Недостреленный (АИ) - Читатель Константин. Страница 19

Ободренный таким напутствием, я пошел вслед за ним на выход из здания.

Мы вышли на морозную улицу, вскочили на подножку проходившего трамвая, потом перебрались по мосту через Москву-реку и углубились в район мелких улочек и двухэтажных домов и складов. Приблизительно через час по ощущениям мы были на месте. Артель размещалась в двухтажном доме, на первом этаже которого был склад со входом со стороны двора. Ворота во двор были открыты, замок на них был сбит. Замки на двери склада были вырваны, на внутренних дверях тоже. Никитин зашел внутрь и представился. Пожилой счетовод артели обрадовался и показал нам, где располагалась партия товара. Склад был обчищен полностью. Осталась только одна штука ткани, унесённая ранее артельщиками в другую комнату и там оставленная. Мы внимательно осмотрели ткань, пощупали. Я даже попросил клочок для образца, который мне и отрезали большими ножницами.

— Много было ткани то? — поинтересовался Никитин.

— Порядочно… — повздыхал артельщик. — Привозили на двух подводах.

— А когда привозили?

— Вчера утречком и привозили.

— А кто знал об этом?

— Так все и знали. Да и видели все, кто тут ходит. Две подводы незаметно не провезёшь… — ответил счетовод.

Однако, как оказалось, две подводы очень даже незаметно провезёшь. Мы полдня обходили местных, дворника, жителей соседних домов, спрашивали, кто что видел вчера вечером, ночью или поутру, но никто ничего не видел. И не слышал, даже когда сбивали замок с ворот.

— Вот так то, брат, — устало сказал мне Никитин. — Несознательный элемент кругом. Мелкобуржуазный. Перевоспитывать их надобно, в духе социалистической сознательности.

Я ничего не ответил. Походил по двору артели, посмотрел. Конечно, и склад, и двор был полностью истоптаны еще с утра. Толпа артельщиков и просто любопытных насмотрелись, поохали, повздыхали над кражей и затоптали все возможные следы. Я походил по краю двора и подозвал Никитина:

— Паш, подойди. Смотри… — и указал на отпечаток у самого забора.

— Ну, след лошадиный, — сказал Никитин, — подкованный. Погодь, ты думаешь, что это преступников лошадь?

— Не знаю, — честно сказал я. — Может и их, а может и тех, кто привозил. Сегодня во двор никто не заезжал. А позавчера и днем раньше снег падал. Так что след вчерашний либо ночной.

— Как только не затоптали… — проговорил Никитин. — Видно, лошадь по краю в обход двора повели.

— Знать бы чей это след, — вслух подумал я.

— А щас, погодь, мы и спросим, — оживился Павел.

— У кого? У следа? Тут же никто ничего не видел, — подначил я.

Никитин ушел в здание артели, вызвал оттуда артельщиков и стал спрашивать, как вчера заезжали подводы. Путем долгих обсуждений, воспоминаний и споров выяснили, что, вроде, привозившие по этому краю не проезжали.

— Ну, здорово ты выяснил! — обрадовался я, — Теперь ясно, что это след лошади похитителей.

— А то! — шутливо подбоченился Никитин. — Знай наших.

Я достал из кармана четвертинки листа бумаги вместо блокнота и остаток карандаша и тщательно зарисовал след с подковой в натуральную величину со всеми различимыми деталями подковы и расположения гвоздей.

— Ну ты прям Пинкертон, — поддел меня Павел, — Так по следу и искать будешь?

— А то! — повторил я его слова. — Поможет, не поможет, но это — улика! — и я важно поднял вверх указательный палец.

— Ну ладно, пойдём что-ли, Пинкертон, — Павел рассмеялся и хлопнул меня по плечу.

Мы вернулись на Знаменский, доложились начальству, выслушали недовольство, что не нашли свидетелей, тут же получили одобрение, что привезли образец ткани и рисунок следа и были отпущены обедать. "Паш, ты иди в столовую, я потом догоню, дело тут есть", — сказал я.

