Чувствуй себя как дома (СИ) - Британ Мария. Страница 5

Я все-таки падаю, но тут же поднимаю голову и подрываюсь.

Третья улица. Крайний дом. Он и правда как ласточка: чистый, светлый. Вот-вот взлетит воздушным шариком. В саду растут яблони и цветы. Здесь нет огорода.

Нет. Огорода.

Как эти люди живут?

Если не вспашешь землю — не вырастут овощи.

Если не вырастут овощи — ничего не продашь.

Если ничего не продашь — не получишь денег.

Если не получишь денег — не будет еды.

Если не будет еды — сдохнешь.

Прописное правило. Его знает каждый ребенок в поселке.

Ясно теперь, почему моему другу-врагу плохо. У нее нет еды.

Калитка качается на сквозняке, дверь распахнута настежь. Ненавижу орать на всю улицу, так что… Придется пугать. Круче, когда внезапно.

Дом обволакивает меня тоненьким «помогипомогипомоги».

Я проскальзываю в сад и крадусь по зеленой траве. Что, если Ласточка — это портал в мир, где у людей растут только цветы и яблони?

Я впитываюсь в стену, заглядываю в окно и убеждаю себя, что мое дыхание — просто шелест листьев, а я сам — дерево. Мамочки-пожалуйста-я-всего-лишь-дерево-не-трогайте-меня.

Девочка лет восьми забилась в угол и раскачивается из стороны в сторону. По щекам текут слезы, платьице в грязи, кудряшки растрепаны.

Она как взорвавшаяся хлопушка. Наверное, недавно расчесывалась, любовалась отражением в зеркале. А потом — бах! — и на полу валяются конфетти.

Из соседней комнаты доносятся возгласы. Кто-то кого-то торопит. Кто-то кого-то ругает. Причем так зло, точно убить собирается.

А девочка все плачет и плачет. Я боюсь, что скоро она затопит Ласточку и наш поселок.

В висках — песня «Аквариума». Она постоянно со мной. Впору снимать немое кино.

Да будет шаг твой легок,

Пока не кончен сон,

Прекраснейший в жизни твоей…

Если бы у меня на ладони имелась кнопка паузы, я бы продырявил ее.

В кухню вваливается здоровенный мужик с маской клоуна. Хотя, клоун из него так себе.

— Заткнись! — рявкает он.

Но девочка всхлипывает громче прежнего.

— Где родители хранят деньги? — Мужик трясет ее за острые плечики. — Да не реви ты!

Я обвожу взглядом сад и не нахожу ничего, что могло бы нас спасти.

А нет. Нахожу.

У хозблока валяется ржавая лопата. Близко. Метра четыре, не больше.

Вдох-выдох.

Вдох-выдох.

Я дерево, дерево, дерево…

Прыжок, второй. Она моя. Я пинаю ее носком кроссовка и подхватываю. С размаху бью по окну.

Осколки летят на «клоуна».

Дом трещит от боли.

— Что ж ты не защищалась, Ласточка? Терпи, — почти беззвучно лепечу я и прошмыгиваю в нишу за яблоней.

Они не заметят. Они пришли развлекать не меня.

Помоги, Ласточка, давай. Выпроводи гадов!

Я глажу ее по водосточной трубе. Губы прижимаются к ледяной побелке. Я еще не сталкивался с такими скромными домами. Обычно каменные существа борются и хлопают дверями, если от этого зависит их жизнь.

Умоляю, Ласточка, не медли. Сколько тебе? Дай угадаю: нет и года?

Наплюй на возраст и помоги хозяйке. У тебя это в крови.

На веранде появляется трое громил в дурацких масках. Хмурых, словно их хозяева и не клоуны вовсе. Кирпичи вместо носов, ртов и глаз.

Мои тезки, если верить Пашке.

Вперед, Ласточка. Самое время хлопнуть дверями.

В прямом смысле.

Клоун-блондин прилип к стеклу — изучает участок.

— Они вернулись.

Его товарищи держат руки в карманах, и мне даже представить страшно, что они там прячут.

— Валим.

Но «свалить» они не успевают. Раз — и захлопывается замок на пути к их спасению. Два — задвигается щеколда в кухню.

Молодец, Ласточка!

— Бей окна! — вопит светловолосый упырь.

Но он не в курсе, что окна тоже умеют бить. Самому высокому достается по лбу рамой. Рядом с блондином лопается стекло. Осколок впивается ему в ногу. Тот, что общался с «хлопушкой», получает в грудь ожившим шкафом.

Ха-ха! Знай наших!

