Ловец бабочек (СИ) - Лесина Екатерина. Страница 49

- Она, - неожиданно тонким голосом промолвил огромный человек и покачнулся, а дабы не упасть, ухватился за стол с панной Сокуловской, едва оный стол не опрокинувши. – Вотана ради… она… как же так, пан воевода?

И вопрос этот прозвучал донельзя жалобно.

Глава 13. Где день тяжелый подходит к концу

Возвращалась Катарина по темноте. Единственная фара «Призрака» давала довольно света, чтобы хватило и на дорогу, и на обочины.

Через мост ее пропустили без лишних вопросов. Хелега, который ждал ее на той стороне, Катарина увидела издалека. Прямой. Спокойный.

Раздражающе спокойный.

Появилось преогромное желание проехать мимо. Но Катарина его подавила. Она остановилась. И дотянувшись до ручки, открыла дверцу.

- Ты так целый день здесь и провел? – спросила она, прерывая неловкое молчание.

- Были дела, - туманно ответил Хелег.

И сел.

- Как день прошел? – поинтересовался он, когда Катарина тронулась с места.

- Спасибо. Хорошо.

- Отчет напишешь, - это было не вопросом, но констатацией факта. А ведь и вправду придется. Домой бы доехать. Под душ и спать. Она предыдущую ночь глаз не сомкнула, и теперь вот не получится, потому что Хелег – уже не Хелег, а младший дознаватель при исполнении.

Эту его роль она ненавидела.

- Как тебе фигурант? – он все же не выдержал, хотя пару минут драгоценной тишины подарил, и уже за это Катарина была ему благодарна.

- В отчете прочтешь…

Хелег усмехнулся и, отвернувшись к окну, предупредил:

- Осторожно, Катарина.

- Я осторожна.

- Нет, - он оглядел ее с тем же непонятным выражением лица, которое порой появлялось совершенно без повода, и Катарина, говоря по правде, даже по прошествии нескольких лет, проведенных рядом с Хелегом, не сумела найти этому выражению толкование.

Презрение?

Отнюдь.

И не насмешка. И… скорее такое жадное ожидание, но вот чего?

- Ты думаешь, что ухватила белую кошку за хвост, но… смотри, как бы хвост ее в руках не остался.

Интересное предупреждение.

- Князь – личность прелюбопытная, да, - Хелег откинулся на сиденье, скрестил руки и ноги вытянул, насколько это было возможно. – Особенно своими похождениями. Он еще не попытался забраться к тебе под юбку?

- Прекрати.

- Отчего же? Или, думаешь, я не в курсе того задания, которое тебе Нольгри дал? – Хельги оскалился. – Скотина…

Слово, которое он добавил, Катарине было известно, скорее уж удивляло, что спокойный, порой пожалуй чересчур спокойный Хелег использовал это слово.

- Удивлена? – он вдруг положил руку на рулевое колесо. – Остановись.

Приказ.

И Катарина должна бы подчиниться, но…

- Успокойся, - она вдавила педаль газа в пол, и «Призрак», взрыкнув, понесся по дороге, к счастью, пустой. – Ты пьян?

- Нет, - как ни странно, но Хелег и вправду успокоился.

Руки убрал.

Сел ровно.

Заговорил, обращаясь к Катарине, но не глядя на нее.

- Тебя используют, глупая… а ты и рада… думаешь, будут потом благодарны, если задание исполнишь? Но ты не исполнишь. Не сумеешь. И дело даже не в том, что ты не особо красива.

- Спасибо.

Прозвучало обиженно.

- Для девочек важна не только и не столько внешность. Настрой. Задор. Им, поверь, нравится то, что они делают… вне постели и в постели тоже. А в тебе, уж извини, куража ни на грош. С тобой, говоря по правде, скучновато. Для жены это скорее достоинство, но вот любовница без огонька… - Хелег щелкнул пальцами. – К сожалению, к моим доводам Нольгри остался глух…

Они еще и это обсуждали?

Конечно, обсуждали.

И подробно… интересно, Хелег всем делился? Или нет, говорил лишь то, что счел нужным. И почему ее мутит? Икра несвежей была? Хотя нет, икры она не ела, и вообще к еде не притронулась почти… и значит, от разговоров.

