Тайна смерти Рудольфа Гесса (Дневник надзирателя Межсоюзной тюрьмы Шпандау) - Плотников Андрей Николаевич. Страница 40
Конфликт в саду между «заключенным № 7» и американским надзирателем Джорданом получил продолжение. Заключенный передал директорам тюрьмы письменную жалобу на американца. При этом «номер семь» опять сделал упор на то, что Джордан представляет угрозу для его здоровья. Кроме того, он рассказал об инциденте в саду. По словам заключенного, американский надзиратель заявил, что никогда не будет помогать ему, если «номер семь» оступится или споткнется, и даже не будет поднимать, если тот упадет. В конце жалобы снова та же просьба — уволить Джордана. Письменная жалоба директорам от заключенного с просьбой уволить надзирателя — такое в истории МТШ встречается в первый раз!
Стоит отметить, что в силу возраста заключенного при ходьбе он иногда теряет равновесие. В этих случаях надзирателям приходится поддерживать своего подопечного, чтобы не упал. Проблемно бывает для «номера семь» сесть на стул, чтобы точно попасть на него. И в этом случае требуется посторонняя помощь. Если Джордан и на самом деле выполнит свои обещания, то конфликт будет продолжаться дальше с новой силой.
С утра дежурю на воротах. Незнакомый мне человек нажимает кнопку звонка у входа. Я выхожу к воротам и открываю маленькое окно в двери. Незнакомец объясняет, что он депутат западноберлинского парламента. В настоящее время в Западном Берлине проводится перепись населения. Эта процедура согласована с союзными военными властями. Депутат исполняет обязанности счетчика по переписи населения и хотел бы передать опросный лист переписи для заключенного тюрьмы Шпандау немца Рудольфа Гесса.
Судя по всему, это обычная провокация. Тюрьма Шпандау управляется четырьмя союзными властями и никак не может быть связана с переписью населения. Ведь не ходят же немецкие переписчики по английским или американским казармам в Западном Берлине. Значит, и здесь им делать нечего. По крайней мере депутат парламента должен знать об этих особенностях. Я говорю переписчику, что ничем не смогу помочь в его вопросе, и закрываю окно.
Заканчивается месяц май. Через два дня у меня начинается отпуск, запланирована поездка на Кубань, а сегодня последнее дежурство перед этим событием. У меня вечерняя смена в блоке, и вместе с «заключенным № 7» мы в телевизионной комнате смотрим новости. Особый интерес к событиям в Москве. Два дня назад молодой немецкий пилот Матиас Руст на маленьком самолете взлетел в Финляндии, пересек границу СССР и, ориентируясь по железной дороге Ленинград — Москва, долетел до столицы Советского Союза. Не просто долетел, а виртуозно посадил свой самолет прямо на Красной площади [14]. Сегодня министр обороны СССР маршал Сергей Соколов отправлен в отставку, вместо него назначен генерал Дмитрий Язов. Вот как 19-летний немец способен влиять на судьбу советских маршалов!
На экране телевизора несколько раз показывают посадку самолета Руста, снятую каким-то кинолюбителем, случайно оказавшимся в нужное время на Красной площади. Гесс смотрит на экран, но никак не комментирует увиденное. Может, он, как бывший летчик, оценивает мастерство молодого пилота, а может, вспоминает свой изменивший судьбу полет в Шотландию?
Глава 8
ПАРОЛЬ «ПАРАДОКС»
(Лето 1987 года)
Мой отпуск закончился. Самолет Аэрофлота несет меня из Москвы в Берлин. Завтра снова на работу, завтра снова МТШ, завтра снова встреча с «заключенным № 7». Аэропорт Шёнефельд очень немноголюден. Быстро прохожу пограничный контроль. Осталось получить багаж. Но что это? Мой кожаный чемодан едет по ленте с разорванным боком. Содержимое вроде бы все цело, но чемодан жалко. Качу чемодан к стойке с надписью «Аэрофлот». Девушка за стойкой говорит по-немецки. Я объясняю ей ситуацию, предъявляю билеты. Она меня успокаивает:
— Чемодан поврежден во время рейса. Компания компенсирует вам ущерб. Заполните бланк заявления.
Заполняю бланк заявления: фамилия, имя, адрес проживания в ГДР, суть вопроса. В конце надо указать стоимость поврежденной вещи. Уточняю у девушки, в какой валюте указывать стоимость?
