Брак с правом на счастье (СИ) - Волжская Анастасия. Страница 30

Я устало прикрыла глаза. От пламени свечи, стoявшей на туалетном столике, под веками заплясали алые пятна, напоминая о человеке с красным перстнем и разрушительном воздействии ментальной магии. Я не могла отделаться от мысли, что чувства к Лайнусу и Эдвину, вспыхнувшие и в одночасье растаявшие туманной дымкой, были не более чем иллюзией. Ведь смогла же сила таинственного менталиста, пройдя через меня, остановить сердце господина Веритаса. Моглa ли она заставить человека сгорать от страсти, кажущейся такой естественной, такой нормальной… такой простой?

Но Майло… О, ничего между нами не было просто. Недоверие, подозрения, страх, омрачавший наши первые недели вместе – это ничуть не было похоже на навязанные чувства, вспыхнувшие по указке менталиста. Все, что я испытывала к нему – противоречивое, сложное, замешанное на смеси страха и хрупкой надежды – было так непохоже на те прошлые, легкие и понятные отношения с… другими. И…

Неужели я, далеко уже не юная девица, четырежды вдова, пережившая в жизни не одну потерю, вдруг оказалась на пороге чего-то совершенно для меня нового, но совершенно… настoящего? Может, это чувство, робкое и тревожное, и называют первой любовью? Может, именно поэтому щемящая радость рождалась в груди от одной мысли о супруге, о его взгляде, жаре сильных ладоней…

Сделав несколько глубоких вдохов и плеснув на лицо холодной воды, чтобы успокоиться, я решительно шагнула в комнату.

Лорд Кастанелло спал.

Наверное, он уснул, едва его голова коснулась подушки. Моего появления он не услышал, но я все равно как можно аккуратнее прикрыла дверь ванной, на цыпочках проскользнула к кровати и торопливо юркнула под пуховое одеяло. И застыла, боясь ненароком потревожить усталого супруга.

Горестные морщинки на лице Майло разгладились, и лицо его выглядело умиротворенным, спокойным. Кровать действительно оказалась столь огромной, что я почти не ощущала присутствия супруга, но вместе с тем он был так близко, что в тишине комнаты можно было различить его мерное дыхание. Я смотрела на него, чувствуя в душе неизъяснимое тепло, и сама не заметила, как провалилась в крепкий глубокий сон.

Скрученная простыня с глухим всплеском погрузилась в стылую воду. Стиснув зубы, я крепко вцепилась в мокрую ткань и заработала руками – вверх и вниз по жестким ребрам стиральной доски. Тяжелая работа позволяла забыть и о холоде, и о едком щелоке, острыми иголочками впивавшемся в покрасневшую кожу, и о ноющих мышцах, нещадно болевших после каждой большой стирки. Вверх, вниз…

Выполoскав простыню, я бросила ее в корзину с чистым бельем и смахнула со лба спутанные и мокрые от пота медные пряди, радуясь нескольким мгновениям передышки. Рядом со мной вдоль низкой пристани склонилось над водой ещё полтора десятка разновозрастных девочек. Тихие, неразговорчивые, мы сосредоточенно обсыпали грязные покрывала и простыни щелоком – самым дешевым, немагическим – и без устали терли белье о грубо сколоченные стиральные доски. Вверх, вниз…

Девочки Ллойд. Бесприютные сиротки, милостью щедрых благодетелей получившие кров и возможность вести честную жизнь. Спасенные с улиц, вытащенные из нищеты и прозябания, мы должны были быть вечно благодарны за все, что сделали для нас почтенные лорд и леди опекуны.

Как будто можно быть благодарным за тесную, продуваемую всеми ветрами спальню, где ютились почти сорок девочек, за работу с раннего утра до самой поздней ночи и скудную похлебку два раза в день с кусочками мяса по праздникам…

Я хмуро выдохнула и, словно эхо, в лицо дохнуло горячим паром прачечной. Белесый сумрак очертил грузную фигуру старшей прачки, и я едва успела подставить руки, подхватывая брошенную мне стопку выглаженных платьев – гладкий атлас, тонкий хлопок, холодный шелк. Толстый палец небрежно махнул вверх – спальни воспитанниц. Кивнув, я заторопилась прочь, растворившись в облаке пара, прежде чем тяжелая на руку прачка успела отвесить мне подзатыльник для придания веса cтоль важному поручению.

