Недостреленный (АИ) - Читатель Константин. Страница 90

— Как-нибудь доберусь, товарищ Ленин, — попытался бодриться я, но был им энергично прерван:

— Нет, не возражайте! Степан Казимирович, — обратился Ленин к шофёру, — будьте добры, отвезите, раненного молодого товарища до дому.

— Хорошо, Владимир Ильич, — ответил Гиль, шагнул к двери и остановился, ожидая меня.

Я смущенно поблагодарил, попрощался с присутствующими и вслед за шофёром вышел за дверь. Предложение Ленина было очень кстати. Сил уже не чувствовалось, и добираться домой по темнеющей вечерней Москве мне было бы и вправду не так уж легко. Ещё пришлось бы пропуск на выход из Кремля заказывать, пешком бы меня никто через ворота не выпустил.

До дому меня Гиль довёз довольно быстро. Остановился в темноте у подъезда, не глуша мотор, подождал пока я выползу из машины, дружелюбно мне кивнул своей головой в кожаной фуражке и отъехал под звуки нескольких резких хлопков выхлопной системы автомобиля. И чего я на него взъелся тогда на заводе Михельсона? Он же не охранник, он шофёр из бывшего Императорского гаража. Да и никто здесь не знает, что такое охрана государственных деятелей, нет такой службы и навыков таких ещё не появилось несмотря на годы народовольческого и эсеровского террора. Кому как повезёт, так и охраняются. [38]

Поплёлся по тёмной лестнице к себе домой. Начал ковыряться ключом и открывать дверь, как вдруг дверь распахнулась сама. На пороге стояла встревоженная Лиза. Увидела спрятанную под пиджаком руку, углядела запачканную побуревшей кровью дырку на пиджачном рукаве и побледнела. Я ж вроде предупреждал, что могу поздно прийти, а вот поди ж ты, всё равно волновалась. На душе стало тепло и чуточку стыдно, и я попытался ей ободряюще улыбнуться.

— Сашенька, что с тобой? — кинулась она ко мне, схватив за здоровую руку и с опасением глядя на раненую.

— Да вот, солнышко, не поверишь, на митинг ходил Ленина послушать, — пытался отшутиться я.

— Что же там у народа до перестрелки дошло? — с удивлением спросила она. — Или это бандиты по дороге напали? — предположила она более вероятную причину.

— Нет, ни то и ни другое, — ответил ей входя, снимая пиджак и морщась от движения рукой. — На Ленина на митинге покушались, я это покушение сорвал, но и самого пуля краешком задела. Лизонька, не волнуйся, доктор уже осмотрел и повязку, как видишь, наложил, ничего страшно, по касательной кожу поцарапало, — поспешил успокоить я девушку.

— Слава Богу! — у Лизы отлегло от сердца, хотя она всё ещё с небольшим сомнением смотрела на мою замотанную руку. — А что ты на митинг ходил и мне не сказал? — перешла взволнованная девушка в наступление. — Вместе бы пошли, я бы с тобой тогда была.

— Да вот, предполагал, что Ленин может быть, но точно не знал, хотел сам сначала посмотреть, — уклончиво ответил я. — Вдруг и отменилось бы, или кто другой приехал. В другой раз вместе сходим, обязательно, — пообещал я. — А так подумал, что интересно послушать, что народу говорят, чего ждать.

— Да, мне тоже хочется нового узнать, — поуспокоившись, согласилась Лиза, — я на митинги одна не ходила, как-то неловко мне одной было, без тебя.

Лиза, конечно, другое имела в виду, когда упрекала меня в том, что вчера я не взял её на завод Михельсона. Но что-то подзапустил я культурную программу для своей девушки, подумал я. Вначале понятно, переезд, новая работа, обустройство на новом месте. Вечерние рейды у меня и служебные надобности, но ведь потом бывали и свободные вечера. Да, и нечастые книги, и газеты мы читали, друг другом занимались ко взаимному огромному удовольствию, но этим же жизнь не ограничивается. Лиза у меня молодая, образованная, активная. Телевизора нет, так хоть в общественные места её сводить для новых впечатлений, в театр, в синематограф или, там, на митинг? Сделал зарубку в памяти, что надо этим обязательно озаботиться, если всё хорошо в ближайшее время сложится. И про театры узнать, работают ли они сейчас. Вот, вспомнил, можно ещё на поэтические и литературные вечера с Лизой сходить, может ей понравится. В это время такие собрания, кажется, часто устраивались, где поэты и писатели, как известные, так и молодые, читали свои произведения перед публикой. Там можно и будущих классиков повстречать: Маяковского, который переедет в Москву, правда, не помню когда, или Есенина.