Немудрено.

От такого разговора не то, что мутить, и вырвать может.

Катарина остановила автомобиль:

- Выходи.

- Злишься, - с мрачным удовлетворением заметил Хелег. – А ведь я не сказал ничего, кроме правды. Или тебя тянет поиграть в роковую соблазнительницу? А что, сначала с одним, потом с другим… с третьим и с четвертым… девочки легко входят во вкус. Правда, забывают, что рано или поздно игра заканчивается. И что тогда с ними происходит, Катарина? Не думала? Подумай.

…и дверцей хлопнул.

Ушел.

Не обернулся.

И не надо надеяться, что он прощения попросит. Хелег никогда не просил прощения, даже когда оба понимали, что он был неправ. Случалось и такое, пусть и редко…

…плевать.

…она больше не будет думать о том, как бы помириться. Изыскивать способы, чтобы гордости не задеть. И вообще… она поднимется к себе, примет душ и ляжет в постель. Быть может, заснет. И проснется по звонку будильника. Катарина поднималась по лестнице, чувствуя, что ноги налились свинцовой тяжестью. И туфли, удобные, разношенные, впились в кожу, и значит, ноги распухли.

Плечи ноют.

- Катька, привет, - соседка, которая прежде редко удостаивала Катарину и кивком, не говоря уже о такой роскоши, как слова, выглянула из квартиры. – А я смотрю ты ли это… думаю, дай загляну на чай…

- У меня нет чая.

Но от нее, такой сдобненькой и сладенькой, с сахарными кудряшками и белым личиком, неуловимо напоминающей ту актриску, чей образ не выходил из головы, было не так просто отделаться.

- У меня есть чай. И эклерчики. Ты любишь эклерчики? К нам сегодня завезли. Высший сорт… устала? Может, лучше бутерброда… идем, - она схватила Катарину за руку и потянула. – И бутербродики есть с ветчиночкой… или с сыром? Сыр тоже хороший… к нам самое лучшее завозят… хотя тебе ли не знать, твой ведь тоже пайки получает?

- Нет, - Катарина не понимала, почему позволяет этой женщине, такой приторной и лживой, увлечь себя.

- Не получает? – подведенные карандашом брови взметнулись. – Не верь! Врет, скотина… извини, что я так… твой-то, думала, приличный…

- Я тоже думала.

В этой квартире было слишком много вещей. И без того узкая прихожая с трудом, но вместила, что шкаф с виньетками и медальонам, что огромное зеркало в вычурной раме, что стойку для зонтов, в которой ныне пылились скрученные трубочкой газеты. Здесь нашлось место и полочке, и кружевной салфеточке, и слоникам, на этой салфеточке выстроившимся в ряд…

- Тапочки вот возьми… что, поссорились? – от соседки пахло сдобой и трюфелями, теми самыми, за пять пятьдесят килограмм, которые появлялись на прилавках редко, а доставался Катарине и того реже. – Ничего… бывает… иди в залу… я сейчас…

…вещи…

…горка, наполненная тарелками и тарелочками, круглыми блюдами и вытянутыми, словно ладьи. Фарфоровая тыквина супницы возвышалась над горками из блюдец, на которых розою, по четыре, были уложены чашки.

Пылились фигурки, что стеклянные, что вновь же из расписанного синим, фарфора.

Диван.

Креслица.

Вязаные покрывальца. Подушки стопкою. Снимки на стене, но все больше ее, хозяйкины. На этих снимках она молода и даже красива, почти также красива, как любовница князя…

…вот о ней Катарине думать точно не стоит.

- Мужики, они еще те сволочи… деревянные… ни души, ни понимания…

Вот уж верно сказала, нет у Хелега души и никогда не было. А вот понимание, напротив, имеется. Правда, Катарина не была уверена, что во благо оно.

Хозяйка – все-таки как ее зовут? – внесла в комнату поднос с высоким чайником, прикрытым стеганою бабой, парой чашек и тарелками. Последние, пусть и не праздничного сервизу, но были хороши – белые, с розовой каемкой и лилиями. Катарина их помнила, проходили по одному делу…