Статский советник - Акунин Борис. Страница 50

Надо спросить, где я нахожусь, почему лежу и который теперь час, подумал Эраст Петрович, но не успел. Господин в сером пиджаке встал и быстро вышел за дверь.

Пришлось находить ответы самостоятельно.

Начал с главного: почему в кровати?

Ранен? Болен?

Эраст Петрович пошевелил руками и ногами, прислушался к себе, но ничего тревожного не обнаружил, если не считать некоторой скованности в сочленениях, как если бы после после тяжелой физической работы или контузии.

Тут же все вспомнилось: баня, прыжок с крыши, городовой.

Очевидно, произошло непроизвольное выключение сознания и погружение в глубокий сон, необходимый духу и телесной оболочке, чтобы оправиться от потрясения.

Вряд ли обморок мог продолжаться долее нескольких часов. Судя по лампе и задвинутым шторам, ночь еще не кончилась.

Оставалось определить, куда именно отнесли голого человека, лишившегося чувств посреди зимнего переулка.

Судя по виду комнаты, это была спальня, но не в частном доме, а в дорогой гостинице. На это умозаключение Фандорина навела монограмма, которой были украшены графин, стакан и пепельница, стоявшие на изящном прикроватном столике.

Эраст Петрович взял стакан, чтобы рассмотреть монограмму получше. Буква «Л» под короной. Эмблема гостиницы «Лоскутная».

Все стало окончательно ясно. Это номер Пожарского.

Заодно определилась и личность неприметного господина – один из «ангелов-хранителей», давеча вышагивавших за Глебом Георгиевичем.

Вместо разрешенных вопросов возник новый: что с князем? Жив ли?

Ответ последовал незамедлительно – дверь распахнулась, и в спальню стремительно вошел сам вице-директор, не только живой, но и, кажется, совершенно целый.

– Ну наконец-то! – воскликнул он с искренней радостью. – Доктор уверил меня, что у вас все цело, что ваш обморок вызван нервным потрясением. Пообещал, что вы скоро очнетесь, но вы никак не желали приходить в себя, добудиться вас было невозможно. Я уж думал, что вы окончательно превратились в спящую красавицу и сорвете мне весь план. Больше суток почивать изволили! Вот уж не ожидал, что у вас такие тонкие нервы.

Выходило, что ночь-то уже следующая. После «Полета ястреба» дух и телесная оболочка Эраста Петровича вытребовали себе отпуск на целые сутки.

– Есть вопросы, – беззвучно просипел статский советник, прочистил горло и повторил, хоть и хрипло, но уже разборчиво. – Есть вопросы. Перед тем, как нас п-прервали, вы сказали, что вышли на след Боевой Группы. Как вам это удалось? Это раз. Что вы предпринимали, пока я спал? Это два. О каком плане вы говорите? Это три. Как вам удалось спастись? Это четыре.

– Спасся я оригинальным образом, который не стал описывать в рапорте на высочайшее имя. Кстати, – многозначительно поднял палец Пожарский, – в нашем с вами статусе произошло существенное изменение. После вчерашнего покушения мы обязаны извещать о ходе расследования уже не министра, а непосредственно канцелярию его императорского величества. Ах, кому я это говорю! Вы, человек далекий — пока еще далекий – от петербургских эмпиреев, не в состоянии оценить смысл этого события.

– Верю вам на слово. Так что же за способ? Вы были раздеты и безоружны, как и я. Направо, куда вы побежали, находился парадный вход, но достичь его вы не успели бы – террористы понаделали бы в вашей спине д-дырок.

– Естественно. Поэтому я не побежал к парадному входу, – пожал плечами Глеб Георгиевич. – Разумеется, я нырнул в дамское отделение. Успел проскочить через раздевальню и мыльную, хоть и вызвал своим неприличным видом изрядный ажиотаж. Но одетым господам, которые поспешали за мной, повезло меньше. На них обрушился весь гнев прекрасной половины человечества. Полагаю, что моим преследователям довелось вкусить и кипятка, и ногтей, и тычков. Во всяком случае, по переулку за мной уже никто не гнался, хоть гуляющая публика и оказывала моей скромной персоне некоторые знаки внимания. К счастью, до околотка бежать было недалеко, иначе я бы превратился в снеговика. Труднее всего было убедить пристава, что я вице-директор Департамента полиции. Но как удалось вырваться на улицу вам? Я ломал, ломал над этим голову, обшарил в Петросах все закоулки, но так и не понял. Ведь по лестнице, к которой вы устремились, можно попасть только на крышу!

