Недостреленный (АИ) - Читатель Константин. Страница 82

С Саратовского вокзала наш состав перегнали местным паровозом на Николаевский по Московской Окружной железной дороге. Эта дорога была очень молода, её построили ровно десять лет назад. До этого времени различные железные дороги, приходившие в Москву с десятка направлений, не были связаны между собой, и поэтому грузы, прибывшие на один вокзал Москвы, перевозили тысячи ломовых извозчиков на другие вокзалы, загромождая и, кроме всего прочего, пачкая улицы города. Сейчас же мы за час проехали двадцать вёрст, объехав снаружи половину Москвы, которая в эти годы помещалась в пределах железнодорожной окружной, и, поменяв на Николаевском вокзале паровоз, что было сделано для нашего эшелона без проволочек, отправились в новый пункт назначения.

Из нехороших известий и слухов я в столице узнал, что в Поволжье и Пензенской губернии вспыхнули крестьянские восстания, в зачинщиках которых большевики и левые эсеры видели правых эсеров и кулаков. Что-то такое я помнил из прошлой жизни: что в августе 1918-го тогда в Пензенских деревнях шёл сбор хлеба продотрядами, и какой-то агитатор продотрядов не сумел найти языка с крестьянами, да и отбор так называемых излишков этому мало способствовал. В этой реальности, похоже, повторилось то же самое. В этом мире на Волге не было мятежа чехословацкого корпуса, произошедшего уже далеко отсюда, в Сибири. По этой причине в местном мире поволжские крестьяне не прочувствовали на себе политику белочехов и властей КОМУЧа и не успели от них отшатнуться, примкнув к Советской власти. Однако в местном Поволжье точно так же как и в параллельном были сильны позиции эсеров, и сбор хлеба Советской властью здесь проводился активно, что и вызвало сейчас крестьянское недовольство, на этот раз Советской властью. Вместо чехословацкого мятежа разгорелись крестьянские восстания, правда, ни о каком КОМУЧе, как было в прошлой реальности, мы не услышали, видать, эсеры без внешней поддержки не смогли организовать твёрдую власть. Мне вспомнилось, что в прошлой истории, в которой КОМУЧ в Поволжье создался, эсеровское правительство после свержения Советской власти при помощи белочехов объявило поначалу в том июне 1918 года о свободе торговли, но вскоре, в сентябре 1918 года вынуждены были объявить о возврате правительственной хлебной монополии на торговлю.

Я с прошлым опытом своей жизни при рыночной экономике мог понять крестьян, как зажиточных, так и так называемых кулаков. Они собрали запас хлеба, трудом своим ли или своей семьи, либо с привлечением наёмных работников, как у сельской буржуазии — кулаков, и считают с полным основанием этот хлебный запас своим. Но приходит какая-то новая власть, и хочет забрать по твёрдым ценам большую часть их хлеба, называя её излишками, и не давая реализовывать хозяевам самостоятельно в обмен на нужные им товары. Протест был по сути против хлебной монополии государства и против твёрдых цен, обменная значимость которых обесценивалось с каждым месяцем в виду бегущей инфляции. С экономической точки зрения это был принудительный нерыночный отъём товара с всего лишь частичной денежной компенсацией. И виновата в этом с точки зрения подвергавшихся принуждению крестьян была, конечно, новая власть.