— Конечно, в марках, вы ведь в Германии.
Пересчитываю в уме рублевую стоимость чемодана в марки, получается, что за поврежденный чемодан мне полагается около 120 марок. За эти деньги я могу купить новый чемодан. Вот это здорово! Ай да советский Аэрофлот!
Подписываю заявление и передаю его немке. Она проверяет написанное, говорит: «Alles Gut!» [15] — и просит подождать. Девушка звонит кому-то по телефону.
— Сейчас подойдет старший представитель Аэрофлота и выдаст деньги.
Мое настроение уже на самой верхней границе, мозг обдумывает варианты: надо ли покупать новый чемодан или найти с неба свалившимся деньгам более привлекательное применение.
К стойке подошел мужчина в форме Аэрофлота лет сорока с дежурной легкой улыбкой. Обычные банальные фразы:
— Guten Tag! Was ist los? [16]
Объясняю ему все то, что ранее уже рассказывал девушке. Она активно кивает головой, подтверждая мои слова. Аэрофлотчик заявляет, что нет проблем, компания оплатит ущерб. Он достает из внутреннего кармана авторучку, чтобы что-то написать на моем заявлении, и вдруг улыбка сходит с его лица. Он смотрит на меня и уже по-русски спрашивает:
— Ты русский?
— Да, русский, — тоже по-русски отвечаю я. — Там же написано — Плотников.
Я предъявляю свой паспорт. После этого из уст представителя Аэрофлота следует подробная лекция о том, что советский человек не может незаконно получать валюту. А моя попытка получить сейчас компенсацию за испорченный чемодан относится именно к разряду незаконного получения валюты. А на этот случай есть Уголовный кодекс. Поэтому возмещение ущерба я могу получить только в Москве и только в рублях. Для того чтобы вопрос о компенсации мне ущерба можно было рассматривать, мне следует написать заявление на русском языке с указанием адреса проживания в Советском Союзе. Я готов написать заявление и по-русски. Но, оказывается, что советские граждане могут подавать такое заявление только в офисе представительства Аэрофлота, здесь в аэропорту это сделать невозможно. А офис располагается в самом центре Берлина, недалеко от советского посольства. Поэтому мне остается только одна перспектива — ехать с разорванным чемоданом домой в Потсдам, а в один из свободных от дежурства дней приехать в Берлин писать заявление.
Немка за стойкой Аэрофлота с сочувствием смотрит на меня. Видно, что она сама не ожидала такого подвоха. Интересно, а что в этой ситуации делают другие советские граждане, прилетающие в Берлин? Ведь для основной массы людей из СССР, находящихся в ГДР и связанных с Группой советских войск в Германии, въезд в центр Берлина запрещен.
Июль — макушка лета. Погода в Берлине стоит хорошая, «заключенный № 7» гуляет два раза в день. Вот и сейчас мы с ним спускаемся на лифте в сад. Заключенный по тропинке медленно доходит до центральной садовой дорожки и поворачивает налево. Тропинка от здания тюрьмы делит садовую дорожку примерно на две равные части. «Номер семь» доходит до левого конца дорожки, разворачивается и двигается до правого конца дорожки, где расположен садовый домик. Такая прогулка — обязательный ритуал перед отдыхом в садовом домике. При благоприятной погоде и хорошем самочувствии заключенный делает даже два круга, прежде чем зайти в домик. Один круг прогулки совершается также после отдыха, перед возвращением в камеру.
В тюремном саду растут каштаны, орехи, вишни, груши, яблони, сливы, березы, сирень и еще какие-то деревья. Летом сад утопает в зелени, а местами даже напоминает джунгли. В зимнее время вся садовая дорожка хорошо просматривается с караульной вышки № 3, расположенной на тюремной стене, ограждающей сад. Но в летнее время густая листва закрывает основную часть дорожки. Прогулка заключенного всегда вызывает большой интерес у часовых всех стран. Вот и сейчас мне видно, как советский караульный на вышке перемещается с одного конца своей смотровой площадки на другой, пытаясь рассмотреть заключенного. Интерес молодых солдат понятен: здесь они непосредственно соприкасаются с событиями, о которых ранее лишь слегка знали из школьных учебников истории.