Тень Феникса (СИ) - Горянов Андрей. Страница 21

Легион протекторов, спустя четыре дня после официального объявления войны, и в самом деле отправился к границе с Мелькатом, официально находящимся под протекторатом Ахвилеи. А вместе с ним, как и предполагал Домнин, обе схолы катафрактариев, к которым были приписаны мои давние друзья. Вместо полномасштабного наступления, как полагал Домнин, империя собиралась держать оборону по северной границе и следить за безопасностью побережья, выбрав для атаки лишь одно из союзных империи Ахвила королевств запада. По какому-то странному стечению обстоятельств именно туда мне и предстояло отправиться в компании Цикуты, но все мои дальнейшие расспросы относительно этой темы натыкались на холодную стену некой напускной таинственности. Августин, совершенно неслучайно отстраненный от большой игры ордена и насильно усаженный в опустевшее кресло старшего дознавателя для решения каких-то несущественных в данный момент дел, наверняка вынашивал собственный план действий. Я же, окончательно запутавшись в его сетях и отчитавшись перед отцом, обнадежив его касательно моего нового назначения помощником самого старшего дознавателя, обнаружил себя будто в подвешенном состоянии. Цикута оказался совсем не тем человеком, что его предшественник, и потому даже чихнуть без его ведома мне было не дозволено, пусть я был бы хоть сыном самого императора. Он буквально засыпал меня разными мелкими поручениями, сути которых мне было никак не понять, и которые мне приходилось прилежно исполнять каждый божий день.

Через четыре дня, вместо трех запланированных мы наконец смогли выдвинуться к намеченному месту назначения. И всё это время, пока продолжались сборы, я так и не смог увидеться ни с Альвином, ни с Домнином, ни, тем более, с кем-то из моих немногочисленных приятелей, с которыми мне бы хотелось встретиться до того, как с головой окунуться в навязанную мне новым начальством авантюру. Ночь в термах оказалась последней чертой, за которой кончалась моя свобода. Августин, впрочем, недвусмысленно дал мне понять: либо я неукоснительно следую его правилам и взамен получаю пряник, либо пути наши расходятся, и я продолжаю спокойно себе вести прежний разгульный образ жизни. Само собой, я выбрал первый вариант, хотя и представить себе не мог, как трудно мне впоследствии придется.

***

Всего в этот поход на запад Августин взял с собой помимо каких-то незнакомых мне клириков ещё и десяток боевых братьев, видимо, тех из них, кто прежде составлял некое подобие его личной гвардии. Называть их людьми, пожалуй, было бы не совсем верно, поскольку выращивали их почти так же, как и бойцовских собак, с самого раннего детства прививая им лишь боевые навыки и воспитывая в безоговорочной преданности к ордену и его иерархам. Они были рабами, детьми рабов и внуками рабов, и человеческого в них к завершению обучения оставалось довольно мало: они могли говорить и понимали то, что говорили им. А еще они беспрекословно подчинялись приказам того, чей ранг позволял отдавать им приказы. По крайней мере, так это работало во времена Шестой империи. В последние годы боевые братья стали представлять собой некое подобие личных дружин отдельно взятых персон или даже целых семейных кланов, отстаивающих свои собственные интересы в ордене. На тот же момент дело обстояло еще не так плачевно, и боевые братья значились общей собственностью капитулов, к которым они были приписаны. Каждый из тех, кто был наделен достаточной властью, мог использовать их по собственному усмотрению, разумеется, с письменного разрешения Великого магистра.

Мы двинулись вслед за идущими на запад схолами и, пожалуй, запросто могли бы обогнать боевые подразделения, если бы Августин намеренно не тормозил наше продвижение. Частые остановки в придорожных трактирах, длинные лагерные стоянки и обеденные перерывы задерживали нас достаточно, чтобы держаться в хвосте идущего впереди нас войска, движущегося с большим обозом. Как я ни пытался понять причину этой задержки, неизменно лишь натыкался на простодушные шутки Августина, никак не желавшего делиться со мной своими планами.

