Колдунья - Гриффит Рослин. Страница 12

Когда в церковь прошла мексиканка средних лет, он последовал за ней в наружный вестибюль и, смотря на нее, повторял принятые здесь обрядовые действия. Опустив руку в святую воду, он затем перекрестился. Он уже было направился за женщиной в святилище, но вспомнил, что у него все еще был револьвер. Он раздумывал, оставить или нет кольт на вешалке у входа, ведь это же все-таки было священное место. Наконец он снял ремень с револьвером и повесил его под шляпой на вешалку.

Внутреннее убранство святилища было таким же скромным, как и внешний вид церкви. Несколькими рядами стояли деревянные скамейки. Глаза Чако с трудом привыкли к тусклому свету в помещении. Он сел на одну из скамеек. Здесь было несколько молившихся прихожан. За алтарем размещалась расписанная деревянная завеса с изображением святых. Висело распятие Христа в золотом венце с шипами.

В маленьких нишах располагались изображения святых. В одном из них он сразу же узнал образ, которому поклонялась его мать, образ Святой Девы Гваделупской. Онейда Джоунс говорила, что ей всегда становилось легко, когда она видела изображение Святой Девы Гваделупской, которую часто изображали темнокожей, как индианка, с лучами ацтекского солнца, исходившими от нее.

Его мать-полукровка, поклонявшаяся тому же, что и апачи, привила это и ему.

Все в мире имеет духовное начало, и оно может быть использовано как для добра, так и для зла. В обрядах апачи всегда содержится обращение к этому началу, даже тогда, когда оплакивается умерший.

Но Натан Ганнон не был апачи.

Хотя он, наверное, был таким же хорошим человеком, как муж матери Онейды Рубен Джоунс. Именно он так назвал Чако и воспитывал его как сына, хотя и недолго. Когда его убили, Онейда зажгла в честь него свечу.

Может быть, и сейчас свеча, которую зажжет он, поможет душе Ганнона, подумал Чако, увидев, как мексиканка опустила монету в ящик перед образом Девы Гваделупской, затем взяла свечу, зажгла и поставила ее перед образом девы.

Загорелся маленький язычок пламени, и он мерцал как звезда в темноте.

Вот уже две последние недели воспоминания о той звездной, лунной ночи, когда он увидел волка, заставляют его испытывать неприятные ощущения. Неужели это было предзнаменованием этого кровавого события? Может быть, к этому причастна черная магия? Может быть, это проделки ведьмы?

Он не хотел думать, что это так. Сердцем он должен бы быть апачи и так же, как они, быть суеверным, но он не признавал этого.

Пока Чако размышлял, из исповедальни вышел настоятель этой церкви. Чако подумал, что, может быть, Ганнон простит его там, в ином мире, если священник помолится за него, и, возможно, тогда и вдове Ганнона Бог поможет на этой грешной земле. Он не мог забыть ее раздирающих душу слез и заплаканного лица.

Чако поднялся и подошел к священнику, который был невысокого роста, лысый и с доброжелательным лицом. Какое-то чувство предосторожности мелькнуло в лице священника, когда он посмотрел на Чако. Но это и понятно. Его заросшее щетиной, небритое лицо, неопрятный вид создавали неприятное ощущение, глядя на него, можно было и испугаться.

— Не пугайтесь, — сказал Чако по-испански. — Я здесь для молитвы, а не для того, чтобы причинить какой-то вред.

Священник расслабился:

— Хорошо, хорошо. Ты что, сын мой, хотел бы исповедаться?

Неужели он знал, что сделал Чако? Чако стало не по себе, и он решил спросить.

— Я не католик, — сказал он. Его никогда не крестили. И он продолжал: — Не знаю, как это лучше сделать, но мне надо помолиться за человека, которого сегодня убили. — Его мать как-то говорила ему, что такое возможно. — Как мне это сделать?

— За небольшую плату я отслужу мессу по умершему, — предложил священник. — Это лучшее, что можно сделать.

Чако не интересовало, какова будет плата. Он сразу же полез в карман и вытащил оттуда сложенный лист бумаги и несколько золотых двадцатидолларовых монет. Часть монет он дал священнику.

