Оборона Севастополя (Полная хроника – 250 дней и ночей) - Сульдин Андрей Васильевич. Страница 22
Снайперы записали на свой счет 56 гитлеровцев.
* Начаты работы по замене 130-мм орудий 704-й батареи.
Одновременно из деталей, находившихся во дворе бывшего училища ВМУБО, стали «строить» новое орудие. В итоге севастопольские оружейники собрали открытую 180-мм установку со стволом орудия Б-1П. Правда, само орудие имело износ почти 70 процентов и обстрел его был ограничен, но оно могло вести огонь по противнику. И потому его включили в состав 704-й батареи.
* Начата переброска под Керчь части немецкой 50-й дивизии.
Э. фон Манштейн шел на большой риск, но части Севастопольского района попыток наступать не предпринимали. Шли только взаимные вялые артиллерийские обстрелы, работа снайперов и действия авиации.
Советские снайперы в этот день доложили о 108 победах. Немецкие снайперы — о 73.
* В связи с переездом редакции газеты «Красный Крым» в Керчь, в Севастополе вновь начала выходить городская газета «Маяк коммуны».
* Совинформбюро: «Голод, перебои с доставкой сырья и большой недостаток квалифицированных рабочих на предприятиях Германии приводят к непрерывному сокращению выпуска продукции. На металлургическом заводе близ Нюрнберга в марте производительность труда по сравнению с февралем упала на 16 процентов. Резко выросло число несчастных случаев. Так, в феврале было 12 случаев со смертельным исходом. Более 50 рабочих за это же время получили тяжелые увечья. В связи с многочисленными актами саботажа в цехах установлены посты штурмовиков».
* Сообщение Эриха Манштейна (11-я армия. Крым):
«Ударная сила противника была теперь окончательно исчерпана. Храбрые дивизии, вынесшие это оборонительное сражение, несмотря на нечеловеческое напряжение сил, могли теперь отдохнуть, хотя и не было возможности отвести их с передовой. Что же касается командования армии, то оно приступило после тяжелой, принесшей много кризисов зимы к своей очередной задаче, к подготовке наступления с целью окончательного изгнания советских войск из Крыма…»
* О событиях после одного воздушного боя рассказал специальный корреспондент «Красной звезды» П. Павленко:
«Дело происходило в Крыму. Четыре наших бомбардировщика, прикрываемые сверху семью истребителями, вышли бомбить укрепленный пункт немцев. Они сделали глубокий заход со стороны противника, километров на 40, приблизились к цели и разбомбили ее без всякой помехи. Однако их глубокий заход, по-видимому, вызвал за собой в воздух семерку „мессершмиттов“. Когда наши были уже над линией фронта, немцы догнали их.
Бомбардировщики шли на высоте тысячи метров, прикрывающие их истребители — на 1500, 1600, 1800 метров. Две атаки „Мессершмиттов“ были молниеносно отражены. Судя по опыту, немцы не должны были пробовать счастья в третий раз. Особой настойчивости подраться, когда угрожала опасность, у немцев за последнее время не замечалось. Но именно в этот день они были настойчивы и пошли в третью атаку.
И тут одному из „мессершмиттов“ все-таки удалось прорваться к нашим бомбардировщикам. Немедленно на него набросилась тройка наших истребителей. Почувствовав опасность, немец стал отворачивать в сторону и тут попал под обстрел младшего лейтенанта Виктора Радкевича.
Закусив губу, как охотник, взявший на прицел зверя, и всем своим существом чувствуя, что успех будет сейчас или никогда и что нельзя отрывать глаз от врага, Радкевич управлял самолетом автоматически.
Он чуть заглядывал вправо и, уже беря вправо машиной, чуть скашивал глаз влево и тотчас пикировал влево, полный огня и страсти сражения. И пулеметы, и рули, и мотор, и самое сердце Радкевича были единым живым организмом. Младший лейтенант держал немца под огнем до тех пор, пока „мессершмитт“ не задымил.
Сколько прошло времени с начала боя, он не помнил. Он даже не чувствовал, дышал ли он за это время. Радкевич никого не видел в воздухе, кроме этого, теперь уже, безусловно, „своего“ немца.
