Улей (СИ) - Мор Дэлия. Страница 31

— Отдай, — приказал Ян.

Я вздрогнул, подняв глаза. Преторианец смотрел исподлобья, кривя в гримасе обезображенное лицо. Свою часть Договора я выполнил и стал не нужен. А ведь я даже не вспомнил про это, когда вытаскивал Яна из покоев Королевы. Но жалеть теперь поздно. Да и не жалел я совсем. Бросить умирать — все равно, что убить.

Я убрал большой палец с горлышка пробирки и протянул добытое сокровище Яну. Он забрал его бережно, закрыл пробкой и спрятал в карман. Я против воли посмотрел на болтающуюся у бедра офицера хищную трость с выдвигающимся жалом. Посмотрел и как-то по-мальчишечьи испуганно сглотнул.

— Легкая смерть. Быстрая, — тяжело обронил гвардеец Королевы. — Не твоя. Не сегодня. Жизнь спас мне. Я должен. Слово держу. Отпущу из Улья с братом.

Я вздохнул, приподнимая плечи. На таких отсрочках можно и всю жизнь протянуть. Хотел поблагодарить и осекся. Не слышал ни разу, чтобы васпы благодарили. И боль, и радость они принимали молча. Ян развернулся и пошел мимо ленты транспортера к неприметной двери. Спину даже не пытался держать ровно, шатался и оступался на каждом шагу.

— Сам, — недовольно сказал офицер, когда я нырнул ему под руку.

— Сам, — не стал спорить я. А на следующем шаге ослабевший Ян рухнул на меня. Тьер, неудачно. Боль в боку я даже через онемение прочувствовал. Далеко мы так не уйдем.

— Обратно другой дорогой, — сказал офицер, снова твердо встав на ноги. — Никто не увидит. Не должен.

Хотелось бы верить, потому что со стороны мы смотрелись крайне странно для васп. To я ловил Яна, то он вздергивал меня за шиворот. После второй пройденной двери я стал проваливаться в темноту чаще. Приливы нестерпимого жара замучили. Гимнастерка намокла и потяжелела, а по полу за мной стелился кровавый след. Услышав что-то, офицер остановился и оттолкнул меня.

— Тихо!

Впечатавшись плечом в стену и переждав приступ боли, я понял, что насторожило Яна. В полумраке коридора далеко впереди раздавался четкий звук шагов. Проклятье, должно быть, дежурный с вопросом, что здесь делает непонятный неофит. Но ничего, отбрешемся. Я даже не думал как. Всерьез рассчитывал на силу преторианского кителя Яна. Но из полумрака вынырнул другой преторианец. Лысый гигант со свирепым взглядом. Он представлял Яна перед строем рядовых на незабываемом утреннем разводе. Я кожей почувствовал ярость одноглазого и далекий отголосок страха. Будто королева дотянулась до нас волной инфразвука.

— Кто… это? — вкрадчиво спросил лысый, ткнув в меня пальцем.

Ян подобрался, как хищник для прыжка. Втянув голову в плечи и свирепо посмотрел на лысого исподлобья.

— Слава Королеве, приказано взять адъютанта. Милостью своей указала на него. Сдаст экзамен, возьму.

Запала ярости едва хватило до конца фразы. Ян побледнел еще сильнее. Как бы на пол не рухнул.

Лысый наклонил голову и пошел к нам. Тьма за спиной гиганта за цепляясь за носки начищенных сапог, карабкалась по штанинам вверх и старательно огибала дремлющее в трости жало. Мне казалось, что стоит старшему преторианцу открыть рот, как оттуда польется черная жижа с могильным запахом. А глаза зажгутся бледным болотным светом.

— Все у тебя… через задницу. Даже адъютант, — выдохнул он и прошел мимо.

Ян обернулся ему вслед, сжав кулаки и скрипнув зубами. В единственном глазу вспыхнул недобрый огонек. Не переносили эти двое друг друга. Совсем как мы когда-то с Тезоном. Я улыбнулся и тут же отвернулся к стене. Увидит офицер — не о том подумает.

— Пошли, — коротко бросил он.

Все так же шатаясь и обнимаясь, мы добрались до душа. Преторианская купальня отличалась от помывочной неофитов только открытыми перегородками и индивидуальными душевыми лейками. Почти роскошь. Офицерские привилегии, чтоб их. Ян быстро разделся и зашумел ледяной водой, а я еще долго корячился, стягивая гимнастерку. Дыра в боку пугала размерами, и кровь никак не хотела останавливаться. Забравшись под душ, я долго смотрел, как окрашенная алым вода утекала в слив. Измученное тело не реагировало на холод.

— Нужно… зашить.

Я вздрогнул и поднял глаза. Ян стоял передо мной, разрисованный шрамами от макушки до голых пяток. Узловатые, бугрящиеся рубцы, зашитые через край и впопыхах. Сколько боли довелось ему вытерпеть, страшно представить. В какой-то момент стало стыдно за свое нытье.

