Темная судьба (ЛП) - Патни Мэри Джо. Страница 17

— Хороший план. Пусть остальные идут по холму. Когда они пройдут половину, поведешь меня в гавань.

Она взглянула на Энди.

— Он согласился отпустить тебя и девочек, взять меня в заложники. Идите по холму. Когда будете не середине, он поведет меня в гавань.

Энди охнула:

— Нет!

— Делайте! — рявкнула Ребекка. — Я должна быть в порядке. И если что… ущерб будет ограниченным.

Энди прикусила губу.

— Ты самая храбрая из всех, кого я знаю. Будь осторожна! — она опустила Джилли и сказала девочкам взять ее за руки и пойти домой. Растерянные, они послушались, хоть Лизбет с тревогой оглядывалась.

Когда девушки поднялись достаточно, Ребекка сказала:

— Теперь я возьму тебя за руку и тихо поведу в гавань.

Пилот неловко протянул левую руку, сжимая пистолет в правой под курткой. Он целился в нее. Ребекка надеялась, что он не споткнется и не выстрелит случайно.

Сказав себе, что в этот раз нужно управлять магией, она взяла его под руку. Когда она коснулась Сильвии, она ощутила эмоции и мысли, но в этот раз она была не так захвачена. Управляла происходящим лучше.

Пилот неуверенно моргал, энергия пылала между ними. Хоть это отличалось от симпатии Ребекки к Нику, поток был сильным, и она не удивилась, что он что-то ощущал.

Он хмуро посмотрел на нее, она улыбнулась.

— Идем дальше, Herr Hauptmann?

— Herr Hauptmann Schmidt. Твое имя, Fräulein?

— Ребекка Вейс, — ей казалось, что знакомство — это хорошо.

Они пошли по улице, она разбиралась в буре его эмоций. Как она и думала, Шмидт был в ужасе, но и в отчаянии. Его растили в религиозном доме, учили состраданию, но он выступил против этого. Самолеты обещали восторг. Славу. Восхищение девушек. Он любил летать, пока война не началась, пока он не начал стрелять по людям.

Его глаза, руки и мозг были созданы для боя в воздухе, но не душа. Он дошел до того, что надеялся, что умрет от выстрелов противников, но желание выжить сохранило его. Теперь он был в Англии, он ожидал ужасное наказание и унизительную смерть за содеянное.

Чем глубже она забиралась в его дух, тем сильнее были эмоции. Было сложно не утонуть в них. Она отпрянула немного, не зная, как помочь бедняге и всем вокруг.

Она сказала со смутной идеей в голове:

— Эта война ужасна для всех нас.

— Точно, — вяло сказал он.

— Ты давно был пилотом?

— Слишком давно, — он сменил тему. — У тебя хороший немецкий. И акцент не англичанки.

— Я — француженка, — объяснила она. — Моей семье пришлось бежать из Франции. Я была в Англии две недели.

Он пригляделся к ней.

— Ты — еврейка, — с подозрением сказал он. — Твой народ правит миром за закрытыми дверями.

Она разозлилась, но и изумилась.

— Не моя семья. Мои родители — врачи, и я хочу стать такой. Мы исцеляем, а не правим миром, — она пробралась в его разум и нашла антисемитизм, вложенный жестокой пропагандой. Используя свой гнев, она затопила предубеждение белым светом.

Он растерянно нахмурился, словно не зная, что думать теперь, без предубеждений.

— Я слышал много плохого о евреях, но не видел это зло лично, — он посмотрел на нее, хмурясь. — Ты не злая.

— Надеюсь! — она потом будет испытывать вину за влияние на его разум и отношение. Но не сожалеть об этом.

Он смягчился, и она сказала:

— Herr Hauptmann Schmidt, ты не сможешь пересечь канал живым. Почему не сдаться? Ты хорошо послужил своему народу. Родине не будет пользы от твоей смерти при побеге из Англии.

— Я заслуживаю смерти! — с отчаянием сказал он.

— За работу солдата? — спокойно сказала она. — Бред! Борьба за свою страну делает тебя патриотом, а не преступником.

— Мой отец был лютеранским священником и научил меня высшим законам, — пилот сглотнул. — По тому закону я преступник.

— Разве христианство не о раскаянии и искуплении?

— О, я каюсь, — тихо сказал он. — Каждый час каждого дня. Но сомневаюсь в искуплении.