– Мне просто п-повезло, – уклончиво ответил Эраст Петрович и содрогнулся, вспомнив шаг в пустоту. Приходилось признать, что хитрый петербуржец вышел из затруднения изобретательней и проще.

Пожарский открыл платяной шкаф и стал бросать на кровать одежду.

– Выберите из этого, что подойдет. Пока же поясните мне вот что. Тогда, в шестом номере, вы сказали, что ожидаете разгадки в самом скором времени. Значит ли это, что вы предполагали возможность нападения? Оно должно было вам выдать предателя?

Фандорин, помедлив, кивнул.

– И кто же им оказался?

Князь испытующе смотрел на статского советника, который вдруг сделался очень бледен.

– Вы еще ответили не на все мои вопросы, – наконец вымолвил он.

– Что ж, извольте. – Пожарский сел на стул, закинул ногу на ногу. – Начну с самого начала. Разумеется, вы были правы насчет двойного агента, я сразу это понял. И подозреваемый у меня, как и у вас, был всего один. Вернее, подозреваемая – наша таинственная Диана.

– Зачем же т-тогда…

Пожарский жестом показал, что предвидел вопрос и сейчас на него ответит.

– Чтобы вы не опасались соперничества с моей стороны. Каюсь, Эраст Петрович, я человек без предрассудков. Впрочем, вы и сами давно это поняли. Неужто вы думали, что я буду, как моська, бегать по всем филерам и извозчикам, задавая им идиотские вопросы? Нет, я незаметно пристроился вам в кильватер, и вы привели меня в скромный арбатский особнячок, где квартирует наша Медуза Горгона. И не нужно так возмущенно делать бровями! Я, конечно, поступил некрасиво, но и вы, знаете, тоже повели себя не по-товарищески. Про Диану рассказали, а адресок утаили? И это называется «совместная работа»?

Фандорин решил, что оскорбляться бессмысленно. Во-первых, у этого потомка варягов нет ни малейшего представления о чести. А во-вторых, сам виноват – нужно быть наблюдательней.

– Я предоставил вам право первой ночи, – озорно улыбнулся князь. – Правда, надолго вы в обители прелестницы не задержались. Когда вы покидали сей чертог, вид у вас был такой довольный, что я грешным делом взревновал. Неужто, думаю, Фандорин ее уже выпотрошил, да еще с этакой быстротой. Но нет, по поведению чаровницы я понял, что вы ушли ни с чем.

– Вы с ней говорили? – поразился статский советник.

Пожарский расхохотался, кажется, получая истинное удовольствие от этой беседы.

– И не только говорил… Господи, у него опять брови домиком! Слывете первым московским донгуаном, а совершенно не понимаете женщин. Наша бедняжка Диана осиротела, почувствовала себя заброшенной и никому не нужной. То вокруг нее вились такие видные, влиятельные кавалеры, а теперь она – обычная «сотрудница», да еще заигравшаяся слишком опасной ролью. Разве она не пыталась найти в вас нового покровителя? Ну вот, вижу по румянцу, что пыталась. Я не настолько самоуверен, чтобы вообразить, будто она влюбилась в меня с первого взгляда. Вы пренебрегли бедной женщиной, а я нет. За что и вознагражден полной мерой. Дамы, Эраст Петрович, одновременно гораздо сложней и гораздо проще, чем мы о них думаем.

– Так выдавала все-таки Диана? – ахнул Фандорин. – Не может быть!

– Она, она, голубушка. Психологически это объясняется очень легко, особенно теперь, когда выяснились все обстоятельства. Вообразила себя Цирцеей, повелительницей мужчин. Ее самолюбию чрезвычайно льстило, что она вертит судьбами грозных организаций и самой империи. Полагаю, Диана испытывала от этого не меньшее эротическое наслаждение, чем от своих амурных похождений. Точнее, одно дополняло другое.

– Но как вы сумели заставить ее п-признаться? – все не мог опомниться Эраст Петрович.

– Говорю же, женщины устроены гораздо проще, чем уверяют нас господа Тургенев и Достоевский. Простите за пошлую похвальбу, но по любовной иерархии я не флигель-адъютант, а по меньшей мере фельдмаршал. Я знаю, как свести с ума женщину, особенно жадную до чувственных удовольствий. Сначала я приложил все свои таланты, чтобы мадемуазель Диана превратилась в подтаявшее мороженое, а потом из сиропного вдруг стал железным. Предъявил имеющиеся факты, припугнул, а более всего подействовал солнечный свет. Отдернул шторы, и она, как вампир, совершенно лишилась сил.