить сама!

Нейти с силой выдергивает клинок из тела, заставив меня пошатнуться и упасть на колени. Она неспешно, прагматично вытирает лезвие об остатки моей одежды и уходит, не сказав больше ни слова. Я смотрю ей вслед, пока тусклый свет позволяет видеть очертания стройного силуэта.

Вот теперь пришла боль. Боль, холод и отчаяние. Надо выбираться, надо постараться дойти до людей.

Я попробовал встать, но тщетно. Остается только ползти, в надежде встретить кого-нибудь, кто сможет помочь.

Я пополз, опираясь на одну руку, другой пытаясь зажать рану, из которой толчками лилась кровь. Боль в груди разрасталась, занимая все тело, но боль — это даже хорошо. Она не давала отключиться, вырывала назад из забытья, куда норовило соскользнуть сознание.

Вот и улица. Не выдержав, я упал на живот, больно ударившись головой об обледенелую мостовую. Холод слегка освежил, дал секундную передышку.

Я затравленно огляделся — ни души! А через дорогу, в пятнадцати метрах от меня — церковь. Я пополз к ней уже пластом, кое-как подтягивая себя руками.

Единый, помоги! Дай силы доползти, не дай сгинуть тут, на улице, в холоде! Ты помогаешь всем по своей милости — и грешникам и святым, и верующим и атеистам. Поделись же своей волей, своей жизнью! Помоги сделать еще шажок, преодолеть еще метр расстояния!

Впервые в жизни я взмолился. Я совершенно не представлял, как это нужно делать, поэтому просто обращался к Богу и просил его о помощи. Стиснув зубы и прокусив губу, я продолжал подтягивать свое израненное тело к цели.

Так ли жарко молился бедняга Вальтер Шульц, когда спасся от демонопоклонников? Я думаю, гораздо лучше. Но и я схватился за то единственное, что осталось, за последний шанс, за то, что может дать надежду там, где все остальное пасует. За веру.

Не знаю, сколько я полз и каких сил это стоило. Но дорогу я преодолел. И только теперь понял, что никак не смогу открыть калитку. Небольшой заборчик, окружающий церковь, которому и высота-то всего с метр, стал для меня непреодолимой преградой.

Единый, помоги! Единый, помоги!

В голове остались только эти два слова. Собрав последние силы, я оперся на руки и попытался дотянутся до щеколды. Не хватило всего пары сантиметров — опорная рука подогнулась и я упал, ударившись лбом о камень порожка.

Теперь я сдался. Сознание погрузилось во тьму.

И тут же я с удивлением осознал, что стою рядом с калиткой. Я видел церковь, видел пустынную улицу с кровавым следом поперек нее. Я видел свое тело, распростертое на земле. Всмотревшись, я понял, что все кончено. Мозг еще будет работать какое-то время, но сердце уже остановилось.

Скрипнула дверь церкви, на пороге показался отец Игнат. Он тревожно всмотрелся в ночную улицу, как будто что-то ища. Я помахал ему рукой, но он смотрел сквозь меня, не замечая и моего тела. Глубоко вздохнув, священник развернулся, чтобы уйти, но в последний момент словно запнулся. Постояв секунду, он решительным шагом прошел к калитке, и тут увидел мое тело, лежащее в растекающейся луже крови.

Отец Игнат вскрикнул, подбежал и склонился над телом. Его руки сдавили рану, губы зашептали слова молитвы.

— Единый Боже, сошедший на землю и возвысившийся вновь! Дающий жизнь и дарящий смерть! Обрати свой взор, коснись моего разума, услышь голос моего сердца, что взывает тебе о помощи!

Слова лились из его уст непрекращающимся потоком, сливаясь в искреннюю молитву, полную боли и сострадания.

— Зачем? Святой отец, зачем? — спросил его я, — Уже все кончено. Отпустите меня.

Конечно же, он не услышал, продолжая свою молитву. Я понял, что мой бесплотный дух теперь невидим и неслышен никем из живых.

Я отвернулся. Спасибо, отец Игнат, но зря все это. То, что умерло, то мертво, и назад не воротить. Но почему я еще здесь? Разве мне не пора? Стоп. Я хочу узнать, что с моими друзьями!