— В Авермуле зреют, прямо скажем, нехорошие настроения, и будет лучше, если легионы отойдут подальше к границе к тому времени, как в капитуле объявится наш отряд, — после непродолжительного молчания на четвертый день пути сознался Августин.

— Нехорошие настроения? В ордене? Но…

— Никаких но, — с совершенно искренней улыбкой перебил меня инквизитор.

Я лишь недоуменно раскрыл рот, собравшись было разразиться чередой глупых вопросов, но в итоге решил промолчать, надеясь услышать хоть какие-то подробности. Но Цикута, как и всегда, совершенно не торопился объясняться. В его манере общения, как мне затем предстояло узнать, всегда прослеживалась чёткая схема: зацепить собеседника провоцирующей фразой или поделиться кусочком важной информации, а затем молчать, ожидая реакции. Было в этом что-то очень странное для меня, поскольку такое поведение подходило скорее ребенку, чем умудренному годами мужчине. Возможно, подобным образом он проверял терпение своих собеседников, а может, просто чудил. Так или иначе, лишь сблизившись с ним достаточно, мне удалось перешагнуть этот непонятный барьер недомолвок и постоянных тайн. В тот же момент мне предстояла лишь долгая дорога, полная недопонимания и, мягко говоря, откровенного шока.

— Что ты подразумеваешь под нехорошими настроениями? В ордене зреет смута? — не отставал я, день за днем нашего путешествия задаваясь одним и тем же вопросом.

— Быть может, мы и есть та смута?

— Но тогда, в случае неудачи, нас всех ждет костёр.

— Надеюсь, на всех у них дров не хватит.

— Но на зачинщиков-то должно хватить.

— Должно. Но мы-то с тобой не зачинщики, так что можешь спать спокойно.

— А кто зачинщики?

— Люди, куда более умные, чем мы с тобой.

И каждый раз наш диалог уходил буквально в никуда, растворяясь в бессмысленности и туманности фраз Цикуты. Одно мне удалось понять: в Стаферосе у инквизитора были сторонники, готовые радикально решать вопросы веры, назревшие в империи. И цель их «смуты» — чуть ли не свержение верховной власти ордена, поскольку она, эта власть, отчего-то стала восприниматься как прямая угроза единству ордена и учению Антартеса. В общем и целом, можно было сказать, что я запутался в словах Августина окончательно и бесповоротно, и было так до тех пор, пока на двадцать шестой день нашего путешествия мы не прибыли к капитулу Авермула, который совершенно неожиданно предстал перед нами после очередного изгиба лесной дороги.

Авермул, как и любой другой капитул на территории империи, представлял собой коллегию руководящих лиц ордена, отвечающих за конкретную территорию. Созданный по образу рыцарских орденов Мельката, Дремма и Дунстага, орден Антартеса, тем не менее, во многом отличался от них, в основном тем, что носил одновременно черты орденов-братств и также орденов духовных, ведая даже делами церкви и приоратов. Поэтому власть в капитулах принадлежала одновременно и духовным и военным представителям совета, которые вместе осуществляли управление порученным им регионом.

Замок Демберг, построенный на излучине реки Вантава, был главным опорным пунктом Авермула, откуда по всей западной провинции расходились приказы от совета капитула. Был этот замок, относительно столичного управления, совсем крошечным, едва ли превосходя размерами то же заброшенное Гнездо, да и бастионы его возвышались далеко не так грозно, как у последнего. Несмотря на близость границы, во всей местной жизни чувствовалась некая расхлябанность, совершенно непохожая на четкость и дисциплинированность стаферитов, привыкших в любую мелочь вкладывать собственную душу. Даже дороги здесь были как будто бы с какими-то изъянами: то тут, то там попадались неровно торчащие камни или выбоины, какие не встретишь в центральных провинциях. Впрочем, неудивительно, поскольку еще каких-то полвека назад земли эти принадлежали лордам Мельката, а орден обосновался здесь и вовсе всего как два десятилетия.