Свободные отношения (СИ) - Дюжева Маргарита. Страница 34

Он жизнь моя. Я без него не могу! Сдохну если его рядом не будет. И в то же время понимаю — не прощу. Никогда. Он предал меня! Предал!

Он больше не мой, а чей-то еще!

Хватая воздух ртом, прижимаю руку к груди, туда, где за ребрами в агонии пылает сердце. Невыносимо.

Мотаясь, словно пьяная иду в комнату. Достаю из шкафа спортивную сумку, ту самую с которой он когда-то ко мне приехал, и начинаю запихивать туда его вещи. Давясь слезами, срываю с вешалок заботливо выглаженные мной рубашки, сметаю с полок футболки, джемпера. Все мну, комком заталкивая в сумку.

Боже, сколько у него вещей! Когда он успел так плотно обосноваться в моем доме? Набиваю барахлом пакеты, так что ручки рвутся, и все высыпается на пол.

Ненавижу!

Визжу во весь голос, расшвыривая вещи по сторонам.

Нельзя так. Нельзя. Рома! Как ты мог??? Как??? Я же верила тебе, полностью, безоговорочно!

Хриплю, рыдания уже переходят в нервные всхлипы, от которых встряхивает все тело.

Очередная попытка взять себя в руки, и снова провал. Горечь разъедает изнутри, растворяет меня, убивает.

А ведь он даже не отодвинулся от нее, когда увидел меня! Не потрудился вынуть из нее свой…

С силой прикусываю губу, потому что снова накатывает, еще сильнее чем прежде. Отхожу от первоначального шока, и эмоции — боль, тоска — обрушиваются во сто крат сильнее.

Он не побежал за мной, не попытался остановить, вернуть. Он остался с ней… в ней.

Только успеваю собрать Ромины вещи и выставить их в прихожей, возле двери, как раздается звук поворачиваемого в замке ключа.

Он пришел! Спустя час пришел! Явился! Закончил то, чему я помешала и только после этого соизволил появиться.

Неманов хмурый, раздраженный, смотрит исподлобья, как волк. На скулах желваки нервные играют, когда видит собранные сумки.

А я смотрю на него, не скрывая зарёванных глаз, и умираю. Потому что это конец! Он ни о чем не жалеет и извиняться не станет! И исправлять ничего не собирается! Он не из тех, кто прогибается под других если провинился. Это Неманов. Самовлюбленный сукин сын. Я просто расслабилась, поверила в сказку, забыв о том, что реальность бывает жестока к маленьким, глупым девочкам.

— Какого хрена ты сегодня туда потащилась? — спрашивает в лоб, жестко, колюче, и холод внутри меня ширится, охватывает каждую клеточку.

— Какого хрена? — переспрашиваю горько, — это все, что ты можешь мне сказать? После того, что я увидела?

— Сидела бы дома, и ничего не увидела, — обрывает хладнокровно, причиняя невыносимую боль.

Я оказалась не готова, что Неманов придет вот с таким настроением. Наивно ждала хоть какого-то раскаяния, сожаления. Их нет. Пусто. В любимых темных глазах пусто, как в адской бездне.

— И вы бы продолжали трахаться за моей спиной, — словно со стороны слышу свой глухой, убитый голос.

Он недовольно поджимает губы, но ничего не отвечает. Проходит мимо меня на кухню и наливает волы. Пьет жадно, большими глотками, словно путник нашедший источник в самом сердце пустыни.

Во мне что-то ломается, осыпается гнилыми ошметками. Пульсация в груди становится все сильнее, обжигая, причиняя невыносимые мучения.

— Скажи Ром, как давно это продолжается? Как давно ты предал меня, спутавшись с Соловьёвой.

Неманов стоит уперевшись руками в раковину, склонив голову, и не шевелится. Мне кажется, он проигнорирует мой вопрос, отмахнётся, как от надоедливой мухи. И это злит. Неужели ему настолько плевать? Он настолько меня не уважает, что даже не хочет разговаривать. Чем я это заслужила?

— Что молчишь? — спрашиваю горьким шёпотом, — давай! Скажи, что это в первый раз. Что это случайно. Соври что-нибудь.

Он усмехается, качает головой и поворачивается ко мне. Во взгляде такая стужа, что хочется спрятаться убежать. Но я дома, мне некуда бежать.

Губы трясутся, предвещая новую истерику. У меня просто нет сил. Надо прогнать его. Выставить за дверь, а не могу. Мне кажется, что без него мир сразу исчезнет.

