Пражский синдром (СИ) - Жилло Анна. Страница 2

- Откуда вы знаете, что я из Брно? – спросил Алеш.

- Hantec, - хихикнула я.

Между Прагой и Брно всегда была такая же дистанция-соперничество, как между Москвой и Питером. В том числе и языковая. Произношение, интонации, свои собственные словечки. Вот этот особый говор Брно и назывался hantec. Я чуяла его за версту – так, как, наверно, не все чехи.

- Ну конечно, - кивнул он, - высокомерная пражачка. Может, покажете город бедному моравану? Если, конечно, это не ниже вашего достоинства? И есть время?

- Разумеется, ниже, - притворно вздохнула я. – И времени нет. Но должна же я вас как-то поблагодарить за сову. А как же ваши сокровища?

- Ярда присмотрит, - Алеш махнул рукой в сторону своего товарища. – И отнесет потом в гостиницу. Подождите минутку, ладно?

Пока он договаривался, я стояла и тихо удивлялась: зачем мне это? Что я вообще делаю? Но… почему нет? Почему не погулять с приятным парнем, не поделиться с ним своей Прагой? Ничего такого – все равно мне вечером улетать.

- Вообще-то я тоже родился в Праге, - сказал Алеш, когда мы уже шли в сторону Малой страны. – Но родители развелись, и мама со мной уехала на родину, в Брно. Мне два года было. А старшему брату двенадцать, и он остался с отцом. Так что я здесь бываю время от времени. Но все равно чувствую себя как в гостях.

- Я тоже, если честно.

- В каком смысле? – не понял Алеш.

- Я русская. В Санкт-Петербурге живу. На три дня прилетела, на свадьбу к подруге.

- Да ладно выдумывать!

Это была моя любимая игра. Говорить по-чешски, а потом, к примеру, расплатиться картой Сбербанка или перейти на русский. И смотреть на выражение лица собеседника – совершенно очумевшее. Как, ты не чешка?!

Чешский язык хитрый. Простой, но требующий от иностранца абсолютного музыкального слуха, особенно чтобы петь слова так, как это делают пражаки. Мой дед мог, никто не верил, что он не чех. Мама тоже – ее привезли в Прагу в возрасте одного года. А вот бабушка, мой отец и Димка, хоть и говорили бегло, но с сильным акцентом. Взять хотя бы то же Брно. Слово-маркер. Как произнести его правильно, с ударением на «р», а не на «о»? Да запросто.

Я достала из сумки загран и показала Алешу. А заодно и российский паспорт.

- Мои родители учились в Карловом университете. Окончили и вернулись в Россию. Мне тогда четыре года было. Потом мы еще раз приехали, когда мне тринадцать исполнилось. Папа работал в нашем торгпредстве. Так что в общей сложности в Праге прожила восемь лет.

Я не стала говорить, что дед мой служил военным переводчиком при штабе войск Варшавского договора в шестьдесят восьмом году. Это была слишком болезненная тема, которую не стоило затрагивать в разговоре с незнакомым человеком.

- Круто! – Алеш забавно выпятил губу. – Никогда бы не подумал. Вы роскошно знаете чештину.

Мы спустились с моста на остров Кампу, купили в крохотной пекарне булочку и пошли кормить лебедей. Эти наглые зажравшиеся твари вылезали из воды, неуклюже разгуливали по берегу и тянули шеи, выглядывая, что там в руках у туристов. Хлеб брали с ладони, больно щипая за пальцы зазубренными зобаками - то есть клювами. Мы веселились совершенно по-детски, дразня лебедей и друг друга. А когда булочка кончилась, пошли дальше по Кампе, туда, где у протоки – речки Чертовки – примостился ресторанчик «Márnice». В переводе «Морг». На этом месте действительно когда-то был морг, и блюда в ресторане подавали соответствующие. Мы взяли кофе и «hrobečky» - маленькие гробики из бисквитного теста с мороженым и взбитыми сливками.

Потом мы долго поднимались в гору к Пражскому граду, хотя нормальные туристы делают наоборот: спускаются вниз. Я показывала Алешу свои любимые места и закоулки. Как-то незаметно, рассказывая друг другу всякие истории, мы перешли на ты. И я подумала, что ни с кем, даже с Димкой, никогда не чувствовала себя так легко и свободно.

