Танцы на стеклах – 2 - "Алекс Д". Страница 4

Я понимаю, откуда растут корни моих желаний. Становится стыдно. Программу, которую вбили в мой мозг, невозможно перезаписать или исправить.

Сексуальной быть плохо. Грязно. Недостойно. Sharmutah.

– Так, – Кит паркуется возле моего дома, и, расстегивая наши ремни безопасности, наклоняется к моей шее, чтобы поцеловать.

– Ты забываешься, лучший друг, – я слегка отталкиваю его, и выхожу из машины, хитро улыбаясь. Побежит, не побежит? Я хочу свести его с ума своей неопределенностью, хочу, чтобы он побегал за мной. Меня не интересуют парни, не способные быть напористыми, и стоять на своем до самого конца.

Наверное, меня до конца жизни будут привлекать такие мужчины. Отчасти деспотичные и твердые. А других я и не знала.

– Мэл, постой!

– Спасибо, что подвез, – я начинаю бежать все быстрее к дому, и заливаюсь громким смехом, когда ощущаю его руки на своей талии. Друг обхватывает меня крепко-крепко и кружит над землей.

– Хватит бегать от меня, Мэл. Я больше не могу так, – выдыхает Кит, резко разворачивая меня к себе. Он так близко, что я могу разглядеть зеленые крапинки в его карих глазах.

– Как? – пытаюсь увернуться от неизбежного поцелуя, продолжая улыбаться.

– Ты горячая девочка, и я хочу, чтобы ты была моей девочкой. Мне никто не нужен, кроме тебя, – признается парень. Это жутко льстит. Медом по сердцу. Я совсем не готова к первому поцелую…

Губы Кита уверенно накрывают мои и я начинаю дрожать, не понимая, что происходит. Но оцепенение кратковременное, и уже через три секунды я обвиваю его шею руками, отвечая на сладкий, плавный, но уверенный поцелуй.

Я отстраняюсь, до сих пор пребывая в легком шоке. Кит поцеловал меня. И я… я не почувствовала, что делаю что-то плохое или грязное. Или..?

Сглотнула, дрожа от воспоминаний. Это мог быть не мой первый поцелуй… меня затошнило от мыслей о попытках Эдварда… нет, не стоит вспоминать. Не нужно.

Спрятать это. Спрятать и закрыть. И самой закрыться, уйти в себя… скорее.

– Это за то, что подвез, – я провожу пальцем по его губам, Кит выглядит таким счастливым. Непередаваемое чувство. Когда кто-то смотрит на тебя с блеском в глазах и…

– Какого черта здесь происходит?! – я слышу истошный ор, мое сердце подскакивает и чуть не разрывается от страха. Я отталкиваю Кита, шепча одними губами «беги». Друг хмурится, заслоняя меня телом, когда мой отчим несется к нам, словно цунами – такой же разъяренный, жестокий и неизбежный.

– Щенок! – рявкает Эдвард. Я слышу глухой удар, и кричу, не понимая, почему все происходит так быстро. В следующий раз, когда я смотрю на Кита, то вижу кровь из носа.

– Эдвард, не надо…

– ЗАТКНИСЬ, ШЛЮХА МАЛОЛЕТНЯЯ! – я чуть ли не теряю сознание от его слов, сказанных публично. Черт возьми, откуда он здесь? Где мамочка?

– Ты, щенок, сгинь отсюда! Радуйся, что закон нашей страны запрещает мне избить тебя до потери пульса! Только попробуй еще раз тронь ее, ясно?! Она еще маленькая. А тебе сколько? Двадцать пять?!

– Ему восемнадцать, перестань! Эдвард, я прошу тебя… – заливаюсь слезами, понимая, на что сейчас подписываюсь. Только бы мама была дома…

– Вы окажетесь в тюрьме, ясно?! Вас лишат родительских прав! Мэл, почему ты молчала о том, что твой отчим псих?! – Эдвард кинул Кита на траву, я смотрела на все, сквозь пелену слез.

– Кит, прошу, уйди… прошу. Будет хуже… – словно в бреду умоляю я.

– Я не оставлю тебя одну с этим ублюдком, Мэл…

– Оставишь, – все происходящее мне кажется розыгрышем. Глупой шуткой, бредовым сном, который вот-вот должен закончиться. Но все слишком реально. И пистолет в руках Эдварда тоже.