Один виток лестницы, два…

Из полумрака хозяйственного коридора показалась низкая дверь, ведущая к спальням воспитанниц. Я уже потянулась было к ручке, когда вдруг услышала по другую сторону двери голоса и смех. Три юные леди стояли у самого конца коридора, и я не решилась прервать их беседу, неожиданно появившись рядом с ними в своем грязном перештопанном платьице, словно сорняк на клумбе с садовыми розами.

Сквозь замочную скважину в мой коридор просочилась голубоватая магическая вспышка. Девушки восторженно заахали – наверное, одна из них сотворила что-то поистине красивое. Нестерпимо захотелось приоткрыть дверь и посмотреть, но страх пригвоздил меня к месту, пересилив любопытство. Нам было запрещено появляться рядом с благородными леди, и я слишком хорошо помнила последствия нарушенного запрета.

Ждать. Нужно было ждать.

Яркие пышные платья источали едва уловимый цветочный аромат. Я украдкой поднесла тонкую ткань к лицу и с наслаждением потерлась щекой о гладкий шелк. Как, наверное, приятно было бы почувствовать его на своей коже, ощутить, как дорогая ткань обнимает тело, услышать шуршание юбок по отполированному паркету бального зала. Представить себя среди других воспитанниц пансиона, красиво одетую, блистающую… во всем равную им…

Я на мгновение прикрыла глаза, в красках воображая себе эту живую картинку, но вместо радости ощутила в душе лишь раздражение и глухую злость. Руки предательски задрожали, захотелось бросить все эти прекрасные платья надменных и гордых леди на пыльные ступени лестницы и растоптать грубыми и грязными ботинками, и пусть это станет последним, что я сделаю в своей жизни. Нас разделяла одна лишь тонкая дверь, и достаточно было лишь повернуть ручку, чтобы оказаться совсем рядoм с ученицами пансиона. Но под ногами будто разверзлась пропасть, которую никогда не удастся преодолеть. Пропасть, по другую сторону которой была магия, пышные празднества, семья и настоящее счастье.

А на моей стороне не было ничего.

Шаги девочек постепенно затихали вдалеке. Теперь можно было выйти наружу и найти горничную, которая разнесет платья по гардеробам их хозяек. Я хотела избавиться от чужой одежды как можно скорее, как будто она стала свидетелем моей постыдной слабости.

И в этот момент плеча словно бы коснулась чья-то рука. Я явственно ощутила чужое прикосновение, хотя в темном коридоре было пусто. Вжавшись в стену, я прижала к себе платья, теперь уже по–настоящему испугавшись случайно уронить их.

– Кто здесь?

Пространство вокруг наполнилось тихим гулким смехом.

– Завидуешь? - бесплотный голос, казалось, раздавался отовсюду одновременно. - Хотела бы быть такой, как они?

Я вздрогнула. Откуда незнакомцу было знать о моих потаенных мыслях?

– Роскошные балы, украшенные драгоценностями платья. Восхищение, любовь, завистливые шепотки за спиной. разве не об этом ты мечтаешь, моя драгоценная?

Сжавшись от страха, я яростно замотала головой.

– Мне чужого не нужно.

Над самым ухом прозвучало скептическое фырканье.

– Почему же чужого? - мягко и вкрадчиво возразил незнакомец. – Можно сделать так, чтобы это стало твоим. И магия…

Специально или нет, но тут незнакомец попал в точку. Именно о магии я всегда грезила сильнее всего.

– Нельзя получить магию, если ее в тебе нет, - собственный голос показался мне слабым и неуверенным. - Такие как я никогда не смогут пользоваться силой.

В воздухе снова послышался тихий смех.

– Неправда, моя драгоценная, - прикосновение пальцев, словно дуновение ветерка, погладило щеку. - Магия бывает разной. Поверь… Я покажу тебе…

– Как? – я потянулась на звук бесплoтного голоса, завороженная странным, но таким заманчивым обещанием.

– Увидишь, моя драгоценная. Как твое имя?

– Фаринта, - прошептала я.

– Фа-рин-та, - подхватило эхо. – Фа… рин-та.

Рин… та…

– Фаринта!

Сон оборвался. Я часто заморгала, с трудом возвращаясь к реальности, в первое мгновение не узнавая ни комнату, ни одеяло, ни изножье кровати. Но вот забыть лицо склонившегося надо мной человека, безо всякого стеснения схватившего меня за плечи и развернувшего к себе лицом, я не сумела бы ни при каких обстоятельствах.