— Если от раскаяния будет лучше, сдайся, — сказала она с сухостью. — Война будет долгой. Как пленник, ты не будешь голодать, подвергаться пыткам, но будешь страдать годы в плену скуки и раскаяния, — она увидела в голове, как он пашет поле с лошадьми. — Или они заставят пленников работать в поле, ведь многие мужчины воюют. Это тоже наказание.

Ему это понравилось. Он работал в детстве на ферме дедушки и бабушки, и земля могла залечить его душу. С вспышкой предсказания Ребекка ощутила, что, если он выберет этот путь, встретит девушку, которая все изменит в его жизни.

Она влила эту картинку в его разум. Мир. Искупление. Никаких убийств. Все те элементы смешались в потоке белого света, который озарил темные уголки его духа, рассеивая худшую вину и оставляя надежду.

Она тихо сказала:

— Ты постарался, Herr Hauptmann Schmidt. Теперь можешь благородно сдаться.

Опустив руку с пистолетом, он замер и закрыл глаза. Неуверенность и смятение были на его лице.

— Разве есть честь у мужчины, который не хочет сражаться?

— Честь и искупление, — твердо сказала она. — Я читала как-то об одном вожаке племени коренных американцев. Они были яростными воинами. Но тот вожак Джозеф сказал: «Я больше никогда не буду биться». Все воины когда-то должны покончить с войной, — она протянула руку. — Отдай пистолет, Herr Hauptmann Schmidt. Больше сражаться не нужно.

Она ощущала, как он разрывался между светом, который она посылала, и тьмой, которая так давно отравляла его душу. Она ждала, едва дыша, и услышала за ней бегущие шаги и стон боли.

Она оглянулась, слева приближался Ник. Его глаза были большими, и он словно прибежал из школы. Ощутил, что она в опасности?

Поняв, что он может напасть на пилота, Ребекка быстро махнула левой рукой. Стой!

Он прикусил губу, но затормозил в шести шагах от них, поверив ей.

— Я больше никогда не буду сражаться, — пилот открыл глаза, став спокойнее. Он протянул оружие рукоятью к ней. — Я сдаюсь тебе, Fräulein Weiss.

Она направила пистолет на землю, голова кружилась от облегчения. Она не знала, что будет дальше, но тут дверь ближайшего дома открылась, и вырвался беловолосый мужчина с ружьем в руках.

— Прочь от дьявола, мисс! — закричал он. — Я с ним разберусь!

Она с ужасом поняла, что он мог выстрелить, как хотел сделать пилот.

— Нет! — она встала между Шмидтом и мужчиной. — Он сдался и пойдет тихо. У вас есть телефон, чтобы позвонить властям? — она сказала на немецком. — Лучше подними руки, Herr Hauptmann.

Пилот поднял руки, и беловолосый мужчина опустил ружье, хоть смотрел на Шмидта с подозрением. За ним появилась его жена. Он сказал, не поворачиваясь:

— Эдна, звони в полицию, а я прослежу за этим чертовым нацистом.

Шмидт с опаской смотрел на собирающихся зевак. Ребекка сказала:

— Я говорю на немецком, так что останусь, пока вас не заберут в безопасность.

Он посмотрел на мужчину с ружьем.

— Я уже могу опустить руки?

Ребекка кивнула и сказала на английском:

— Он опускает руки, но он не угроза. Он принял, что его война кончилась.

Ник появился рядом с ней.

— Хочешь, я заберу пистолет?

— Прошу! — она отдала оружие, и он умело вытащил из него пули, убрал их в карман формы. Его форма была того же цвета, что и у девочек, и это были синий пиджак, серые штаны и красный галстук. Он выглядел в ней по-взрослому и властно.

Ник сунул пустой пистолет за пояс и прикрыл его пиджаком. Он обвил теплой рукой ее плечи. Отчаянно стараясь не плакать, когда опасность отступила, Ребекка обняла его, дрожа.

— Я так боялась, — прошептала она. — Как ты узнал, что нужно прийти?

— Я ощутил, что с тобой что-то произошло, — он прижал ее к себе с нежностью и силой. — Я выбежал посреди урока латыни. Хорошо, что у меня талант поиска, но мне придется все объяснить!

Она тихо рассмеялась и с неохотой отошла от него.

— Тогда тебе лучше вернуться в школу.