- Анно! – обратился ко мне Алеш, и я машинально отозвалась, словно отвечая на пароль:

- Домини, - и пояснила, заметив, как приподнялись удивленно его брови. – Лето Господне. Или год от Рождества Христова. Это мой ник в соцсетях: annodomini. Анна Домникова.

- Annodomini, - повторил Алеш, словно пробуя на вкус. – Красиво.

От Града мы поднялись еще выше, к Страховскому монастырю, на Петршин, окунувшись в самое буйство весеннего цветения. И если сначала все время смеялись, поддразнивая друг друга, то теперь больше молчали. И радость этого чудесного дня мешалась с темными струйками мыслей о том, что очень скоро он закончится. Когда наши взгляды встречались, отводить их становилось все труднее. И я, наверно, впервые почувствовала, что это такое – когда щемит сердце. Как будто грудь сжимает ледяной лапой, и становится трудно дышать.

Как жаль, думала я и повторяла про себя снова и снова: как жаль…

Если бы все было иначе. Если бы мне не надо было возвращаться домой. Если б я не собиралась замуж за отличного парня, в которого влюбилась еще в десятом классе.

Мы сидели на скамейке под цветущей сакурой, и Алеш словно услышал мои мысли. Взял меня за руку, провел пальцем по кольцу на безымянном пальце.

- Все хорошее случается не вовремя, так?

- Да, Алеш, - кивнула я. – Я выхожу замуж. Скоро.

- У меня тоже есть девушка. Милена. Мы вместе учились в промышленной школе. Правда, тогда у нее был другой парень. Жаль, что мы с тобой не встретились раньше, Анна.

- Раньше? – грустно усмехнулась я. – Мы с Димой уже пять лет вместе. Он учился на класс старше. У нас почти все из Москвы были, а мы из Петербурга. Когда окончил школу, вернулся домой, год только через интернет общались. А до этого… Ну приехал бы ты в Прагу, встретил меня на улице. И что? Двадцатилетние парни не обращают внимание на пятнадцатилетних девочек.

- Да, ты права. Знаешь, так странно. Мы знакомы всего несколько часов, а мне кажется, что всегда тебя знал.

- Мне тоже. И странно, и так кажется. Но это такой хороший день. И я буду тебя вспоминать.

- И я тебя.

Мы посидели еще немного и пошли по дорожкам вниз, но руку мою Алеш так и не отпустил. Держал крепко и мягко поглаживал пальцами ладонь. От них по всему телу разбегались тысячи крошечных мурашек на щекотных лапках. И разливалось тепло, от которого начинало знобить.

Я вдруг представила, почти почувствовала, как его губы касаются моих – сначала легко, невесомо, потом твердо, настойчиво. Язык раздвигает их, проскальзывает вовнутрь, встречается с моим. Руки пробираются под одежду, избавляют меня от нее, неторопливо, нежно ласкают грудь, опускаются ниже… Тепло сменилось лихорадочным жаром, когда воображение нарисовало яркую до дрожи картину: я занимаюсь любовью с парнем, о существовании которого не подозревала еще сегодня утром. И мне стало невыносимо стыдно, как будто изменила Диме не мысленно, а на самом деле.

Уже начало смеркаться, когда мы зашли перекусить в маленькую пивную – господу. Из тех, куда не ходят туристы. Где пан чишник держит на особой полке пронумерованные кружки для постоянных клиентов. Мы сидели за столиком в углу, пили деситку – светлое десятиградусное пиво, ели шпикачки с горчицей. У стойки на высоком табурете читал газету пожилой краснолицый пан. Он пил пиво из большой кружки, время от времени наклоняясь, чтобы дать полакать из нее своей таксе, которая смирно сидела на полу.

- Мама рассказывала, что у них, когда она еще училась в школе, той же посольской, была такса. И мой дедушка по вечерам с ней гулял. И тоже заходил выпить пива в господу. Может, и таксу пивом поил, не знаю.

- У тебя и дед работал в Праге? – удивился Алеш.

- Да. Знаешь, Петербург я люблю, но это такая спокойная любовь, тихая. А Прага… Мы ее все любим на разрыв, навзрыд. Это правда болезнь. Наследственная. Пражский синдром. Мои первые воспоминания – о Праге. И почему-то иногда кажется, что и последние тоже будут о ней. Хотя и не собираюсь сюда перебираться.

- Кто знает…

- Мне уже пора, - я посмотрела на часы. – Надо еще вещи забрать.