Клятва Белоснежки (СИ) - Бахтиярова Анна. Страница 29

— До сих пор раздражает вся эта ситуация, — продолжил Стас мрачно. — Мне не жаль денег. Ну их к черту! Но из-за них погибла моя семья. От дома ничего не осталось. Когда приехали пожарные, он пылал. Пропало всё, включая мамины драгоценности и картины, что она коллекционировала. Хотя глупо сожалеть о материальных ценностях, когда погибли близкие, верно? В банке оказалось пусто. Только кое-что сохранилось на счетах, открытых на Свету с Семёном. Были счета у других брата и сестры. Но те деньги мы так и не увидели. Якобы их забрали на покрытие неких долгов. Я ни во что не вникал. И не лез, как советовали. Да и в чем разбираться? Пацаном был, на которого свалилась катастрофа. И младшие в придачу. Только годы спустя узнал, что, похоже, за всем стоял отцовский зам. Он получил теплое место и нехило разбогател. Жил припеваючи лет пять, а потом умер от аллергической реакции. А жена нищей осталась. Без копейки. Якобы растраты были. Ну-ну. И у него всё отобрали, включая жизнь. Видно, кто-то захотел его место. Иль он дорогу кому перешел покрупнее.

— А как же твой счёт? — спросила Жанна. — Ты же был старшим сыном. Наследником.

Стас болезненно скривился. Она явно надавила на больную мозоль. Основательно надавила. Неужели, Юрий Александровский таки лишил первенца всего?

— Отец собирался оставить завод второму сыну — моему брату Серёже, — признался Стас после тягостной паузы. — Говорил, я его разочарование. Хотя… Я в то время был тем ещё оболтусом. Понятия не имел, чего хочу, бедокурил, не думал о последствиях. Отец отправил меня учиться. Пообещал оплатить образование и расходы во время учёбы. А дальше, мол, ты сам. Хорошо хоть квартиру купил и оформил на моё имя. Ту самую, в которой мы и живем со Светой и Семёном.

— Отец бы передумал. Наверняка.

— Нет, — Стас упрямо мотнул головой. — Он со мной не разговаривал около двух лет. Когда я приезжал на каникулы или просто на длинные выходные, игнорировал меня, будто я пустое место. Он провел черту между нами и не собирался ничего менять.

— Но почему? — удивилась Жанна.

Да, папенька орал на Стаса. Кулаком по столу громыхал. Сама видела. И всё же абсолютное отречение казалось странным и невероятным.

Сын — есть сын. Пусть и оболтус.

— Кое-что случилось, — пробормотал Стас и поморщился. — Не хочу об этом говорить. Для отца это стало последней каплей. Он принял решение. Окончательное и бесповоротное.

Дождь лил всё сильнее, и Стас включил дворники. Они работали, как безумные, но всё равно не справлялись с потоками воды. В небе точно открылась прореха, чтобы затопить весь город. Стас смотрел на дворники, но будто не замечал их движения. Погружался мысленно всё глубже и глубже в трагическое прошлое. Жанна даже пожалела старого недруга и обидчика. А почему нет? Такого кошмара никто не заслуживает. К тому же, брата с сестрой он не бросил. Тянет столько лет. А это достойно уважения.

— Ты молодец, — похвалила Жанна абсолютно искренне. — Что взял на себя заботу о брате и сестре. Не каждый бы решился. Не каждый бы справился.

Стас выдавил улыбку. Но горькую. И чуточку злую.

— Я ведь не шибко этого хотел, — признался вдруг. — Ты просто не понимаешь. Не представляешь, каким я был в то время. Я и в школе творил, что хотел. А когда отец меня сослал и отрекся, я… я как с цепи сорвался. Не учился толком, много пил и бедокурил. В ту ночь у нас тоже была попойка. А утром… Когда мне позвонили, я спал. С трудом открыл глаза. Я был даже не с похмелья. Еще не протрезвел. А там… там… такое…

Он провел большим и указательным пальцем по глазам, словно пытался смахнуть слёзы, которых не было. По крайней мере, в реальности.

