Маруся. Попасть - не напасть (СИ) - Гончарова Галина Дмитриевна. Страница 35
А что мне еще было сказать?
Я не гений, но вывих угадаю. Или перелом?
Нога опухла чуть не до бедра, красная, воспаленная... кажется мне - или коленный сустав выглядит не вполне естественно? Вывих?
На такой опухоли, черт его разберет. Я-то ни разу не медик, мой потолок - синяки и шишки йодом заливать.
- Что делал? Рассказывай?
- Бегали. Потом Сенька меня толкнул, я упал в яму, а он убежал.
- Нога такая давно?
- Домой я сам дошел...
- Только вчера опухать начало, к вечеру. Я мазь взяла, припарки сделаю... - отозвалась от стола мамаша...
Я кивнула.
- Ясненько. Подозреваю, что это вывих. Или перелом, что хуже... короче, лекарь нужен.
- Да откуда у нас такие деньги! - опять взвилась мамаша.
- Я высылала, - огрызнулась я. - Что, не хватает?
- Да что ты там высылала? Слезки горькие, сиротские...
- Люди и на меньшее живут, - отрезала я. Маша говорила, что рублей по двадцать в месяц переводила. При цене за кубометр дров около двадцати копеек, уж дрова-то не заказать?
- Не с тремя детьми!
- Работать не пробовала?! Нет? Я тут, у тетки, с ночи до зари вкалывала, чтобы тебе деньги отправлять, а ты даже детьми не занимаешься?! - заорала я. - Не работаешь - ладно! Так почему в доме гадюшник? Стол грязный, пол немытый и неметеный, дров нет, жрать нечего!!! Ты - мать! У тебя трое детей на шее! Что за х...ня тут творится!?
Орать я могла долго и выразительно, а тут еще накопилось и накипело.
День выдался... песцовый.
Сначала эти налетчики, потом Маша, потом пока до города добрались, да и здесь... эта овца истратила остатки моего терпения. И наружу пробилась не княжна Мария Горская, нет...
Наружу пробилась Марика, которая раньше конспирировалась аки Штирлиц. Милая, добрая и откровенно бешеная.
Чтобы приехать из деревни, поселиться в общаге, получить образование и добиться своего не в самой просто профессии, поверьте, надо быть не тепличным цветочком, а вполне себе ядовитой гюрзой. Вы еще не верите?
Тогда я ползу к вам.
Орать я умела. И драться - в общаге научат. И отбиваться, и за себя постоять, и наехать на кого-то... еще в те времена меня было сложно переорать. И сейчас я использовала все старые навыки.
Хватит с меня дипломатии!
- Почему ты в грязном ходишь, постирать сложно? Почему дети кое-как одеты? Почему денег нет, на что они, б... , потрачены?
Маман пыталась что-то вякнуть, но потом поняла, что это бесполезно. Даром, что все упреки справедливы.
Подхватила с порога веник и шагнула ко мне, угрожающе занося его.
- Ах ты, дрянь! Да я тебя сейчас...
Не знаю. Кажется, она хотела меня по лицу этим веником ударить.
Ага, наивная...
Бить я ее не стала, все же баба и дура. Но перехватить руку за запястье и завернуть за спину? Спокойно.
Маман согнулась вдвое.
- Пусти!!!
Я вынула из пальцев веник и откинула в сторону.
- Значит так. Я сейчас навожу порядок в этом гнидюшнике. Ты идешь за лекарем. Нормальным лекарем, ясно? Уговариваешь, умоляешь, всеми правдами и неправдами приводишь его сюда. Я оплачу, но ребенок ночь с такой ногой терпеть не будет. Ясно?
- ПУСТИ!!!
Я усилила нажим.
- Не слышу ответа?
- Айййййй!!!
- Я так долго могу простоять. А если доведешь - сломаю руку, и пойдешь ты за лекарем еще и для себя. Поняла?
Ярость схлынула, осталось опустошение. Холодное, ледяное... не то, что руку - шею бы свернула. И не пожалела, и не посочувствовала.
Довольно!
Кажется, бабища это почувствовала. Как-то подобралась и заскулила.
- Машенька, пусти...
- Еще драться будешь?
- Н-нет...
Я махнула рукой и выпустила тетку.
- Живо! За лекарем!
Та отшатнулась, потирая плечо и глядя с ненавистью.
- Ты...
- Урок повторить?