Задымив, „мессершмитт“ стал снижаться и вдруг, не выпуская шасси, неожиданно приземлился на нашей территории. Радкевич и подоспевший Орлов стали виражить над вражеским самолетом. Дым с правой стороны его мотора прекратился. Машина была, по-видимому, цела, но, покинув небо, она как бы вышла из „воздушной игры“ и оказалась вне досягаемости. Бой прервался, победа ускользала из рук Радкевича. Но он ни за что не хотел упускать ее из своих рук. „Есть упоение в бою“, — сказал как-то Пушкин, и пушкинское страстное упоение боем, охватившее Радкевича, искало выхода.
Сделав несколько виражей над приземлившимся противником, Радкевич увидел: немец выскочил из своей машины и побежал в направлении линии фронта, потом остановился, словно что-то вспоминая, вернулся к самолету, захватил кожаное пальто и опять побежал. Радкевич дал по нему очередь — она иссякла: патронов не было.
„За ним! Не упускать!“ — и решение мгновенно созрело у Радкевича. Оглядев воздух и увидев, что воздушный бой кончился, он пошел на посадку, решил сесть, пересекая немцу дорогу, захватить его живым или убить, — как выйдет.
Немец был уже далеко, метрах в восьмистах. Сбросив с себя кожаный реглан, Радкевич побежал ему вдогонку, стреляя в воздух и крича: „Сдавайся!“ После каждого выстрела немец оборачивался и мерил расстояние между собой и русским.
Расстояние между ним и Радкевичем уменьшалось медленно. Сухое плоскогорье с неглубокими балками и невысокими холмами безлюдно простиралось до самого горизонта. Немец бежал очень быстро, и Виктор Радкевич стрелял все чаще и, задыхаясь на быстром ходу, все злее кричал, чтобы тот, наконец, сдавался без дураков.
Теперь, когда покинут был воздух, оставлен самолет и бой продолжался на земле, в нелетной атмосфере, Радкевич стал как бы пехотинцем. Он готов был бежать за немцем хоть целые сутки. Упорства и настойчивости у него было хоть отбавляй. На втором километре он сократил расстояние между собой и немцем до 300 метров. Немец часто переходил на шаг. Устал, выбился из сил и младший лейтенант. Он теперь только стрелял, а кричать не было сил. На третьем километре расстояние между противниками сократилось до сорока метров.
Немец бежал, зажав в руке маузер. Радкевич в последний раз выстрелил, и немец остановился и поглядел на преследователя.
— Сдавайся! — младший лейтенант показал жестом, что немцу пора поднять руки вверх.
Тяжело дыша, немец опустил маузер в карман кожаного пальто, но руку держал возле маузера.
Радкевич показал — отвести руку в сторону. Немец повиновался.
Радкевич хотел взять его живьем и не стрелял. Они стали медленно, настороженно сходиться. Немец не поднимал рук вверх. Когда сблизились вплотную, Радкевич левой рукой ухватился за карман кожаного пальто немца, но тот успел все-таки выхватить маузер. Он был высокий, здоровый парень, головы на две выше Радкевича. Младший лейтенант вцепился левой рукой в правую руку немца, — маузер упал на траву. Все! Немец, тяжело дыша, криво передернулся. Радкевич наскоро обыскал его и, отойдя, оглянулся, чтобы сориентироваться, где они.
Безлюдье исчезло. Со всех сторон мчались к ним бойцы и командиры. Воздушный бой, приземление обеих машин и преследование немца произошли в нескольких километрах от нашего штаба соединения.
Спустя некоторое время младший лейтенант Виктор Радкевич вошел в комнату, где представитель командования поздравил его с успехом. Радкевич улыбался, и голубые глаза его светились, и волевая складка ложилась вокруг рта — в нем ожил страстный охотник!
Он вернулся на аэродром, чтобы, снова поднявшись в воздух, искать и бить врага».
* Противостоящие нашим войскам немецкие горные и кавалерийские бригады стали дивизиями. Соответственно, 1-я румынская горнострелковая бригада была увеличена в штате с 11 тыс. до 17 тыс. человек. По состоянию на 12 апреля в ней уже насчитывалось почти 16 тыс. Это позволило перебросить под Керчь еще один полк 50-й дивизии.