— Выходи, — сказал преторианец и выключил воду.

Форма улетела в корзину, а из душевой я выбрался в совершенно неуставном виде. С голым торсом, в исподнем и сапогах. В мыслях не было надеть, как Ян, преторианскую форму, хоть на полке в стеллаже и лежал чистый комплект. Цзы’дарийцу не нужно объяснять, что такое знаки различия, и какой ценой они достаются. Нельзя примерять чужую шкуру, не побывав в ней.

Я вышел вслед за васпой и с трудом понял, куда мы попали. Тот же лабиринт-соты, только все ячейки закрытые. Тихо и пусто. Ни шаркающих ногами дежурных, ни стонов раненных неофитов. Офицерский сон ничего не тревожило. Не знаю, надеялся ли я всерьез на отдельную комнату, но когда Ян втолкнул меня в ячейку и закрыл за собой дверь, я почти не удивился.

Личные телохранители Королевы жили не намного лучше, чем только что призванные на службу неофиты. Ровный кубик из стен, пола и потолка на длину кровати. Сама койка настолько узкая, что будь Ян шире в плечах, свисал бы с нее. Небольшая тумба в углу. Все.

— Заляпаешь кровью кровать… накажу, — тихо сказал преторианец. — Спишь на полу. Одеяло возьми. Не сейчас.

Из тумбы васпа достал мешочек с высушенной травой, пахнущей, как целебная мазь. Скрутил папиросу, прикурил и с выражением несвойственного ему умиротворения на лице медленно выдохнул облачко дыма. Потом затянулся еще раз, подумал и протянул папиросу мне.

Я жест оценил, но как объяснить, что не курю, потому что табак васп — не Шуи? Удовольствия ноль. А бесцельно гонять дым по легким нам с Тезоном еще Публий не рекомендовал.

— Тогда ложись, — сказал Ян и зажал папиросу в зубах.

В той же тумбочке обнаружился медицинский чемоданчик, а в нем игла и нитки. Не хирургическая изогнутая игла, а обычная, швейная. И нитки обычные. Операция, ага. Анестезия? О чем я? Шил преторианец быстро, зря не мучал. Но все равно когда я сполз на одеяло, засчитал себе еще один выдержанный раунд пытки. Васпа улегся, не раздеваясь. Долго курил и молчал. Я уже почти уснул, когда услышал:

— Уйду из Улья. С экзамена. Ты поможешь.

— Чем, господин офицер? — сонно пробормотал я.

— Вертолет поведешь, — ответил Ян, а я провалился в сон.

Утром в преторианской келье выдалось тихим. Ян безмятежно спал, так и не сняв форму, а кровавый китель пестрел хлопьями пепла от папиросы. Я смотрел на кривые росчерки шрамов на лице васпы и думал. Дикая, выворачивающая на изнанку, мысль с самого пробуждения не давала покоя. Генетический мутант, воплощенная сила и ярость без страха и милосердия, идеальная машина для убийства, одноглазый преторианец Ян был для меня лучшим наставником, чем родной отец. За два дня я видел от васпы больше внимания и заботы, чем от генерала Наилия Орхитуса Лара за всю жизнь. Сидел на полу, смотрел на Яна и не знал, плакать или смеяться.

Я осознавал, что симпатия к палачу иррациональна, и, тем не менее, нашел логическое объяснение. Допрос есть допрос, там нет места эмоциям. Попади Ян в руки цзы’дарийцев, с ним бы делали тоже самое. Конечно, с поправкой на современные технологии и химию специального назначения. Но все, что было дальше в рамки отношений «палач — жертва» не вписывалось. Преторианец мог не кормить меня и не обезболивать раны, а пинками и уколами жала из трости погнать к Королеве. «Сделал дело и больше не нужен». Сейчас я бы уже истек кровью на полу тронного зала. А утром мой труп положили бы в лоток и отправили по ленте транспортера на корм Ее Величеству. «Неофит? Какой неофит? Ах, тот. Слабый оказался. Сдох». И ни замечаний, ни взысканий от Совета. Ничего. Полное, абсолютное безразличие.

Я вздрогнул, вспомнив холодный взгляд отца с портрета на стене Училища. Бесконечные насмешки и подлянки от кадетов. Злобу инструкторов, стремящихся доказать всему миру, что генетическая карта и папа-генерал ничего не значат. С меня спрашивали по всей строгости и в трехкратном объеме, за малейшую провинность сажая в клетку. Никто и никогда не заботился обо мне. И тот факт, что я спал на преторианском одеяле, зашитый преторианскими нитками и вдыхал запах преторианских папирос для меня, как тарелка еды для голодного цзы’дарийца. Так ли уж важно, какое блюдо и из какой посуды?