— Как великодушно с твоей стороны, сын мой. Спасибо.

— Сделайте все хорошо, отслужите хорошую мессу. Его имя Натан Ганнон. — Чако прервался, а потом добавил: — И не могли бы вы помолиться также за миссис Ганнон? Я совсем не знаю ее, но думаю, что она совершенно одинока.

Священник улыбнулся и сказал:

— Конечно же, я не забуду и о вдове.

Бедная женщина, думал Чако, но сейчас он уже чувствовал какое-то облегчение.

Посмотрев на сложенный лист бумаги, который все еще держал в руке, он вспомнил, что надо бы прочитать, что там написано. Он получил это послание несколько дней назад, и сейчас как раз был подходящий момент, чтобы узнать содержание этого послания.

— Что-то еще, сын мой?

Чако глянул на священника, вполне доверяя ему.

— Вы можете прочитать это письмо мне? Я плохо знаю испанский.

— Говоришь по-испански ты хорошо.

— Да, лишь говорю, но не читаю, — сказал Чако, разгладив листок бумаги и еще раз посмотрев на него. Написанное на испанском языке письмо было для него не чем иным, как нагромождением причудливых знаков, правда, свое собственное имя он прочитал, так же как и подпись внизу. — В школе я не учился испанскому, — объяснил Чако. Он и английского толком-то не знал. В школу он ходил всего лишь несколько дней, и читать или писать хотя бы на одном из трех языков он не умел, лишь только говорил.

Священник собрался уходить.

— Пойдем со мной, сын мой, почитаем твое письмо, — сказал священник и добавил: — И нет надобности еще делать денежные пожертвования. Ты дал предостаточно.

Он проводил Чако в небольшую комнату. Чако сел на скамью напротив письменного стола священника, на котором горела керосиновая лампа. Священник достал очки из ящика стола и прочитал:

«Сеньору Чаку Джоунсу.

Вы не знаете меня, но я знаю о вашем существовании с самого вашего рождения. Ваша мать работала у меня служанкой. Я не знаю, как точнее бы выразиться, сеньор Джоунс, но я решил, что мне следует сообщить вам, что я ваш отец.

Если у вас появится желание поговорить со мной об этом, вы сможете найти меня в моем имении в северной части Санта-Фе

Дон Армандо де Аргуэлло»

Было видно, что священник совершенно потрясен.

— Дон де Аргуэлло твой отец?

Священник, как, впрочем, и все в этой части Нью-Мексико, прекрасно знал о богатом старинном роде идальго. И он, конечно же, совершенно не ожидал, что представитель такого рода может быть отцом этого грязного метиса, который, похоже, умеет лишь хорошо стрелять.

Чако сел и уставился в пол, не зная, что и думать. Когда он увидел имя де Аргуэлло в письме, он предположил, что этот важный господин желает дать ему работенку, зная его репутацию меткого стрелка, от чего Чако уже хотел было отказаться. Но он никак не ожидал такого известия.

Священник, недоумевая, качал головой:

— Дон де Аргуэлло?

Все еще находясь в шоке, Чако вдруг озабоченно спросил:

— Вы же никому не скажете об этом?

— Если ты сам не пожелаешь, чтобы я сказал, я, конечно же, не скажу. Я же слуга Бога.

Священник аккуратно сложил письмо и отдал Чако.

— Ты поедешь на север, к Дону Аргуэлло, не так ли?

— Я не знаю.

— Однако это такое заманчивое предложение…

— Мне не нужны деньги богача, — сказал Чако. О Доне Аргуэлло Чако думал так же, как и о всех богачах, наживающихся за счет других. — Я могу и сам о себе позаботиться. — Что он и делал с тех пор, как двадцать лет тому назад умерла его мать.

— Но в тебе же его кровь.

И той полукровки-рабыни, которую, как было известно Чако, де Аргуэлло изнасиловал. А потом, когда она уже была беременной, богач даровал Онейде свободу и немного денег, чтобы она покинула его дом.

— Дон Аргуэлло не волновался обо мне все эти тридцать пять лет, — сказал он сердито, — так почему же я сейчас должен беспокоиться о нем?

Наконец-то она увидела своего врага во плоти, она ликовала.