Никому не скажем (СИ) - Резник Юлия. Страница 29

— Я не могу ее подвести, понимаешь? Она столько раз меня выручала…

Стискиваю зубы. Нет, я, конечно, все понимаю, но… Нет! Какого хрена? Я этого дня всю неделю ждал.

— А меня? Нас? Нас ты подвести можешь?

— Ой, вот за мной уже приехали! Так я пойду?

Что я могу сказать? Перевожу взгляд на фургон с логотипом кейтерингового агентства, в котором она работает.

Пожимаю плечами. Ну, не держать же ее насильно. Но как же бесит! Ева машет мне рукой и запрыгивает в машину. А я остаюсь, как дурак, один. Видит бог, я не так хотел провести последние полгода, перед Сандхестом. Да и наши отношения я представлял как-то иначе! Черт…

Ну и холод! Передергиваю плечами, оборачиваюсь к зданию кинотеатра и, недолго думая, возвращаюсь. Девчонки визжат при моем появлении, Ник довольно кивает. Мы пьем пиво и обсуждаем перспективы китайского рынка электроники, пока Милана с Лерой облизываются на красавчика Паттинсона. Вообще, когда Бестужев забывает о своих понтах, он становится вполне нормальным. У нас с ним много общего. Мы оба занимались рукопашкой и неплохо сечем в компьютерах. Нас обоих воспитывали отцы. Правда, моя мать свинтила по собственному желанию, а вот Бестужев остался с батей после долгих судебных тяжб. Неожиданно я нахожу так много точек соприкосновения с Ником, что когда он через пару часов еще раз предлагает мне забуриться в клуб, я соглашаюсь.

Домой той ночью я заявляюсь поздно и немного навеселе. Льющийся из гостиной свет говорит о том, что меня ждут.

Дерьмо. Не то, чтобы мне категорически запрещалось пить или гулять до утра, но раньше я этим никогда не злоупотреблял и теперь чувствую себя немного неловко.

— Привет, па Я уже дома.

Отец отводит взгляд от огня и кивает мне, разглядывая с нескрываемым интересом.

— Где был? Я думал, ты собирался встретиться с Евой.

— Да. Мы ходили в кино, но потом ее вызвали на работу, а я встретил ребят из универа, и мы пошли в клуб, — прохожу в комнату и сажусь на подлокотник соседнего кресла. Ноги гудят.

— А… Так вот, почему она не могла до тебя дозвониться.

— Что? — лезу в карман, достаю трубу и тупо пялюсь на три пропущенных. — Вот же, черт! Времени — пятый час.

Ну, не перезванивать же! Или…

— Не вздумай. Поздно уже. Она наверняка спит.

С этим не согласиться сложно. Поэтому я возвращаю трубку в карман и широко зеваю. И только потом до меня доходит:

— Слушай, а ты откуда знаешь, что Ева не могла до меня дозвониться?

— Потому что потом она, к счастью, догадалась позвонить на городской.

Свожу брови. Происходящее нравится мне все меньше. Во мне рождается странное неприятное чувство, будто я, сам того не желая, здорово налажал.

— Почему к счастью?

— Потому что ей нужна была помощь. И кроме тебя, я так понимаю, обратиться ей было не к кому.

— Помощь? — вскакиваю. — Что-то случилось?

— Ну, как сказать? Еве стало плохо на работе. Она потеряла сознание. В общем, я туда съездил, забрал ее и отвез домой.

Опять оседаю на кресло. Веду рукой, смахивая упавшую на глаза челку. Что тут скажешь? Предчувствие меня не подвело. Я действительно налажал. И мне даже думать не хочется о том, что было бы, если бы не отец. Тревога костлявой рукой сжимает мое запнувшееся сердце.

— Она точно в порядке? — сглатываю я.

— Говорит, что ничего страшного. Ссылается на усталость. И я надеюсь, что это правда, потому что вряд ли ты готов стать отцом.

Несколько секунд тупо пялюсь на старика, в попытке понять странный ход его мыслей.

— Она не беременна.

— Ты так в этом уверен?

— Да. Если только с нами не случилось чудо непорочного зачатия. А вообще, спасибо, за помощь… Признаться, не ожидал после всего, что ты мне наговорил в вашу первую встречу.

Отец усмехается, отпивает из бокала и равнодушно замечает:

— Я навел о Еве справки и изменил свое первоначальное о ней мнение.

— Ладно…

Что тут еще скажешь? Отец — такой отец. Навел он справки… Качаю головой и бреду прочь из гостиной.