— Нет, Варь не первый, — Неманов делает шаг в моем направлении, а я отступаю.

Мне невыносима сама мысль, что он может ко мне прикоснуться.

— Жалко разбивать твои ванильные иллюзии, но мы трахались в первый же вечер, сразу, как только познакомились, — цинично усмехаясь, произносит он, — на этом самом столе, когда ты пьяная заснула.

Хлопает ладонью по столешнице, не сводя с меня безжалостного взгляда.

Больно до невозможности, даже дышать не получается.

— Ром… — пытаюсь что-то сказать, но горло перехватывает спазмом.

— Потом еще несколько раз в комнате, и с утра разок, для закрепления результата.

Он меня убивал, осознанно ломал жестокими словами, разрушая весь мой мир, разрывая душу в клочья.

— Как же так? — спрашиваю растерянно, чуть дыша.

— А вот так, Варь. Легко и непринужденно. И если бы не была такой блаженной простофилей, то запросто поняла бы что твоя «подруга» — бл*дь, каких еще поискать надо.

— А ты? Кто ты Неманов?

— Я — сволочь, Варя, — его взгляд темнеет, — всегда был и останусь. То, что ты там обо мне напридумывала, не имеет никакого отношения к действительности.

От его настроя — злого, насмешливого еще больнее становится.

— Ром, за что ты так со мной? — спрашиваю чуть дыша, — я же так старалась…

— Старалась? Не тем местом ты старалась, дорогая моя. Я все понимаю, тебя воспитали по принципу «путь к сердцу мужчины лежит, через его желудок». Только мне столько сожрать не по силам.

— Тебе не нравится, как я готовлю? — спрашиваю потеряно. Разве можно вот так поступать только потому, что тебе не нравится еда?

— Лисовая, не тупи! — строго произносит он, — тебе не идет притворяться дурочкой.

Я не притворяюсь. Я действительно ничего не понимаю, у меня шум в голове, грохот в ушах.

— Ты вся в своих щах-борщах, уборках, глажках. И дальше проклятых кастрюль ничего не видишь!

— Что я должна видеть? — сейчас задохнусь, вспоминаю сегодняшнее эротическое шоу и меня буквально выворачивает наизнанку от черной ревности.

Рома на мгновение замолкает, а потом, отвечает, глядя мне прямо в глаза:

— Ты никакая, Варя! Просто никакая. Мышь! Серая, вечно копошащаяся в своей норе мышь.

С ресниц сорвалась горькая слеза.

— Посмотри на себя! На голове не пойми что! Пучок этот идиотский, как у кассирши в сельском буфете.

Непроизвольно руку вскидываю, к волосам прикасаясь.

Неманов тут же перехватывает запястье и с силой тянет на себя, разворачивая тыльной стороной ладони кверху.

— Ты вообще в курсе, что ногти можно красить не только прозрачным лаком? И на ногах тоже? Ты ведь приятная, даже красивая, но умудряешься все свои достоинства закопать так глубоко, что их и не рассмотришь под ворохом бессмысленных комплексов. Я понимаю, что для своей бабули ты всегда самая красивая и самая нарядная. Но для других …Увы и ах!

Каждое его слово, как нож в спину, который он вгоняет со всего маху, а потом медленно с садистским удовольствием поворачивает в ране.

— С тобой скучно! Каждый день копирует предыдущий. Твоя суета, чрезмерная забота, снование вокруг — утомляют. Лучше бы не вокруг меня прыгала, как преданная собачонка, а собой занималась. Глядишь и поинтереснее бы стало.

— Скучная, — уточняю, и поджав губы вздергиваю подбородок, глаза к потолку, надеясь справится со слезами.

Господи, я сейчас точно умру. От разрыва сердца!

— Скучная! — подтверждает свои жестокие слова, — а в постели с тобой вообще можно от тоски свихнуться.

Я больше не могу! Не выдержу! Замолчи пожалуйста! Умоляю.

— Бревно. Вечно стыдящееся себя и своих желаний. Думаешь то, что ты легла, руки-ноги в сторону разметала — это предел мужских фантазий? Я пытался, Варь, честно пытался. Подвигнуть тебя к чему-то новому, к экспериментам. В ответ тишина, — лупит жестокими словами, вываливая на меня тонны неприглядной правды. Той правды, которую я предпочитала не замечать.