Я шагнула вперед. И видит Бог, я бы ее сейчас прибила, но мозгов хватило у Анны, что-то она на моем лице прочитала. Передернулась - и выскочила за дверь, едва не снеся Ваню с дровами.
- Ну, ты ломишь, сестренка!
Голос был явно восхищенным. Сколько он видел?
- Ты почему за лекарем не послал? Я двадцать рублей в месяц переводила, неужели на эти деньги нельзя прожить и сколько-то отложить? Ты понимаешь, что у мальчишки или растяжение или перелом, он без ноги остаться может?
- Двадцать? - уловил только одно Иван. - А мать говорила, десять...
- Грррррр, - ответила я.
Если эта жирная вша говорила детям про десятку, то половина оставалась ей. И на что она потрачена? Или отложена?
Если отложена, тогда хоть понятно, на черный день. Но куда ж хуже, твой сын без ноги может остаться? С этим не шутят!
Но если нет...
Ну, твою мать!
Других слов у меня не осталось.
***
- Почему - без ноги, - пискнул Петруша с печки.
Я обернулась и погладила его по голове.
- Успокойся. Я здесь, так что все будет в порядке. Обещаю. А почему... в ноге есть косточки, мышцы, связки. Вот, если их повредить, они будут воспаляться и болеть. А если их не лечить, то они могут зажить неправильно. И ходить тебе будет трудно. Мы ведь этого не хотим?
- Н-нет...
- Поэтому матушка сейчас приведет доктора, он тебя осмотрит, и все будет хорошо. Понял?
- Да. Но это дорого...
- Дороже здоровья ничего нет, - отрезала я. - Будем здоровы, и денег заработаем. А не будем... и тогда точно все. - и вспомнила еще кое-что. - Ваня, а где Аришка?
- Сам бы знать хотел. С утра сказал ей приглядеть за мелким, сам-то он едва до поганого ведра добирался...
- И ее нет?
- Нет...
- А ведь поздно уже.
- Да, что с ней будет?
С четырнадцатилетней девчонкой?
Да что угодно!
Вслух я этого не произнесла, но что-то Ваня на моем лице прочел, потому что вздохнул.
- Маш... ты ее пять лет не видела. Ты изменилась, она тоже. Уж ты поверь...
- Увижу - поверю, - отозвалась я. - Печь топи, давай... где в этом свинюшнике посуда?
- В лохани... Петь, Аринка и посуду не отскребла с утра?
- Нет... она рано ушла, вскоре после тебя.
Ваня выразился непечатно.
Я плюнула и направилась на поиски тряпки.
***
Что я могу сказать?
Анну Батьковну... кажется, Николаевну, пора было убивать. Цинично и жестоко.
Грязным было - все. Вот так - ВСЕ.
Ведра, тряпки, посуда, стол, стены, пол, окна...
Потолок - и тот был в паутине. Справиться с этим за один день? Нереально. Только если ты - грязеуборочный комбайн с шестнадцатью манипуляторами и вечным зарядом. И то - спалишься.
Мне оставалось только скрипеть зубами и материться. Иван с каждым услышанным оборотом смотрел на меня все более уважительно. А уж когда я крысу увидела...
Не угадали.
Отродясь не визжала, и визжать не буду. В гадкую тварь я запустила, чем под руку подвернулось, каким-то старым сапогом, но большой боцманский загиб таки вспомнила.
И отправила Ваню за водой.
Четырех ведер хватило, чтобы оттереть стол и часть посуды. И я занялась готовкой.
На скорую руку покромсала курицу, отделяя мясо от костей, кое-как обжарила на сковородке, потом на той же сковородке обжарила морковь и лук, благо, режутся они быстро, а жарятся еще быстрее, сложила в большой горшок курицу, засыпала пассированными овощами, высыпала несколько стаканов пшена, залила подсоленной водой и поставила в печь, томиться. А Пете пока сунула погрызть кусок хлеба с сыром и большую морковку.
Мальчишка явно повеселел.
М-да.
А насколько он свой словарный запас пополнил... дура ты, Маруська, научатся от тебя дети...
Ладно. Исправлюсь.
И я пошла по дому, пока ужин не готов.
Изначально тут было четыре комнаты.
Кухня, она же столовая и надо полагать, гостиная.
- Вот здесь мама живет, - показал Ваня на комнату, которая примыкала... так... ага!
У нее одна стена с печкой общая, то есть должно быть всегда тепло. Ясненько.