Я заглядываю в кухню. Девочка до сих пор качается и всхлипывает.

— Иди сюда, — зову ее я.

Но она не обращает на меня внимания. Хлопушка, блин. Взорвалась и оглушила сама себя. Расстроилась из-за испорченной прически.

Я перемахиваю через подоконник и приземляюсь у холодильника. Хватаю девчонку за локоть. Она с ужасом таращится куда-то между нами и роняет тихое «отпусти».

— Мы спрячемся. — Я расправляю плечи и включаю режим командира. — За мной.

Мы прошмыгиваем в разбитое окно и несемся прочь. За нашими спинами раздается ругань клоунов. Им больше некого развлекать. Не сомневаюсь, они заметили нас и решили, что это мы их покалечили.

Обычные люди думают именно так.

Как хорошо быть домом. Тебя никто не наказывает. Твори, что в голову взбредет, круши столы, потолки, рыдай, трещи половицами — всем плевать. Ты ведь дом. Тебя не поставят в угол. В тебе самом полно углов.

Мимо нас проносятся стройные ряды баклажанов, картошки и помидоров. Соседи вскапывают огороды и с подозрением косятся на нас. Странно, что никто не слышал звона стекла. Или слышал, но не обратил внимания. Готов поклясться, так и есть. Еще одно прописное правило. Не обращай внимания.

Мы мчимся ко мне. Мой Воробей наверняка нас защитит.

— Я устала, — хнычет девчонка.

— Тогда возвращайся домой и пригласи их на чай!

Клоуны не преследуют нас, но темпа мы не сбавляем. На всякий пожарный. Я-то ученый. Расслабишься — проиграешь. Споткнешься — проиграешь. Разревешься — проиграешь.

— Еще чуть-чуть, — обещаю я.

Воробей выныривает из-за очередного поворота. Наконец-то! Мы влетаем ко мне и, даже не стянув обувь, поднимаемся в мою комнату. Для пущего эффекта я подпираю дверь столом. Предков нет — днем они частенько торгуют. Я ощущаю себя супергероем, спасающим планету, и звоню в милицию. С трудом вспоминаю адрес.

Растяпа!

Дяденька обещает, что к нам скоро приедут.

Девчонка топчется в углу и ковыряет мизинцем обои. У меня никогда не было гостей. Особенно — таких. Как поступают радушные хозяева? Угощают чаем? Приглашают присесть? Болтают о погоде?

— Чувствуй себя как дома, — выдавливаю я, звеня мелочью в кармане. — Как тебя зовут?

Гостья отшатывается от обоев и вздергивает подбородок.

— Тора.

— Тора?

— Люблю сокращать, — объясняет она. — Полное — Виктория.

— А я Захар. Сколько тебе лет?

— Девять.

— Когда День рождения?

— Был в августе. Пятого.

Супергерой во мне окончательно вытесняет маменькиного-сынка-сумасшедшего-кирпича. Я старше этой девчонки на целых два месяца. Малявка. Ну ничего, я ведь взрослый. Я о ней позабочусь.

— А у меня в июне.

Но ей все равно на мой возраст. Она хмурится и думает о чем-то так усердно, что едва не лопается.

— Как у тебя вышло…

— Что?

— Это.

Слезы на ее щеках высохли. Хмурая и дрожащая, в белом кружевном платьице, девчонка подходит Воробью больше, чем я сам. Сейчас бы сфотографировать ее…

Тора и люстра.

Тора и мой стол.

Тора и ковер.

Мне впервые настолько неуютно в собственном доме. Точно Воробей хочет выплюнуть меня вместе с цветочным горшком на Пашкину башку.

— Кто-то кричал. Я шел на звук.

— Врешь.

— Нет.

Я почти уверен, что Тора тоже общается с ними, но пока она не проболтается, буду молчать. Одно дело — изображать шизика при Пашке. Другое — при красивой девчонке.

— Замки сами захлопнулись. Она так не умеет. Или… не умела.

— Кто?

— Она.

— Плохо просила, — огрызаюсь я, но тут же прикусываю язык.

— А ты — хорошо? — Тора опирается ладонями на стол. — Ой…

Она закатывает рукав: кожа на локте содрана.

— Сейчас.

Я выскальзываю в коридор — приходится отодвинуть стол — и приношу из кухни аптечку, а заодно — книгу с красным крестом на обложке и золотистой надписью: «Первая помощь».

Тора приземляется на диван. Состроив умное лицо, я листаю оглавление и натыкаюсь на графу «Поверхностные раны».