– Считаю до трех, если ты не свалишь с моего участка, я убью тебя и никто меня за это не осудит. У меня слишком много связей, и, поверь, мне не составит труда, представить все так, будто ты домогался до моей несовершеннолетней дочки. Принцесса, беги домой, я скоро приду, – ласково добавляет Эдвард, глядя на меня.

Кит поднимает руки, и пятится назад, к машине. У него нет другого выбора. У меня… тоже. Кроме как молиться.

«Я этого так не оставлю», – одними губами шепчет Кит, и скрывается в машине. Я слышу рев мотора, когда Эдвард грубо хватает меня за запястье, и тащит в дом, тяжело дыша, и сотрясаясь от ярости.

– А теперь скажи мне, шлюха малолетняя. Что в словосочетании «никаких свиданий с мальчиками» тебе не понятно?! – Эдвард толкает меня в дом, со всей дури пиная уже закрытую дверь.

Мне так страшно.

Глава 2

Самый болезненный, самый мучительный вопрос, идущий из самой глубины сердца: где я смогу почувствовать себя дома?

Джаред

Дом – место, в которое хочется вернуться, вне зависимости от того, к каким берегам тебя прибила жизнь. В тяжелые времена или на гребне успеха, в моменты внутренней нестабильности и душевного коллапса… в минуты радости и острой потребности почерпнуть энергию в местах, где прошло твое детство, мы все, рано или поздно, возвращаемся домой. И у каждого свои причины искать утешение на родной земле.

У меня нет таких причин и нет такого места.

Если бы я мог ответить, объяснить самому себе, почему? И когда это произошло? В какую секунду своего прошлого я стал бездомным?

Я чужой в Америке, и чужой здесь, в Анмаре.

Среди людей, которые пришли поздравить меня с предстоящей свадьбой, нет никого, кто был бы мне по-настоящему дорог. И дело не во мне. Я лишь выдаю ответную реакцию на отношение родственников к себе. Я – отражение их ненависти и презрения. Лицемерные лжецы, которые фальшиво улыбаются, глядя мне в глаза, и мечтают посильнее ударить, когда я повернусь к ним спиной.

Я давно научился закрываться воображаемым щитом, который, не смотря на невидимость, очень сложно пробить. Я не бесчувственный избалованный подонок, но хочу им быть…

Почему?

Потому что так не больно.

Я помню, каково это… Долгие часы в закрытой темной комнате с израненными ступнями, распятой гордостью и оплеванной душой.

Я научился бить в ответ в пятнадцать. И после, моя жизнь представляла собой постоянную борьбу с внутренним хорошим парнем, которым я когда-то был, которого хотела воспитать моя мать. Я не уверен, что в итоге, останься она со мной, я бы сильно отличался от сегодняшнего Адама. Отец начал принимать участие в моем воспитании лет с девяти, постепенно меняя мое мировоззрение. Конечно, Рашиду бин Мухаммеду аль-Саадату не было равных в искусстве программирования незрелой психики подростка, как и во влиянии на умы своих последователей, иначе он бы не стал успешным и уважаемым монархом. Мой дед родился обычным смертным. Обеспеченный араб без особой родословной. Вырос и жил в Турции, потом женился на Анмарской принцессе. У нее были наследные братья, но так вышло, что, к моменту смерти правящего монарха, прямых наследников не осталось в живых. В те времена много воевали с кочевниками, соседями, бедуинами. Ничего удивительного в том, что погибли все сыновья правителя. Мой дед Мухаммед бин Карим аль-Саадат, как муж старшей дочери скончавшегося короля, случайно оказался на троне. И именно его ветвь стала правящей в Анмаре, потом власть перешла к отцу, следующим будет Али. Так что во мне слишком много всего намешано, чтобы я мог сказать с уверенностью, кем же являюсь на самом деле. Я помню деда. Он показался мне неплохим человеком. Видел его один раз, когда был совсем мальчишкой. Melegim. Он сказал, что я похож на ангела, имея в виду волосы. Я запомнил. В моем детстве, за исключением воспоминаний о матери, было мало хороших моментов. Когда она оставила меня, мое детство закончилось.

И началась настоящая травля. Сейчас меня не трогают взгляды многочисленных родственников, которые по-прежнему считают меня выродком. Сыном проститутки. У меня тоже нет к ним никакого уважения, и мы играем похожие роли. Притворяемся семьей, которая чтит традиции. Сплошное лицемерие.