Повинуясь моей воле, мой дух летит над землей с неимоверной скоростью. Через мгновение я уже возле пентаграммы.

Она словно ожила — грани исполинской фигуры светятся синим пламенем, в вершинах горят костры. В центре, у алтаря, я вижу толпу людей в темных балахонах, а на самом жертвенном камне — тело мальчика.

Я слышу громкий окрик — через стену пламени прыгает Марио, почти сразу, без остановки, начиная стрельбу из пулевиков. Но уже поздно. Рука с ножом опустилась, кровь жертвы полилась на темный камень алтаря.

Гром, грохот, земля трясется от высвобождающейся силы. Люди кричат — кто от страха, кто в безумном упоении.

— Не входите внутрь! Стойте! — конечно, мой крик слышу только я, для живых он не существует.

Григорий, Анжела, Хельга — все уже внутри пентаграммы.

Химик бросает в толпу склянку, от которой во все стороны расходится облако темного газа. Толпа раздается в стороны, но поздно — один за другим люди валятся на землю, сраженные отравленным воздухом.

И тут пентаграмма вспыхивает огнем! Пятиугольная стена пламени вздымается до самого неба! От нее идет такой жар, что начинает плавиться камень!

Ловушка захлопнулась.

Последнее, что я вижу перед тем, как пламя скрывает все, находящееся внутри, это Анжела, набрасывающая защитные заклинания на Марио и Григория.

Потом пламя замыкается само на себя, огненные стены ловушки начинают сжиматься, пожирая всех, кто имел несчастье оказаться внутри.

Я никак не могу помочь, и это удручает. Не ощущаю жара, но и повлиять на него не в моей власти. А пентаграмма все продолжает сжиматься, уменьшившись в размерах уже почти вдвое.

Там, где проходит пламя, на земле остается только ровный слой черного пепла. Черного как... как пятно, внезапно появившееся на огненном куполе!

Небольшое темное пятнышко на полусфере ярко-алого огня возникло внезапно и постепенно увеличивается в размерах. Я понимаю, что стихии огня противостоит Тьма, самая натуральная, первозданная темнота. По пламенной поверхности бегут темные трещины, она дрожит от сдерживаемой мощи. И не выдерживает.

Взрыв! Меня откидывает далеко вверх, я лечу ввысь, к небу. Кинув прощальный взгляд на землю, я вижу Хельгу, из рук которой струится тьма, укрощающая пламя. Но это теперь не важно, меня притягивает к себе яркий свет, сияющий высоко, выше облаков, дальше звезд.

Я лечу к свету, я растворяюсь в нем. Он манит и заставляет забыть обо всем ином. Моя жизнь проносится перед взором стремительным калейдоскопом и растворяется в небытии. Свет все ближе, все ярче. Он слепит, принуждая зажмуриться и отвернуть голову. Но даже сквозь закрытые веки терпеть эту яркость становится невозможно. Я кричу от боли и... открываю глаза.

— ... спасибо, Единый! Спасибо, что даешь мне силы совершить то, что суждено тобою. Спасибо, что делаешь меня посредником своей воли! Славься! Славься! Славься во веки веков!

Отец Игнат закончил молитву и обессиленно откинулся назад, усевшись на холодную мостовую. Из его глаз градом катились слезы, пот тек с него ручьями, словно после многочасовой тяжелой работы. Он посмотрел на свои руки, испачканные в чужой крови.

Я с удивлением уставился на него. В теле не было ни боли, ни вообще никаких неприятных ощущений. Наоборот — я был полон сил и энергии, как после хорошего сна.

— Я что, жив? — вопроса умнее мне не пришло в голову.

— Как видишь, — устало ответил священник, — Как тебе такой парадокс выжившего, а, сынок?

— Но как? Почему?

— Волею Божьей. И моими молитвами, — он вытирает пот тыльной стороной ладони, — Как теперь твоя вера? Укрепилась?

Приподнявшись, я огляделся, потом встал на ноги. Провел рукой по груди — ни следа от раны! Даже мельчайшего шрамика не осталось! Лишь кровь на рваной одежде и по всему телу.