— Кит, ты уверен, что готов в это все ввязаться? Потому что, если для тебя это все несерьезно — лучше не начинай.

Ей и без тебя проблем в жизни хватает.

Ну, все удивительнее и удивительнее! Оборачиваюсь:

— Я уверен, отец. Спокойной ночи.

Я — дебил! Натуральный дебил. Стопроцентный. Забыл поставить будильник, и, как результат — опять три пропущенных от Евы. Лимит у нее, что ли, на эти звонки? Каждый раз три…

Вскакиваю с постели, одной рукой пытаюсь натянуть штаны, второй — прикладываю трубку к уху. Ну, что ж… Теперь моя очередь слушать гудки. Натягиваю свитер, несусь вниз. С грохотом открываю шкаф, хватаю первую же попавшуюся куртку и выбегаю из дома. Мы с Евой встречаемся уже два месяца, но никогда до этого я еще не был у нее. Наверное, нехорошо являться вот так — с пустыми руками, но я даже кошелек забыл взять. Останавливаюсь у замызганной овощной палатки, хлопаю по карманам. К счастью, в куртке находятся забытые, наверное, еще с того года купюры. Хватает на пару килограмм мандарин.

Дверь в подъезд открыта. Никаких тебе домофонов. В нос ударяет тошнотворный запах кошачьей мочи и ветхости.

Сглатываю, прячу нос с воротник куртки и поднимаюсь наверх. Стучу. Дверь открывает сухонькая маленькая старушка.

— Добрый день. Я к Еве. А вы, должно быть, ее бабушка?

— Катерина Павловна, — кивает головой старушка, стискивает на плоской груди полы древнего вельветового халата и отступает в сторону. — Евангелина вышла в магазин… Но вы, наверное, можете подождать ее.

Переступаю порог. Оглядываюсь по сторонам. Черт, это даже хуже, чем я мог представить. Нерешительно протягиваю бабушке Евы пакет с мандаринами и гашу в себе трусливое желание сбежать. И не видеть этого, и не касаться… В воздухе витает плотный запах хлорки, лекарств и… какой-то загнивающей обреченности. И я дышу им вполсилы, словно боюсь заразиться этим дерьмом. Я знал, что все плохо, да. Но не понимал, насколько.

Пока я мнусь у порога, за спиной открывается дверь. В комнату вплывают сначала пакеты, а следом за ними — хрупкая фигура Евы. Кажется, она шокирована не меньше меня. А я, чтобы скрыть свои чувства, суетливо выхватываю из ее рук сумки.

— С ума сошла — такие тяжести таскать?!

— У нас продукты закончились… — шепчет Ева.

Не знаю, что на это сказать. Наступаю на задники и таки стаскиваю с ног ботинки. Ева с трудом берет себя в руки, мы проходим в тесную кухню. Бестолково натыкаемся друг на друга в попытке разойтись. Смеемся, чтобы спрятать неловкость. В конце концов, я сажусь на колченогий табурет, втиснутый в нишу между древним холодильником и кухонным столом, а Ева ставит на плиту закопченный чайник.

— Некому почистить. Я круглые сутки, как белка в колесе, а бабушка слабая — не помощник.

Мне стыдно. За себя. За то, что злился на Еву и обижался на невнимание. Наверняка она бы тоже предпочла проводить время со мной, а не гнуть спину на работе. И хоть я и раньше об этом догадывался, только сейчас по-настоящему понял, насколько же все запущено. Ее спасать нужно. Спасать! От этой бедности, как от раковой опухоли. Она же скоро ее сожрет.

— Переезжай ко мне! — выпаливаю прежде, чем успеваю все обдумать. Не успев ни о здоровье поинтересоваться, ни извиниться за то, что не отвечал. А она оборачивается ко мне. И улыбается грустно и так… понимающе, что у меня просто зубы сводит. И тошно становится. От самого себя тошно.

— У нас чай самый обычный, в пакетиках. Будешь?

Она меняет тему, избавляя меня от необходимости убеждать её и настаивать. Будто нисколько не сомневаясь, что я сказал это скорее для галочки. Наверное, так оно и прозвучало. Необдуманно и в запале… Не по-мужски. Словом, да, я слишком поспешил и все испортил. А она тут же списала меня со счетов, не оставляя шанса все исправить.

— Буду. И, Ев…

— М-м-м?

— Давай сегодня сходим куда-нибудь. Я не знаю… куда ты хочешь?

— Ты что? Я же работаю. Забыл?