Забежал в канцелярию, высматривая Лизу. Она, увидев меня оживилась, а я вызвал её и отвел в укромный уголок коридора, обнял, поцеловал, сказал, какая она хорошая, самая лучшая, что у меня всё хорошо, в перестрелках не участвовал, и сейчас идем есть в столовую с боевым товарищем. Она очень обрадовалась, и тут же огорчилась, что они с девушками уже ходили в столовую, и у них много работы, и она не сможет сходить со мной, поцеловала меня, и радостная побежала обратно, помахав мне рукой. Я с улыбкой посмотрел ей вслед, и поспешил вслед за Никитиным утолять уже ощущающийся голод.

После столовой, где нам дали суп с рыбьими головами, на второе жидкую кашу и кусок хлеба со стаканом чая, мы с Никитиным вернулись в здание на Знаменском для новых дел. Во второй половине дня была запланирована облава-не облава, обход некоторых злачных мест, трактиров и гостиниц большим составом сотрудников уголовно-розыскной милиции.

Мы вышли, когда уже наступили сумерки. Таких неопытных сотрудников вроде меня ставили парой или по трое обычно снаружи у черного хода или окон первого этажа перехватывать желающих улизнуть, а остальные входили внутрь и осматривали помещения. Подозрительных лиц задерживали и переправляли в розыскную милицию для опознания и регистрации. "Обошли" таким образом несколько заведений, закончив уже поздно вечером. Длительность рабочего дня у сотрудников уголовно-розыскной милиции, к моему сожалению, оказался ненормируемой.

Никитин возвращался со мной по темным московским улицам и, вдохновленный незнакомым с московскими реалиями слушателем, вовсю просвещал меня о жизни бедных районов Москвы. Он рассказывал мне о ночлежках, которые открываются с пяти-шести вечера и закрываются утром, давая возможность подённым рабочим, нищим и беднякам, приехавшим в Москву в поисках заработка и не имеющим своего угла, переждать вечер и ночь, особенно морозной зимой, а утром вышвыривая их на дневные уличные заботы.

О кабаках, трактирах и притонах, где пропивает заработанное, выпрошенное или украденное за день эта беднота, вращаясь по замкнутому кругу, из которого выход чаще всего быть убитым в переулках или смерть в больнице для нищих. Спивались многие, не только крестьянский и рабочий люд, были и бывшие чиновники и дворяне, угодившие на дно социальной жизни и кое-как зарабатывающие своим знанием грамоты. В некоторых притонах и кабаках подавали не только слитую и смешанную из остатков водку, но и опий или кокаин, тем самым укорачивая и без того недолгую жизнь здешних обитателей.

Слушая эти рассказы, я пытался понять, сколько в них правда, а сколько вымысла рассказчика, желающего потрясти слушателя красочными или страшными подробностями, но потом я вспомнил, что даже читал в прошлой жизни, помнится, у Гиляровского. Знакомые по этой книге названия "Хитровка", "Сухаревка" слышались и в рассказах Никитина с добавлением подробностей.

Откуда взялись это "дно", как в пьесе Горького? Насколько мне стало понятно, от бедности и нищеты части населения Российской империи. В надежде на заработок стремились крестьяне или мещане в Москву, а на Хитровской площади находилась биржа труда и место, где нанимали работников, чаще всего подённых. Здесь же выстроены были ночлежки или превращены в таковые уже стоящие здания, где приезжие останавливались, пережидая ночи, набиваясь битком и принося прибыли домовладельцам. Немалые, видно, прибыли, если несмотря на протесты общественности и различные проекты по сносу или хотя бы переносу "Хитровки" на другое место подальше от центра Москвы, таким проектам в царское время ни разу не был дан ход.

Здесь же, в зданиях, располагались и многочисленные трактиры и кабаки, выкачивающие полученную за день денежку у местных обитателей и обогащая их владельцев. Естественно, в такой среде царила преступность. Царская полиция и не могла, и не хотела справляться с криминальной обстановкой, хотя, возможно, полиция бессильна была что-то сильно изменить. Тут, наверное, как в анекдоте про водопроводчика, "всю систему менять надо было". Полиция могла лишь сдерживать эту среду в каких-то рамках, а сейчас, после революций, когда центральная власть слаба, преступность развернулась во всю. Она не ограничивалась рамками трущоб и темных подворотен, а заходила в респектабельные прежде заведения, совершала вооруженные ограбления купеческих собраний и ресторанов, грабила среди бела дня на центральных улицах прохожих, убивала милиционеров, превосходя численно милицейские патрули и наряды.