Правда, хлебная монополия, как и карточная система распределения, была принята ещё законом Временного правительства в марте 1917 года, согласно которому производитель мог оставить себе лишь установленный минимум для питания семьи и для семян на будущий год, а остальное сдать государству. При Временном правительстве в августе 1917 года из военных частей начали создаваться специальные отряды для реквизиций продовольствия и фуража, что было прообразом продотрядов Гражданской. Советская власть в мае 1918 года подтвердила эту хлебную монополию. Так же как твёрдые закупочные цены на хлеб были введены во время войны ещё царским правительством вместе с пресловутой развёрсткой — многоуровневым распределением обязательств по сдаче хлеба между губерниями, уездами, селениями и отдельными хозяйствами. С тех пор по причине войны, двух революций и разрухи ситуация ухудшилась многократно. Советская власть продолжила этот же курс, так как не могла найти никаких других работоспособных мер. Война и развал промышленности ударил по производству товаров народного потребления, и город не мог предложить деревне в обмен на хлеб товаров в достаточном количестве. Над горожанами встала угроза настоящего голода, и лишь энергичные действия государства могли избавить их от голодных смертей или хотя бы уменьшить их количество. Ведь если при устрашающем дефиците хлеба и взлетевших вверх ценах пустить всё на самотёк, на самоснабжение и оборот хлеба рыночными методами, то это означает заявить голодным людям "покупайте сами сколько и на что сможете", то есть, наверное, по сути крикнуть "спасайся кто как может". Поэтому с пусть небольшим, но опытом второй, здешней своей жизни, я понимал и рабочих, и прочих горожан, которым продуктовый паёк и отпуск хлеба по твёрдым ценам давал возможность выжить, хотя и на те пайки не всегда хватало продуктов для раздачи вовремя.

Надо сказать, что и не все крестьяне были недовольны подобной государственной политикой. Были губернии хлебопроизводящие, и были потребляющие, да и в одной губернии могли быть производящие и потребляющие уезды. Собранный хлеб шёл не только в города, но и распределялся между голодающим сельским населением. Сбором, а также отъёмом хлеба у нежелающих его сдавать собственников, занимались продотряды, объединённые с лета 1918 года в Продармию, комплектовавшуюся преимущественно из рабочих городских предприятий, а позже и с участием бедных сельских слоёв. Продармия была полувоенная, или, даже вернее, военная вооруженная организация. Сопротивление имевших зерновой запас крестьян продотрядам и деревенской бедноте было не только скрытным, укрывая накопленные запасы, но и вооруженным, с расправами над приехавшими в продотрядах рабочими и своей же беднотой.

Кроме этого большой размах приобрело так называемое мешочничество, которое вывозило из сёл для своей торговли по рыночным ценам сотни тысяч пудов хлеба. Со стороны групп мешочников доходило даже до угроз крестьянам и поджога селений, не дающим им собранное зерно. Бывали банды, отнимающие и перехватывающие хлеб, перевозимый по дорогам. Особой важностью для работы в продотрядах была сознательность членов и руководства продотрядов, чтобы отряд не превратился в нового группового мешочника. В таких условиях наша охрана хлебных эшелонов была, думаю, не лишней вплоть до самого Петрограда.

На "белых" территориях ситуация с хлебом обстояла в среднем немного получше, по той простой причине, что территории эти находились в урожайных регионах России, кроме того оставались ещё запасы прошлых лет, что мы отчасти почувствовали ещё в Царицыне, в отличие от центральной и северо-западной России, где установилась Советская власть. Однако, и при таком относительно благоприятном положении "белые" правительства испытывали некоторые трудности со снабжением. Сельские производители не хотели отдавать хлеб даже по так называемым рыночным ценам, так как не могли получить в обмен за те же деньги нужного количества товаров и сельскохозяйственных механизмов. Вспаханные и посевные площади снижались не только по понятной причине износа сельхозорудий и недостатка тягловой силы и работников, но и по той причине, что не выгодно было производить зерна больше, чем для собственного потребления. Процветало и то, что на "красных" территориях называлось спекуляцией: утаивание, скупка хлеба для продажи по повысившимся от дефицита ценам или для продажи за рубеж, что считалось на тех территориях более надёжным вложением капитала. Белые армии занимались самообеспечением, то есть реквизициями продовольствия, фуража, подвод и скота по усмотрению командиров частей, причем могли как "расплачиваться" расписками или реквизиционными квитанциями, или и вовсе отбирать без всяческой компенсации, что крестьян тем более не могло устраивать.