Аббатство Теней - де Кастелл Себастьян. Страница 28

— Берегись! — закричал я ей.

Знаете, я не тупой. Я понимаю, что вмешиваться в чужую схватку — верный способ приобрести врагов. Я просто не ожидал, что они оба набросятся на меня.

— И на кой ты вмешиваешься в нашу игру, мальчик? Думаешь, что ты герой? — вопросила девчонка. Она сделала паузу в том, что, я не сомневался, будет длинной тирадой, чтобы втянуть обратно в рот пары Черной Тени.

Турнам, освободившись от облака Гхиллы, решил в кои-то веки проявить галантность и уберег ее от труда разносить меня дальше.

— Не глупи, Гхилла. Келлен просто хочет, в свою очередь, встать на ринге.

Он послал две извивающиеся ленты в воздух, и они обмотались вокруг моих запястий. Ленты затягивались до тех пор, пока я не ощутил покалывания и онемения в пальцах.

— Вижу, уже заводишь друзей, — сказал за моей спиной низкий голос.

Ленты Турнама внезапно выпустили меня. Я повернулся и увидел, что за мной стоит аббат, сложив руки на широкой груди и расставив ноги.

— Поскольку у всех такое игривое настроение, кто хочет несколько раундов со стариком?

Турнам и Гхилла ухитрились исчезнуть быстрее, чем «невидимый», который только что зажег свою татуировку шелка. Судя по виду аббата, он был всеми нами слегка разочарован, но больше всего — мной.

— У тебя и вправду замечательный талант злить людей, а?

Я пожал плечами:

— Нужно просто тренироваться. Я уверен, даже вы сможете научиться, если как следует постараетесь.

Не уверен, почему я так легко вступал в перепалку с аббатом. Может, все эти его ум, сила и самоуверенность исходили от него, как дурной запах.

Он показал на маленькое квадратное здание в дальнем конце тренировочного поля.

— Как насчет того, чтобы пойти со мной? Посмотрим, сможем ли мы найти у тебя более практический навык.

Дом был ненамного больше хижины, которую можно найти в любой деревне, но его каменные стены выгибались, как у миниатюрной башни, а крыша представляла собой купол, сделанный из десятков граней черного стекла.

— А что там такое? — спросил я.

Я научился с подозрительностью относиться к любому месту, которое, судя по виду, могло оказаться особо строго охраняемой тюрьмой, а то и камерой для ритуальных пыток.

— Мы называем это котлом, — сказал аббат.

Название не показалось мне успокаивающим, отнюдь.

Аббат подтолкнул меня в сторону железной входной двери.

— Пора посмотреть, из чего ты сделан, парень.

Глава 28

ОТКРЫТИЕ И СОЖАЛЕНИЕ

— Попытайся расслабиться, — сказал аббат.

Именно так говорят люди аккурат перед тем, как сделать что-нибудь, что вопреки старой пословице причинит гораздо больше боли вам, чем им.

Аббат усадил меня на жесткий деревянный стул позади аппарата, состоящего из дюжины оправленных в медь стеклянных дисков разного размера и толщины; каждый из них был подвешен на собственном металлическом рычаге. Аббат передвигал диски и так и сяк, вглядываясь сквозь линзы в метки Черной Тени вокруг моего глаза.

— Теперь не двигайся, — предупредил он.

Он повторял это каждые несколько минут, делая паузу, чтобы набросать что-то в маленькой записной книжке, которую возвращал в карман рясы, прежде чем по-другому разместить линзы прибора.

Поскольку больше мне нечем было заняться, кроме как ждать диагноза или — скорее всего — некоей разновидности невыносимой боли, я наблюдал, как работает аббат. Он был странным на вид человеком: метки Черной Тени покрывали большую часть его тела, их было больше, чем у любого другого из тех, что я встречал. И дело не только в этом, его метки почему-то казались… глубже, как будто впечатались в его плоть. И однако в его метках была некая плавность. Баланс. Может, я привыкал к виду людей, пораженных моей болезнью, но все-таки он и близко не был настолько отвратителен, как следовало ожидать.

— Наслаждаешься зрелищем? — спросил он.

Его ухмылка напомнила мне Диадеру. И то, как она выставляла напоказ свою самоуверенность, чтобы заставить меня ощутить неловкость.

— Просто пытаюсь решить, вы такой уродливый и медлительный потому, что избыток Черной Тени разрушает черты лица и интеллект человека, или все это произошло естественным путем.

Он засмеялся, не переставая поправлять и передвигать множество линз своего прибора:

— Знаешь, Келлен, рано или поздно ты осознаешь, что все это время я был на твоей стороне. Однажды ты, может, даже будешь по мне скучать.

Я попытался встать.

— Как насчет того, чтобы отпустить меня, чтобы мы могли проверить эту теорию?

Он толкнул меня обратно на стул.

— Прекрати дергаться.

— Что вы вообще ищете?

Он приблизил одну из линз — очень тонкую, размером с едва маленькую монету — прямо к моей щеке под глазом, так близко, что я почувствовал прохладу стекла.

— Ты когда-нибудь смотрел на Черную Тень по-настоящему близко?

— Всего лишь каждый день.

— Я имею в виду не тупо таращиться на нее в зеркало, тоскуя о том, как несправедлива жизнь.

— А есть другой способ это сделать?

— Смешно. Как думаешь, ты когда-нибудь найдешь способ использовать свое остроумие для того, чтобы нравиться людям, а не для того, чтобы они захотели вмазать тебе по лицу?

Он поднял руку.

— Нет, не отвечай. Просто послушай для разнообразия. Для нетренированного глаза Черная Тень выглядит как зловещее, неестественное изменение цвета кожи. Почти как синяки или ожоги, которые чернеют из-за некроза сосудов.

— Представить не могу, с чего бы кому-то из-за такого тосковать.

— Важно вот что: мы так напуганы видом Черной Тени, что наш разум не позволяет нам по-настоящему увидеть, насколько больше в ней заключено.

— И что же вы видите? — спросил я.

Он ответил с почти шепчущим благоговением:

— Я вижу в линиях плавное изящество, Келлен. Я вижу сложный узор в этих метках. Слова в каждом завитке. Я вижу письмена, начертанные Тенью.

— Письмена? И что они говорят?

Он улыбнулся:

— Чтобы разгадать это, друг мой, я и трачу свою жизнь. Самая вероятная догадка — когда мы заражаемся Черной Тенью, конкретные правила невесть какого эзотерического царства, с которым связаны наши метки, образуют уникальный узор линий на нашей коже. Эти метки определяют, каким именно образом мы связаны с Тенью.

— Итак, именно это наделяет некоторых людей их способностями?

— Насколько я могу судить, то, что для нас выглядит просто группой черных загогулин, на самом деле нечто вроде… Ну, джен-теп вроде тебя это может показаться заклинанием. Для меня, однако, это своего рода поэзия.

Поэмы. Как раз то, что мне нужно.

— И что говорит моя Черная Тень? — тем не менее спросил я.

Я выпрямился на стуле. Хотя я не доверял аббату — или кому-либо другому в этом месте, — возможность того, что моя Черная Тень может оказаться чем-то большим, нежели проклятием, было слишком интересным предположением, чтобы устоять.

— В том-то и странность, — ответил аббат. — То, что сделала с тобой твоя бабушка… Это должно быть невозможным. Я прочитал каждую книгу и каждый свиток, написанный про Черную Тень — перевод некоторых стоил мне маленького состояния. В течение столетий маги и естествоиспытатели испробовали все, чтобы разобраться, как действуют метки. Некоторые проводили эксперименты, пытаясь намеренно запечатлеть Тень на другом человеке.

— Зачем? — спросил я, внезапно почувствовав, как мои внутренности завязываются в узел. — Зачем кому-то такое делать?

Он пожал плечами, не интересуясь ни моим вопросом, ни моим гневом.

— Иногда люди совершают ужасные вещи ради того, чтобы сделать открытие, Келлен. Они так сильно хотят понять законы мироздания, что пойдут на любой поступок, неважно насколько темный или бездушный, чтобы найти ответы на преследующие их вопросы.

Очевидно, люди вроде моей родной бабушки.

«Оно того стоило, Серентия? — подумал я. — Разрушить мою жизнь просто для того, чтобы удовлетворить некое темное любопытство?»