— Я не хотел их забирать. Свету с Семёном. Не представлял, что буду с ними делать. Девятнадцатилетний обалдуй, который привык тратить папины деньги и ни за что не отвечать. Даже за самого себя. Помню, как сидели с соцработником, а на столе лежала форма с отказом от опекунства. Росчерк «пера» и свобода. Только я. Никой ответственности. Соцработник… она всё прекрасно понимала. Но порядочная попалась. Не такая, которой всё равно. Она — ее Оксана звали — нас пасла какое-то время. Проверяла, как справляемся, многое подсказывала. В общем, сказала она мне тогда кое-что. Мол, я могу подписать и уйти. Меня никто не осудит. Но если сделаю это, потеряю последнее, что осталось от семьи. Младшие меня не простят, если окажутся в детдоме. В разных детдомах. Свету отправили бы в обычный, Семёна в специализированный — для инвалидов. Оксана прямо сказала, что это место настоящая дыра. Тут я и сломался. Из-за разных детдомов. Получалось, не просто я уйду. Их разлучат и друг с другом.

Жанна чуть не разревелась, как распоследняя клуша. Перед глазами стояли Семён и Света. Не сегодняшние. Дети из прошлого. Мальчик, что носился по огромному дому за вертолетом. И девочка в розовом, которую няня выгуливала в личном парке Александровских. Ухоженные, ни в чем не нуждающиеся дети. Привыкшие к роскоши и сытой жизни. И вдруг детдома. Кошмар! Жанна сама мать. От мысли, что ее сына отправили бы в подобное место, волосы на голове зашевелились.

— Но ничего плохого не случилось, верно? — Жанна улыбнулась, отчаянно борясь со слезами. — Ты справился.

— Угу, — Стас усмехнулся. — Только поначалу получалось очень… хм… фигово.

Он помолчал, собираясь с мыслями. Жанна не мешала. Она понимала, что так и было. В красках могла представить Стаса Александровского, вышибающего школьные окна стульями. А уж о ее собственной растоптанной жизни лучше и не вспоминать. Стас уничтожил девочку-ботаничку, не задумываясь. Без жалости, без сожалений. И такой Стас точно не мог в мгновение ока превратиться в идеального старшего брата. В брата года.

— Всё шло наперекосяк, — проговорил он после тяжкого вздоха. — Света постоянно ревела. Не понимала, что случилось. А я не облегчал задачу, лажал на каждом шагу. Семён, как ни странно, справлялся лучше. Со всем, что на него свалилось. А мои нервы сдавали. Знаешь, сколько раз я хотел всё бросить? Несколько раз на дню! Иногда я убегал на пустырь за домом. По вечерам. Сейчас там новые высотки. Но тогда не было ни души. Прибегал туда и орал, как ненормальный, выплескивал гнев. А однажды… однажды я сбежал. Месяца через три после переезда Светы с Семёном ко мне. Запрыгнул в первую попавшуюся электричку и ехал четыре часа, сам не представляя, куда направляюсь. Смотрел в окно и думал-думал. О несправедливости вселенной. Доехав до конца, сел на электричку, идущую назад. Домой попал за полночь. А они… они спали на кровати Семёна в обнимку. Поели холодного супа и уснули. Представляешь, утром эти двое даже не спросили, где меня носило. Вернулся и ладно. Наверное, тогда я и осознал, что мы всё ещё семья. Какая-никакая, а семья. И кроме них у меня никого нет. С того дня всё начало налаживаться. Медленно, с «рецидивами», моими криками, Светкиным рёвом и укоризненными взглядами Семёна. Но налаживаться. И поверь, я не совершил никакого подвига. Не стоит думать, какой я молодец. Я осваивал роль старшего брата и опекуна путём проб и ошибок. Прежде я не был старшим братом ни для кого из них. По-настоящему. Света с Семёном были очередными младенцами, перетягивающими материнское внимание. Серёжку я воспринимал, как соперника, которого вечно ставил в пример отец. А Соня… С ней у нас были непростые отношения. Особенно последние два года. Я был зол на нее как черт. Но это еще одна мрачная семейная история. Даже вспоминать не хочу.

Жанна удивилась. Странно. В ее воспоминаниях у Стаса с Соней были теплые отношения. Он сестру от себя не гнал. А она гораздо больше тяготела к нему, чем к другому брату — правильному и умному Серёже. Интересно, какая кошка между ними пробежала? Впрочем, не ее это — Жанны — дело. С ней самой мать двенадцать лет не общается. Да и взаимоотношения Стаса с Соней — история давно минувших дней. Соня мертва. Какая разница, за что старший брат на нее злился. Наверняка, теперь сам об этом сожалеет…

— Может, ты и не считаешь себя героем, — проговорила Жанна мягко. — И, да, ты долго привыкал к роли опекуна. Но ты же справился в конечном итоге.