Лиза принялась хлопотать вокруг болезного и однорукого меня. Помогла мне освободиться от портупеи, усадила за стол, налила горячего чаю и положила мне в миску картошки с капустой, взяла мой пиджак, замыла на нём кровь холодной водой и повесила сушиться. Потом села рядом со мной за стол и так и сидела молча, опираясь своим милым личиком на поставленную локтем на стол руку и тихо улыбалась чему-то, глядя как я ем.

— Чему ты так улыбаешься? — спросил я, смотря на неё и сам невольно расплываясь в улыбке.

— Радуюсь, — тепло ответила Лиза. — Много ли человеку нужно для счастья…

Я согласно промолчал. Всё понятно, что тут ещё скажешь.

Уже когда убирали и мыли посуду, вернее, Лиза убирала, я попытался влезть с помощью, но был отправлен обратно за стол, Лиза вдруг внезапно нахмурилась, будто вспомнив что-то.

— Что-то сегодня случилось, солнышко? — заметил я.

— Нет, сегодня не случилось, но… Рогова нашли, убитым. Часть девиц из нашей канцелярии шушукались и на меня с опаской поглядывали. И Розенталь приходил, про тебя выспрашивал и смотрел как-то не так, не хорошо.

— Я сам к нему завтра утром зайду, — сказал я уверенным тоном. — Ничего он не знает и не сделает. Ты же не бойся и отпирайся от всего. Кроме неясных подозрений на уровне слухов ни у кого ничего иметься не может.

Подошёл к Лизе, обнял её здоровой рукой, прижал к себе. Она прильнула, положила голову мне на плечо и замерла. Погладил её по затылку, провёл рукой по её тёмным волосам, поцеловал макушку:

— Всё будет хорошо, моё солнышко, — сказал я тихо. — Вот увидишь.

Лиза согласно шевельнула головой и обхватила меня обеими руками. Так и стояли мы несколько минут. Я гладил её и шептал всякие ласковые слова, она прижималась всем телом и не хотела отпускать. В конце концов она оторвалась, успокоенная, и стала расстилать постель. А вот я был внутри на самом деле не так уж уверен, как ей говорил. Кто знает, что этому Розенталю стало известно. Однако с другой стороны, обнаруживаемых следов мы не оставили, видеть никто нас не видел, а подозрения свои пусть оставят себе. Ладно, завтра посмотрим, подумал я и отправился спать.

На следующее утро мы с Лизой выдвинулись из дома и зашагали на Третий Знаменский. Лиза держалась за мою руку и уверенно шла, постукивая невысокими каблуками туфелек по мостовой. Слегка ноющая раненая моя рука скрывалась под накинутым поверх пиджаком, который был Лизой в месте пулевого ранения застиран и заштопан, и я чувствовал тёплую благодарность своей девушке, что и не преминул выразить ей утром и словами, и действиями. С утра было прохладно, сентябрьские ночи уже становились холодными, так что я слегка ёжился под расстёгнутым лёгким пиджаком, но солнце должно было нагреть воздух к полудню. До уголовно-розыскной милиции мы дошли как всегда быстро, я довёл Лизу до двери в её канцелярию, а сам направился к Розенталю.

Комиссар милиции оказался на своём месте. Он сухо поздоровался в ответ на моё приветствие, увидел мою раненую руку, сжал челюсти и принялся сверлить глазами. Я выждал минуту, поиграв в гляделки, потом сказал:

— Я так понимаю, нормального разговора у нас почему-то не получается. У вас, товарищ Розенталь, ко мне какая-то неприязнь случилась, что вы так на меня уставились.

Розенталь скривился:

— Кузнецов, сдай сюда револьвер.

— Не вы мне его давали, не вам и отбирать. И я вам сейчас не подчиняюсь, — парировал я. — И для начала такого душевного разговора, хотел бы узнать чем обязан такому приёму.

Рука Рознеталя дёрнулась было к револьверной кобуре на поясе, но что-то его остановило, то ли мысль, что я стреляю всяко лучше и быстрее его, то ли подумал, что это будет не лучший выход из ситуации. Розенталь разлепил сжатые губы и выдавил: